Я позвонил сестре совершенно неожиданно для самого себя. И было это в двенадцатом часу ночи. Если бы оставался в ясном рассудке, то вспомнил бы, что Клио ложится не позже одиннадцати. Но Степка тревожил меня все больше и больше, и к этому моменту мне надо было с кем-то поговорить, как послеоперационному больному нужно болеутоляющее. То-есть сию минуту. Не завтра утром и не через полчаса, а немедленно.
Она ответила на звонок, что было чудом. Я ведь знаю, что ее телефон с одиннадцати до семи беззвучен. Однако она чуть раздраженно спросила: "Что случилось?"
- Клио, извини, дорогая, я и не заметил, что так поздно! Спала уже?
- Нет, конечно. Если бы спала, мы бы с тобой не разговаривали. Говори по делу!
- Степка плох, - ответил я и замолчал.
- Не могу ли я рассчитывать на чуть более специфический ответ? - сердито сказала она. - Говори уже! В чем дело??
- Он поссорился с Алкой, живет у меня, на него смотреть страшно. Не спит по ночам. Плохо ест. Не бреется. Не ходит на работу. К психиатру идти отказывается.
- До завтра это не подождет?
- Подождет, конечно, - уныло сказал я. - Он у меня уже неделю.
- Ладно. Сейчас приеду, - пробурчала она и отключилась.
Она приехала очень скоро. Вместо сложной прически - волосы стянуты в пучок аптекарской резинкой, тренировочный костюм и никакой косметики. То-есть уже лежала в постели...
Не говоря ни слова постучалась в комнату Степы. Он не ответил - она вошла. Дверь оставила приоткрытой. Степка валялся на кровати. Небритый, тощий, жалкий. Другой бы напился, а у него аллергия на алкоголь.
Клио подошла, погладила его по голове, присела рядом. Спросила тихонько: "Степушка, что стряслось?"
Он предсказуемо ответил: "Отстань!"
Она вздохнула, стала на колени против кровати, наклонила голову так, чтобы их лица были точно друг против друга. Велела строго: "Смотри мне в глаза!" Степкин взгляд заметался, запрыгал по комнате, но вырваться не сумел и уставился, куда было велено. Больше он от ее лица не отрывался. Моргал, конечно, иногда, но потом снова смотрел Клио в глаза и отвечал на вопросы подробно и вежливо.
Оказалось, Степка написал отличную статью. Ну, не то, чтобы открытие... а все-таки прорыв на его личном фронте. Работу хвалили на семинарах, о ней говорили специалисты, но в журнале она осела и никак не публиковалась. Полтора года черный рецензент просил каких-то уточнений, исправлений и дополнений, пока не вышла статья Степиного приятеля и соученика Виктора. На ту же тему. Не то, чтобы украдена, но теперь то, что написал Степа выглядело не как новое слово в физике, а как подтверждение работы Виктора. Приоритет был утрачен. Степа огорчился, конечно, но в меру. Так уж случается в науке. Катастрофа произошла неделю назад. Он случайно узнал, что Виктор - одноклассник и товарищ, с которым они вместе праздновали семейные праздники, как раз и был его рецензентом. То-есть он не давал ходу Степкиной статье не случайно и не по недоразумению, а просто тянул и ждал, когда выпустит собственную.
Степу это известие сломило. У него разыгралась мигрень... страшная головная боль, тошнота... пришлось бросить занятия даже без поиска замены и, не сказавшись в секретариате, немедленно уехать домой. Он с огромным трудом косо припарковал машину во дворе, нашарил в кармане ключ, почти не видя замочной скважины наощупь открыл дверь и ввалился в пальто и ботинках в спальню, чтобы рухнуть на кровать. Но не смог. На его кровати спал Виктор. Алка плескалась в ванной, напевая любимый мотивчик и оставив дверь полуоткрытой.
Степа добрался до машины, сел за руль и сумел доехать до моего дома. Мигрень через пару дней прошла, но теперь-то он понял, что дружба, любовь, семья, призвание, наука - все это иллюзии, а потому нет никакой надобности вставать с кровати.
За окном рассвело. Мы всю ночь провели в разговорах. Клио сказала: "Сейчас ты встанешь, поставишь на зарядку телефон и лептоп, побреешься и умоешься. Потом поешь супу, - она обернулась ко мне, - есть суп?"
- Есть, есть, - закивал я, как китайский болванчик, - отличный мясной борщ!
- На завтрак борщ? - вяло поинтересовался Степка.
- Да! Именно! Потом одеваешься во что-нибудь отцовское и едешь на работу. Справку от врача я организую. Лекции будешь читать без подготовки. Сумеешь?
- Сумею, - буркнул Степка.
- Потом пойдешь домой. Алки не будет.
Степа ушел - тощий и злой, но вполне живой. Мы с Клио устроились на кухне. Пили кофе с бубликами, отдыхали после безумной ночи. В дверь позвонили.
- Это Виктор, - сказала Клио. - Ну не могу оставить это дело без последствий. Скажи ему, что я в кабинете
Я открыл. На пороге стоял взволнованный, вспотевший и запыхавшийся человек лет тридцати пяти. "Меня Клара Ардалионовна вызвала", - сказал он озабочено
- Она в кабинете, - кивнул я на дверь.
Он вошел. Я протиснулся следом.
- Вызывали, Клара Ардалионовна?
- И уже, если не ошибаюсь, третий раз, - сурово ответила Клио. В девятом классе ты обещал, что исправишься. Но вел себя после школы очень плохо.
- А что я сделал? - неуверенно пробормотал подсудимый.
- Сам знаешь что! - отрезала она. - И будешь наказан! С этого момента ты невидим! То-есть глазами тебя, конечно, увидят, но никто не заметит твоих шуток, не засмеется твоим анекдотам, не попросит написать рецензию и не пригласит на конференцию. Женщины обратят на тебя внимание только если ты будешь единственным мужчиной в поле зрения. Если не явишься на заседание кафедры, это не бросится в глаза, но, если придешь, все равно ничем не выделишься из массы. Иди, Витя! С работы тебя не уволят. Зарплату не уменьшат. А людская симпатия и антипатия - это роскошь, которую ты не заслуживаешь.
- А на апелляцию можно подать? - дрожащими губами спросил осужденный.
- Через два года найди меня. Посмотрим... поколебавшись ответила сестра