Посетитель
Монастырь оказался не в самом городке, а в полутора лигах от него. Дорога была отвратительная. И в сухую погоду доставила бы мало радости, а после ливня эти дополнительные полчаса показались невыносимыми и кучеру и форейтору, не говоря уж о двух сопровождающих всадниках. Безразличен к погоде и дороге остался только господин - тот, чьей волей был проделан огромный путь: на корабле от Генуи до Лиссабона, и дальше по размокшим дорогам до Эстремадуры, а оттуда до Касерес и без отдыха до монастыря святого Юста.
Форейтор постучал в ворота. Карету впустили за монастырскую стену. Всадникам велели привязать лошадей и заходить внутрь. В просторной приемной привратник дал каждому напиться, разливая молоко по кружкам из большого оловянного кувшина. Потом осведомился о цели визита.
- Я приехал повидать брата Алтмана, - негромко сказал высокий старик.
- Брат Алтман никого не принимает, - сообщил привратник. Спокойная властность визитера произвела на него впечатление, но он и сам был неробкого десятка, и получил абсолютно ясные указания от приора.
- Мы прибыли из Генуи, - мягко ответил приезжий.- Дорога заняла два месяца. Я должен убедиться, что брат Алтман в стенах монастыря, что он здоров и находится здесь по своей воле. Уверяю, я это сделаю с вашего согласия или без него. Так что будет проще, если вы сообщите брату, что к нему посетитель синьор Андреа Дориа.
Привратник поразмыслил, кивнул и скрылся за дверью, ведущей во внутренние помещения. Очень скоро он вернулся. "Я передал ваши слова приору - по повелению монсеньора решение будет за братом Алтманом. К нему послали. Если принятые им обеты не помешают вашей встрече, я надеюсь"... дверь отворилась, и в приемную прихрамывая вошел пожилой невысокий монах. Невыразительное бледное лицо, черная ряса, тонзура, седеющая бородка. На сопровождающих, сидящих на лавке, он никакого впечатления не произвел, однако Андреа был искренне рад и даже несколько взволнован, что поразило его слуг, привыкших к тихому голосу и бесстрастным манерам своего хозяина.
Друзья обнялись.
- Пойдем, - сказал монах. - Дождь кончился. Я подстригаю кусты в клуатре. Там и поговорим.
- Туда посторонним доступа нет, - вмешался привратник. - Клуатр - это только для братии.
- А кардинала ты бы впустил? - с любопытством спросил брат Алтман.
- Ну, разумеется, - удивился привратник.
- Андреа Дориа сделал для нашей матери католической церкви куда больше, чем кардинал Эстебио. Можешь не беспокоиться. Аббат не осудит ни тебя, ни меня, ни дона Андреа. И он вышел, пропустив гостя впереди себя.
Они беседовали, сидя на скамейке под навесом в красивом и благоустроенном патио монастыря
- Как ты узнал, где я нахожусь?
- Не сомневайтесь, досточтимый брат, в Европе мало вещей, которые я не смог бы узнать при желании.
- Ты поехал в такую даль просто, чтобы повидаться со смиренным монахом? Я давно знаю тебя, Андреа, но такого все же не ожидал.
- Видите ли, брат Алтман, я не сумел придумать ни одной причины, которая могла бы побудить вас оставить дела и уйти в монастырь. Мне показалось, что вы можете нуждаться в помощи. Со мной четверо молодцов, и в двух лигах отсюда моего сигнала ждут сорок шесть опытных и преданных моряков. Если понадобится, мы за час разгромим этот монастырь и увезем вас в Мадрид.
- Спасибо, друг мой! Ты сумел растрогать меня. Но нет - я здесь совершенно добровольно. Причина? Старость, Андреа, старость. У меня больше нет сил - пусть Филипп и Фердинанд... Меня манит покой.
- Старость? - поднял бровь Дориа. - Вам ведь теперь пятьдесят восемь? Когда мне было столько же я почувствовал, что ломит поясницу и по ночам судороги сводят щиколотки. Но император призвал меня защищать юг Европы от берберийских корсаров. И мы славно очистили средиземное море от этого сброда. На генуэзских кораблях, но в интересах всех христианских государств.
- Ты и теперь на службе?
- О, нет, сеньор. Я в отставке. Генуэзским адмиралом назначен сын моего племянника Джаннетино. Вы должны помнить его... А я, как и вы, отдыхаю. Великий император ушел. С Генуэзскими проблемами справятся младшие Дориа. А служить незначительным королям - это мне уже не по возрасту.
- Сколько тебе, Андреа? - спросил монах, положив теплую ладонь на сухощавую руку старика.
- Не знаю, - легко ответил Адмирал. - Не считал. Помню, что когда родился император священной Римской империи Карл пятый, мне было тридцать четыре.
Оба улыбнулись.
- Тебе пора, - сказал брат Алтман. - Больше не увидимся. Благодарю тебя от всего сердца, мой друг. Я буду молиться за твою долгую жизнь и легкую смерть.
- Прощайте, мой император! - и старик низко поклонился, опираясь на свою трость. Потом повернулся и вышел из клуатра не оглядываясь.
Форейтор постучал в ворота. Карету впустили за монастырскую стену. Всадникам велели привязать лошадей и заходить внутрь. В просторной приемной привратник дал каждому напиться, разливая молоко по кружкам из большого оловянного кувшина. Потом осведомился о цели визита.
- Я приехал повидать брата Алтмана, - негромко сказал высокий старик.
- Брат Алтман никого не принимает, - сообщил привратник. Спокойная властность визитера произвела на него впечатление, но он и сам был неробкого десятка, и получил абсолютно ясные указания от приора.
- Мы прибыли из Генуи, - мягко ответил приезжий.- Дорога заняла два месяца. Я должен убедиться, что брат Алтман в стенах монастыря, что он здоров и находится здесь по своей воле. Уверяю, я это сделаю с вашего согласия или без него. Так что будет проще, если вы сообщите брату, что к нему посетитель синьор Андреа Дориа.
Привратник поразмыслил, кивнул и скрылся за дверью, ведущей во внутренние помещения. Очень скоро он вернулся. "Я передал ваши слова приору - по повелению монсеньора решение будет за братом Алтманом. К нему послали. Если принятые им обеты не помешают вашей встрече, я надеюсь"... дверь отворилась, и в приемную прихрамывая вошел пожилой невысокий монах. Невыразительное бледное лицо, черная ряса, тонзура, седеющая бородка. На сопровождающих, сидящих на лавке, он никакого впечатления не произвел, однако Андреа был искренне рад и даже несколько взволнован, что поразило его слуг, привыкших к тихому голосу и бесстрастным манерам своего хозяина.
Друзья обнялись.
- Пойдем, - сказал монах. - Дождь кончился. Я подстригаю кусты в клуатре. Там и поговорим.
- Туда посторонним доступа нет, - вмешался привратник. - Клуатр - это только для братии.
- А кардинала ты бы впустил? - с любопытством спросил брат Алтман.
- Ну, разумеется, - удивился привратник.
- Андреа Дориа сделал для нашей матери католической церкви куда больше, чем кардинал Эстебио. Можешь не беспокоиться. Аббат не осудит ни тебя, ни меня, ни дона Андреа. И он вышел, пропустив гостя впереди себя.
Они беседовали, сидя на скамейке под навесом в красивом и благоустроенном патио монастыря
- Как ты узнал, где я нахожусь?
- Не сомневайтесь, досточтимый брат, в Европе мало вещей, которые я не смог бы узнать при желании.
- Ты поехал в такую даль просто, чтобы повидаться со смиренным монахом? Я давно знаю тебя, Андреа, но такого все же не ожидал.
- Видите ли, брат Алтман, я не сумел придумать ни одной причины, которая могла бы побудить вас оставить дела и уйти в монастырь. Мне показалось, что вы можете нуждаться в помощи. Со мной четверо молодцов, и в двух лигах отсюда моего сигнала ждут сорок шесть опытных и преданных моряков. Если понадобится, мы за час разгромим этот монастырь и увезем вас в Мадрид.
- Спасибо, друг мой! Ты сумел растрогать меня. Но нет - я здесь совершенно добровольно. Причина? Старость, Андреа, старость. У меня больше нет сил - пусть Филипп и Фердинанд... Меня манит покой.
- Старость? - поднял бровь Дориа. - Вам ведь теперь пятьдесят восемь? Когда мне было столько же я почувствовал, что ломит поясницу и по ночам судороги сводят щиколотки. Но император призвал меня защищать юг Европы от берберийских корсаров. И мы славно очистили средиземное море от этого сброда. На генуэзских кораблях, но в интересах всех христианских государств.
- Ты и теперь на службе?
- О, нет, сеньор. Я в отставке. Генуэзским адмиралом назначен сын моего племянника Джаннетино. Вы должны помнить его... А я, как и вы, отдыхаю. Великий император ушел. С Генуэзскими проблемами справятся младшие Дориа. А служить незначительным королям - это мне уже не по возрасту.
- Сколько тебе, Андреа? - спросил монах, положив теплую ладонь на сухощавую руку старика.
- Не знаю, - легко ответил Адмирал. - Не считал. Помню, что когда родился император священной Римской империи Карл пятый, мне было тридцать четыре.
Оба улыбнулись.
- Тебе пора, - сказал брат Алтман. - Больше не увидимся. Благодарю тебя от всего сердца, мой друг. Я буду молиться за твою долгую жизнь и легкую смерть.
- Прощайте, мой император! - и старик низко поклонился, опираясь на свою трость. Потом повернулся и вышел из клуатра не оглядываясь.