«Миллионами глаз вопросительно прошлое смотрит на нас»
Эта строка из стихотворения нашего современника, поэта бессарабского происхождения Кирилла Владимировича Ковальджи была выбрана в качестве эпиграфа к вечеру памяти жертв политических репрессий прошедшем в Кишиневе. Она удивительным образом переплетается со словами из стихотворения Осипа Эмильевича Мандельштама: «Миллионы убитых задешево протоптали тропу в пустоте…» и Александра Леонидовича Величанского: «Когда убили миллион, все погрузились в смертный сон, испытывая скуку…».
Ольга Медведь, Елена-Алина Патракова
В молдавском обществе тема репрессий в последнее время часто обсуждается, однако при этом данная проблема приобретает идеологические коннотации. Тем не менее, следует упомянуть о том, что этим летом в Кишиневе, в сквере перед железнодорожным вокзалом, был открыт памятник жертвам сталинских депортаций 1949 года - их память отмечается 6 июля.
«Поезд боли» - памятник жертвам сталинских депортаций в Кишиневе. Фото: adevarul.ro
За всеми идеологемами, безжалостными цифрами и фактами, историческими хрониками и следственными делами важно увидеть людей, их глаза и судьбы, вспомнить их имена и попытаться вместе найти ответы на те вопросы, которые ставит перед нами прошлое и настоящее. В этом разговоре важно взять верный, трезвенный тон, без фальши и излишней патетики, и камертоном для этого может послужить размышление о человеке, о тайне человеческой личности, которая по своему призванию наделена царственным достоинством.
Елена-Алина Патракова, соведущая встречи:
- Тема сегодняшнего вечера памяти напрямую обращает нас к вопросу о том, кто есть человек. Здесь уместно в очередной раз вспомнить нашу соотечественницу Евфросинию Антоновну Керсновскую и название шеститомника ее мемуаров о пережитом: «Сколько стоит человек». Те, кто читал ее тетради, вспомнят, какой ответ она сама дает на этот вопрос: «Человек стоит столько, сколько стоит его слово».
Здесь мы сталкиваемся с отнюдь не безобидным вопросом терминологии. Классовые элементы, народные массы, человеческие ресурсы, «советский эксперимент по переделке человеческого материала» - за этими жесткими и обезличенными терминами не видно человека.
Философ Мераб Мамардашвили писал, что главное преступление, совершенное советской системой - разрушение человеческой личности. Назвав это явление «антропологической катастрофой», он писал о том, что последующие поколения бродят по разным странам «безъязыкие, с перепутанной памятью, с переписанной историей…».
Философ говорит о перепутанной памяти. Если мы обратимся к этимологии слова «память», то увидим, что оно происходит от праславянской формы слова «памѩть», одним из значений которого было «разум, рассудок».
В каком-то смысле беспамятство подобно безумию. Наша задача состоит в том, чтобы оживлять нашу память, противостоя обезличенности и принципу «незаменимых людей нет». Жизнь тех людей, которые сумели выстоять, которые не были перемолоты системой, свидетельствует о том, что каждый человек неповторим и незаменим. Даже в таких тяжелейших условиях у него есть всегда выбор между путем правды и путем лжи.
Известный французский социолог, культуролог и этнолог, основоположник структурной антропологии Клод Леви-Стросс «XXI век будет веком гуманитарных наук - или его не будет вовсе». Несколько перефразируя эту мысль, можно утверждать, вслед за митрополитом Диоклийским Каллистом (Уэром) о том, что XXI век будет веком антропологии - веком тайны человеческой личности.
Ольга Медведь, ведущая встречи:
- Если в XIX веке убийство одного человека в год приводило в шок все население города и рождались такие произведения, как «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского, если в дальнейшем людей мучила совесть и они поминали всех поименно, презирали и осуждали убийц, то в XX веке произошла та самая катастрофа, когда человеческое сознание изменилось до такой степени, что человека переставала мучить совесть, человек исключал из своей жизни такие понятия, как сострадание, честь и достоинство. Человек лишался какой-то внутренней чувствительности ко злу и греху. Это переставало его волновать и тревожить.
Аурел Елисеевич Маринчук, доцент Кишиневского политехнического университета, математик, историк и краевед:
- Когда мы были школьниками, студентами, мы не очень знали, что произошло в Советском союзе. Нигде ничего не говорилось. Социалистическое соревнование, энтузиазм, песни, оптимизм. Хотя из моего родного 9-го класса в 1949 году были сосланы семь человек. Прошел год, и еще двоих арестовали за то, что они переписывались с теми, и, не знаю, выразили им сочувствие. В общем, они исчезли. В 1954 году еще четверых из моего 9 «А» (к тому времени я уже был студентом третьего курса) тоже арестовали. Вот такая массовость. И я подумал: «Если это только из моего класса, а сколько классов по всей стране…»
...27 июня 1940 года интеллектуалы Кишинева собрались перед кафедральным собором. Что делать? Ультиматум есть ультиматум (26 июня 1940 года Советский союз предъявил Румынии ультиматум с требованием о возвращении Бессарабии, а также передаче Северной Буковины в состав СССР, и Румыния была вынуждена отвести из этих областей свои войска - прим. сост.). Кое-что просачивалось про порядки там (в СССР - прим. сост.), кое-что писали - про расстрел трех маршалов, все творцы революции, которые по десять лет сидели в царских тюрьмах, оказались «шпионами», «засланными», «хитроумно подготовленными, чтобы взорвать всю систему». Однако очень многие рассуждали так: «А почему мы должны покидать свой край?» Я приведу такой пример. Я учился в лицее в Сороках, и одновременно со мной учились четыре брата - Кощуги. И был приказ в лицее - старшим уезжать в Румынию, а молодым - к родителям. Мой коллега Сеня пошел к отцу и говорит: «Нам надо поехать. Давай, папа, поедем». И что сказал ему тот священник: «Мой долг - здесь. Кто будет крестить детей? Кто будет венчать молодежь? Кто будет хоронить стариков? Учителя и священники должны оставаться при любых обстоятельствах со своим народом. Это вообще большая беда, что многие уехали».
Свящ. Димитрий Кощуг (pr. Dimitrie Coşciug)
с сыновьями Симеоном, Гурием, Еудженом и Мишу,
село Трифэуць, Сорокский уезд.
Фотография межвоенного времени.
И вот собралась там элита города и говорит: «А почему мы должны уехать? Ну, будет другая власть. Русский язык мы знаем, мы занимаемся общим делом, мы просвещаем детей». И остались люди экстра-класса, которые закончили университеты - кто в Геттингене, кто в Петербурге, кто в Париже. Из пятидесяти директоров разных лицеев и училищ в Бессарабии осталось восемь. Все до единого были ликвидированы».
Был Александр Оатул - директор лицея. Первую неделю советская власть как-то «нянчилась». Но через неделю его вызвали в НКВД и держали всю ночь и задавали один и тот же вопрос: «Почему Вы не уехали? С какой целью Вы остались?» Довели человека до самоубийства.
На второй же день директор другого лицея, Дмитрий Ременко, который был теологом, тоже застрелился (13 июля 1940 г. - прим. сост.). Суицид - это дело заразное, которое пошло по городу. А это были любимцы общества. Это страшно деморализует, когда подобное происходит с такими людьми».
Дмитрий Иванович Ременко
Другой случай - просто совсем фантастический. Со мной училась некая Ленуца Кристал, поэтесса, художница, красавица, училась хорошо, помогала всем, сестра всей школы. И вот в каникулы, в летнее время, в три часа ночи в селе Косэуць в окно постучали. Отец увидел машину, увидел двоих со штыками, понял, разбудил старших и говорит: «Быстро одевайтесь, возьмите теплые вещи, еду, помогите малышам…». В это время приехавший лейтенант разбил окно и вошел туда, а хозяин дома выбил дверь и побежал в сарай, вспомнил, что там есть тулуп, который пригодится в Сибири. Другой солдат подумал, что хозяин бежит. Он держал палец на курке, нажал, и тот упал. Представляете себе сцену? Восемь детей, самая старшая из которых - бедная Ленуца. Жена с маленьким Алешей бегает по двору. И все родственники, вся деревня собрана у забора. Стоит машина, которая разрушила забор. Каких-то детей бросают в кузов, а другие прыгают обратно... Это был фантастический случай. Я нашел описание этого дела у Валерия Пасата. Он издал две книги по репрессиям. Одна книга - это сборник документов. И вот как описывается этот эпизод: «При изъятии семьи Кристал произошло то-то и то-то». В другом месте - тоже отчетный материал - в селе около Окницы произошла «массовая волынка» - это женщины деревни легли на землю перед грузовиком, чтобы он не выехал из села.
Порфирий Прокопий и Паул Ватаман с группой лицеистов
Виктор Попович, директор Духовной семинарии, тоже повесился, но по другой причине. Его выгнали на улицу. Он узнал, что из религиозного музея выбрасывают церковное имущество, пошел и стал собирать старинные кадила, молитвенники. Цап его: «А Вы что?» - «Ну, я, знаете, верующий человек». «Так, верующий человек…» Его задержали, и какой-то офицер говорит: «Мы организуем атеистический музей». И началось на него давление: «Давай будешь возглавлять». Потом вернулась румынская власть: «Ага, ты с ними сотрудничал!». Хотя он с ними не сотрудничал, он даже не заходил в тот дом. Другие священники - там тоже бывает народ своеобразный - довели его до самоубийства».
Были еще три директора из Сорок: Михаил Марку, Паул Ватаман, Порфирий Прокопий. Они погибли в Ивдельском лагере под Свердловском.
Преподаватель истории Паул Ватаман с супругой Анной и сыном Октавианом. 1935 - 1936 гг.
Вот случай с Паулом Ватаманом. Я сидел с его сыном Октавианом в лицее за одной партой. А другой директор (Андрей Ватаман - прим. сост.) был его дядей. И вот на станции Окница их «упаковали», и родителей отправили туда (в Сибирь - прим. сост.), а мальчик остался. Кстати, был такой порядок: если первые два дня ты как-то ухитрялся спрятаться, то дальше тебя никто не трогал. И он узнал, что этот поезд стоит где-то в лесу третьи сутки, что-то ожидает. Керсновская описывает порядок в вагоне и так называемые «санитарные» условия. И вот мой друг Октавиан, сын того директора, раздобыл где-то две буханки хлеба, подошел к вагону, к той трубе, пожал дяде руку через трубу и передал туда два батона. Вы представляете, что это такое?
Алла Ротару (в девичестве Кроитору)
Я дружил с «коллегой» Керсновской по вагону. Была такая барышня, которая стыдилась санитарных условий в том вагоне, некая Алла Ротару. Ее муж был когда-то диктором на местном радио. Она умерла в прошлом году. Она была бедная, одинокая, я иногда к ней заходил, помогал с покупками. Она мне рассказала всю историю - про путь и туда, и обратно, и про Керсновскую (она дружила с ней).
Михай Скодигор
Еще был директор Ион Скодигор. Этот директор умер в поезде, а в соседнем вагоне был его родной брат. За Челябинском поезд остановился, и из каждого вагона выносили по два-три покойника... Его похоронили где-то в лесополосе. Это был математик, светлейшая голова.
В продолжение встречи, в память о жертвах советских репрессий, Дмитрий Бурдиенко исполнил на флейте «Вокализ» С. В. Рахманинова. В это время на экране высвечивались имена и краткие сведения о наших репрессированных соотечественниках из Бессарабии.
По приглашению ведущих гости встречи делились воспоминаниями о своих пострадавших близких. В память о каждом названном имени на столе зажигалась свеча. В конце встречи все собравшиеся почтили память жертв советских репрессий минутой молчания.
Елена-Алина Патракова, Свято-Паисиевское малое православное братство
Фото Игоря Бурдиенко, Анастасии Плетенской
Информационная служба Преображенского братства
psmb.ru