Бенедетто Варки, или об ораторском искусстве
Редко сейчас можно услышать красивую речь. Хотя, конечно, бывают и исключения. Или, может, я не тех ораторов слушаю. Ритм общественный жизни сейчас столь быстр, что ораторам не до изящества слога. Так - во всех областях. А между тем - это ведь целое искусство: изящно говорить. И вспомнился мне в связи с этим мой старый знакомый - Бенедетто Варки. Варки - писатель, поэт, философ, историк, теоретик искусства (помните его? я уже про него рассказывал). В общем, он умел хорошо и изящно говорить. И, более того, он - теоретик маньеристического искусства, поэтому, говоря о нем, надо говорить об изяществе, возведенным в квадрат, или даже в куб. В 1564 году на похоронах Микеланджело он прочитал речь, посвященную великому мастеру. Хочу предложить Вам прочитать мой перевод начала этой речи. Вернее, - (и это подчеркнуть!) - перевод только лишь вступления в речь. Прочитайте и представьте, если такое - вступление в речь, то какова же сама речь. Понимаю, что этот текст может показаться трудноватым для чтения, мягко говоря. Но к такой манере выражения мыслей можно привыкнуть, - и, более того, в ней есть своя красота. Я уже довольно долго изучаю маньеризм, привык к нему и полюбил его. Мне вот очень нравится, как пишет Варки. Хотя переводить его, честное слово, - сложно и без подготовки чревато многочисленными переломами языка. Итак, вот оно: маньеристическое изящество в кубе.
Надгробная речь мессера Бенедетто Варки, прочитанная им публично на похоронах Микеланджело Буонарроти во Флоренции в церкви Сан Лоренцо. С посвящением Великолепнейшему и достопочтенному Монсиньору мессеру Винченцо Боргини, настоятелю Оспедале дельи Инноченти. С почтением. Флоренция, 1564 год.
Предисловие к изданию.
Великолепнейшему и достопочтенному Монсиньору мессеру Винченцо Боргини, настоятелю Оспедале дельи Инноченти,
Бенедетто Варки.
Есть две главные причины, о, Великолепный и много достопочтенный Монсиньор, почему я (имея необходимость отправить в печать надгробную речь, прочитанную мной в Сан Лоренцо на похоронах Микеланджело), захотел, чтобы она, еще не удостоенная внимания вашего чистейшего и справедливейшего слуха, была опубликована и появилась под вашим славным именем, о много достопочтенный Синьор. Первая из них - (поскольку вы были выбраны по мудрейшему решению Сиятельнейшего и Великолепнейшего Герцога Козимо, нашего достопочтеннейшего Господина, главой ученейшей и почетнейшей Академии, и Общества рисунка, которое с таким великолепием и уважением превозносится благодаря вашему управлению так, как не было бы возможно в другом случае) заключается в том, что мне показалось, что нельзя и не должно делать иначе. Вторая заключается в том, что, поскольку я давно точно знал, насколько велики не только Ваши познания в ораторском искусстве и вообще знания всех вещей, но и насколько велика благосклонность и любезность Вашей Милости по отношению ко всем людям, и особенно - по отношению к друзьям, и, в частности, по отношению ко мне, я уверился, что моя речь не должна ни нанести Вам обиду, ни вызвать Ваш гнев из-за того, что будто бы я пытался тем прославить себя и мои дела с помощью репутации и авторитета Вашего имени, которому я смиренно и бесконечно всегда себя дарю и поручаю.
Вступление.
С того мгновения, когда добрейший и величайший Бог по своей бесконечной и невыразимой милости создал из ничего все Небеса, всю Землю, до настоящего дня, когда со дня творения уже прошло свыше пяти тысячи пятисот лет, никогда не было, о Светлейший и Великолепнейший Герцог, Синьор и наш достопочтеннейший Господин, и все Вы, благороднейшие и любезнейшие Слушатели, и вряд ли когда-нибудь до конца времен будет более легкий и более сложный предмет для беседы, чем тот, который я, как и для того, чтобы угодить вашим просьбам, которым я всегда стремлюсь угождать, как и для того, чтобы повиноваться вашему распоряжению, которому я ни при каком условии не мог бы не подчиниться, так и по своему желанию и с величайшей охотой, но осторожно (так как было мало времени) принял на свои сильные, но в то же время слабые плечи.
Ведь то, о чем я буду говорить, сказать по правде, я мог бы доступно и легко объяснить лишь одним из этих двух слов - Микеланджело, или Буонарроти. Так как кто из Вас, о благороднейшие и ученейшие Слушатели, лишь услышав одно из этих двух имен, не понял бы тотчас же и полностью все то, что не сказать ни сотней, ни тысячью, ни миллионом речей за миллионы - не скажу месяцев, - но лет, и даже веков с величайшей трудностью, все то, что не объяснить полностью, но можно лишь несовершенным образом рассказать? Но с другой стороны: ведь есть обычай, которого требуют древние традиции и церемония похорон, и, устраивая похороны великих значительных людей, говорят не только о них, но об их достижениях и величии: достижения и величие такого-то величайшего и значительнейшего человека таковы; достижения и величие этого величайшего и значительнейшего человека таковы, что, и желая того, я не смогу сказать об этом как-то просто, или же красивейшем образом превозносить; но буду говорить сбивчиво, и не ради красноречия могу сказать, что это сложно, и это более тяжелый груз, чем нес Атлант, - Атлант (который, как рассказывают не без таинственности Поэты) подпирал и держал на своих плечах небо.
И правда, благороднейшие и любезнейшие Слушатели, Архитектура - настолько достойная вещь, и настолько поразительная, ведь Искусство, которое - божий внук, как говорил не только учено, но и истинно Данте, не меньший философ, чем поэт, в своих делах, как ребенок, подражает и следует Природе, побеждая и превосходя ее. Поэтому Природа замечательно создает гроты и пещеры, но не дома и не дворцы. И благодаря этому (как я считаю), когда появляется один, пусть не величайший, но средний архитектор, им восхищаются и им дорожат превосходнейшие люди не за посредственные, но за прекраснейшие благодеяния и удобства, которые он сделал людям и обществу.
Также и скульптура, под которой понимается ваяние и другие изобретательнейшие искусства. И она - настолько благородное искусство, настолько чудесное, являющееся нам или в мраморе, или в бронзе, или в гипсе, или в воске; и так как из самой земли все вещи делаются или Природой, или Искусством, и столько времени, столько усилий, и столько мастерства нужно для создания одной единственной фигуры, что я и не могу перечислить, что пусть никто не думает, что это просто и не стоит уважения. И когда появляется кто-то, кто в скульптуре достигает если и не вершины совершенства, но высочайшего уровня, то его будут любить и прославлять величайшие и благороднейшие люди высочайшим и благороднейшим образом.
Живопись также - столь искусное дело, искусство столь изобретательное и столь чудесное! Ведь она не только смешением и объединением красок, но и с помощью простого карандаша, или с помощью маленького кусочка угля, или же лишь легкими ударами кисти являет перед нашими глазами, словно живыми, все вещи вселенной. И если кто-то будет так усердно работать, что или по воле судьбы, или лишь благодаря своему дарованию дойдет если не до высшей степени изящества и совершенства, но достигнет хотя бы некой степени совершенства, то его будут хвалить многие превосходные люди необыкновеннейшим образом и по величайшей справедливости, и ему будут отдавать пальму первенства в его искусстве.
Мы же говорим об одном человеке, в котором и Поэзия, и Философия, нравственная и созерцательная, и истинно христианская Теология укрылись, как в приюте (о чем будет сказано чуть позднее), который был не просто хорошим художником, но редчайшим, был не просто хорошим скульптором, но - необычайным, не просто хорошим архитектором, но уникальным. И это - столь ново, необычайно, о чем нельзя было бы услышать когда-либо за все века, во всех странах, за всю историю, что я (и также, думаю, все остальные, кто имеют ум, все, кто обладают здравым смыслом) не могу не восхищаться, не изумляться, не поражаться, не даваться диву, а также не могу сдержать дрожь в сердце, при которой леденеет кровь, захватывает дух, и волосы встают дыбом, но не из какого-то страха, а при мысли о нем.
И разве кто-нибудь из вас, благороднейшие и справедливейшие Слушатели, от кого я приму или презрение, или восхищение, осудит меня за то, что я с бледным лицом и боязливым сердцем, весь дрожащий, робею, остерегаюсь, боюсь и, наконец, не осмеливаюсь взяться за дело, на которое не только я, в почтенных летах, и, кажется, вдруг потерявший бывшие во мне знания, ученость и красноречие, но и никто другой, каким бы он не был ученейшим, знающим и красноречивейшим, осмелился бы, и которое мог бы не скажу завершить, но хотя бы начать?
И, наконец, я должен, благороднейшие и благоразумнейшие слушатели, произнести речь в этом столь многолюдном и прославленном храме, заполненном полностью, даже более того, - переполненном бесчисленным множеством Дам и Господ, среди которых как духовные лица, так и миряне; в присутствии столь великого, столь почитаемого и столь сведущего Государя; в присутствии стольких важных судей, стольких прекрасных и почитаемых Синьоров, Дворян и Горожан, одни из которых столь опытны в изящной словесности, другие в учениях самых разных наук, и, наконец, в присутствии Академиков, членов Академии и Общества Рисунка, в котором (как об этом говорит само название) собран цвет самых светлых, самых находчивых, самых духовных, самых оригинальных, самых редких и замечательных умов, какие только сейчас есть и какие, наверно, когда-либо были в Живописи, в Скульптуре и Архитектуре.
И, со всем этим, сколь бы не были велики причины для страха и молчания, я соглашаюсь (горе мне!), вынужденный своими обязанностями и долгом, чтобы удовлетворить даже в самом малейшем тех, кто меня просил и кто мне предписал, сказать слово и рассуждать вместе с вами, благороднейшие и знающие Слушатели, о единственных и уникальных добродетелях этого единственного и уникального человека, хотя его можно назвать и богом, и о множестве его удивительных творениях, созданных его руками и умом, которые всегда будут почитаться и которые всегда будут вызывать изумление, словно чудеса, скорее даже божественные, нежели человеческие. И сделаю я это с большей смелостью, и с меньшим страхом из-за трех причин; первая из которых - это ваша великая благосклонность и любезность, о благороднейшие и любезнейшие Слушатели, в которой я уверен и которая радостно, благодушно и милосердно простить мне все те заблуждения и недочеты, которые я допущу или по слабости ума, или из-за отсутствия правильного суждения, или из-за изъяна памяти, или из-за ошибки в языке.
В первой мы развернуто покажем три уникальных черты, о которых уже говорилось, используя новые и непривычные слова (хотя это приличествует, когда говорится о новых малоизвестных добродетелях и доблестях), то есть, покажем, что Микеланджело ди Лодовико ди Лионардо Буонарроти Симоне был (помимо того, что он был одарен другими многими, редчайшими и единственными талантами) совершенным Художником, совершенным Скульптором, совершенным Архитектором. Во второй мы обратимся к некоторым моментам его жизни и к его привычкам, благодаря чему ясно поймем, что Микеланджело Буонарроти был замечательным Поэтом, замечательным Философом, насколько деятельным, настолько же и созерцательным, и замечательным Теологом; что он имел опыт и знания - в своих пальцах (как говорится) - во всех математических науках, и, в особенности, в перспективе; а также мы будем рассуждать о главном его призвании. В третьей и последней части будет объявлено, что, поскольку весь мир бесконечно страдает и печалиться из-за смерти Буонаррото, нам надлежит устроить празднество в его честь. И на этом наше рассуждение будет закончено. Итак, смиренно и всем сердцем надеюсь,благороднейшие и благоразумнейшие Слушатели, что Вам понравится моя речь, и что Вы внимательно ее выслушаете.
P.S. Кстати, вот портрет Варки кисти Тициана (Вена, Музей истории искусств,1536-1540 гг.).
