Добровольческая армия - "суп из топора" (Часть 2)
Продолжение
«Казаки от казаков произошли»
Иллюзия русского характера Добровольческой армии связана с непониманием тогдашнего мироощущения казачества и его самоидентификации.
В плане самоидентификации казаки на тот момент по отношению к коренной России ощущали себя, скорее, …иностранцами.
Конечно, подобное утверждение может вызвать решительное возражение и даже возмущение. При этом нам могут напомнить, что казаки имеют неоспоримые заслуги в деле строительства России, настолько большие, что это даже дало основание Л.Толстову заявить, что казаки, дескать, создали Россию. Нам могут с возмущением напомнить, что казаки это по-своему особо красивый субэтнос русского народа, в котором воплотились многие лучшие его черты.
Не отрицая ни одного из указанных возражений, отметим лишь, что все это не противоречит выше сказанному: в период революции казаки на территории европейской части России ощущали себя в известной степени иностранцами, «чужаками».
Как только либералы разрушили монархию, и стало ясно, что восстановлению она не подлежит, для казачества в целом встал вопрос об отделении от России и самостоятельном государственном строительстве. Задачи восстановления какой-то там «единой и неделимой» казаки не ставили.
Роман М.Шолохова «Тихий Дон» представляет собой социально-психологический документ эпохи. Впрочем, здесь роман используется не в качестве документа, а в качестве иллюстрации.
Петро Мелехов внушает брату Григорию.
«Ты, Гришка, подумай. Парень ты не глупой. Ты должен уразуметь, что казак - он, как был казак, так казаком и останется. Вонючая Русь у нас не должна править.»
Вообще-то, на тот момент пытаться внушить казаку, что он русский, было, пожалуй, не намного проще, нежели убеждать сегодня в этом «свидомого украинца».
«И после, когда полк вступил в полосу непрерывных боев,
…Григорий всегда, сталкиваясь с неприятелем, находясь в непосредственной от него близости, испытывал все то же острое чувство огромного, ненасытного любопытства к красноармейцам, к этим русским солдатам… В нем словно навсегда осталось то наивно-ребяческое чувство, родившееся в первые дни четырехлетней войны, когда он под Лешнювом с кургана наблюдал в первый раз за суетой австро-венгерских войск и обозов. "А что за люди? А какие они?" Будто и не было в его жизни полосы, когда он бился под Глубокой с чернецовским отрядом. Но тогда он твердо знал обличье своих врагов - в большинстве они были донские офицеры, казаки. А тут ему приходилось иметь дело с русскими солдатами, с какими-то иными людьми, с теми, какие всей громадой подпирали Советскую власть…»
Единство РИ как традиционного общества было единством общин, связанных между собой вертикальными связями через монарха. Внутри общин были сильные горизонтальные связи, но горизонтальных связей, которые пронизывали бы все общество, практически не было. Донское казачество, например, было большой обособленной общиной, своеобразным государством в государстве. Причем привилегированным. Никакой реальной «унитарности» в сословной РИ не было, эта «унитарность» существует только в воспаленных мозгах наших «булкохрустов».
Для Григория Мелехова русские парни и мужики были «иностранцами» почти такими же, как австрияки.
Они были «какими-то иными людьми». Эта отчужденность не носила у Григория социально-политического характера. Большевизм был ему не чужд, ведь он без особых сомнений бился в казачьей красной гвардии с донскими офицерами.
Его отчужденность носила, скорее, «этнический» характер. Это была отчужденность представителя субэтноса, который полагает, что с самим этносом он ничего общего не имеет. Именно отрицание своей общности с общим порождает особый накал такого отрицания. (Посмотрите на современную Украину.)
«Пути казачества скрестились с путями безземельной мужичьей Руси, с
путями фабричного люда. Биться с ними насмерть… Гнать их, как татар, из пределов области! Тряхнуть Москвой, навязать ей постыдный мир! На узкой стежке не разойтись…»
На миг в нем ворохнулось противоречие:
«Богатые с бедными, а не казаки с Русью… Но он со злостью отмахнулся от этих мыслей.»
Это у Григория Мелехова ворошились в душе противоречия, а в массе своей казаки воевали не столько с «большевиками», сколько с «Русью».
Атаман Краснов пишет в ином ключе, но о том же. Речь идет о периоде, когда ни «кадеты», ни жестокие превратности войны еще не могли навязать казакам перспективу похода на Русь.
«Войско Донское было свободно от Красной гвардии. …Серая часть Круга, громадное большинство, стояло на принципе «без аннексий», «при свободном самоопределении народов», и самоопределилось в пределах земли войска Донского, не желая переходить его границы.
Атамана выбрала серая часть Круга. Эта серая часть Круга определенно говорила: «Что нам Россия? От нее нам были всегда лишь одни неприятности и обиды…»
«Вы посмотрите, какое войско Донское маленькое», - говорили Атаману серые донцы, - «может ли оно одно идти спасать Россию? Да и с какой стати, коли она сама спасаться не хочет… А на что добровольцы? Засели на Кубани, по Кисловодскам шатаются, а настоящей войны не хотят! …Атаману удалось добиться постановления Круга о переходе границы войска Донского…
Но это была мертвая буква. За границу шли не охотно.
- Пойдем, если и «Русские» пойдут, - говорили казаки».
АРР. Т. 5, Стр. 234, 235.
Краснов слово «русские» ставит в кавычки, он, как бы, не соглашается с казаками, в том, что они не считали себя русскими. Но сами казаки в массе своей обозначение себя русскими почитали за оскорбление. Они, конечно, не утверждали, что казачеству 140 тыс. лет, но твердо знали, что казаки от казаков произошли.
«Русские» деникинцы решительно настаивали на том, чтобы казаки шли на Москву. Сами-то они числом 2,5-7,5 тыс. идти никуда не могли.
«Академически генерал Лукомский и генерал Деникин, конечно, были правы. Донские казаки должны были умирать за свободу Родины. Но мог ли этого требовать Атаман, когда рядом Воронежские, Харьковские, Саратовские и т. д. крестьяне не только не воевали с большевиками, не освобождали этой Родины от них, но шли против казаков. Казаки отказывались выходить за пределы войска Донского. В полках были митинги протеста.
«Расстреливать виновных», - говорили Деникин и Лукомский. Но кто будет расстреливать, когда все войско солидарно с протестующими. Почему же Деникин и Лукомский не мобилизовали население Ставропольской губернии и Кубанского войска и не создали свою Русскую Армию, которая пошла бы вместе
с казаками? Почему же они держались принципа добровольчества? Да потому, что, когда мобилизовали, то мобилизованные передавались красным и уводили с собой офицеров».
АРР. Т. 5, Стр.241.
«Иногородняя», т. е. «русская» часть населения Кубани, Ставрополья, Дона, в массе своей «кадетов» не выносила и была настроена большевистски. Даже кубанские и донские казаки частично пошли с большевиками. Именно поэтому Добровольческая «армия» и не могла выйти за рамки небольшого офицерского отряда. Даже здесь, на Юге, у нее не было под ногами твердой почвы.
И далее.
«Несмотря на всю свою силу почти самодержца, Атаман чувствовал себя бессильным. Перейти границы войска Донского, это значило из народной войны сделать войну гражданскую, завоевательную в лучшем случае, идти ради добычи, ради грабежа».
АРР. Т. 5, Стр.235.
Все верно. Никаких иных мотиваций идти против большевиков на север у казаков на тот момент не было, и быть не могло.
«Что нам Россия? От нее нам были всегда лишь одни неприятности и обиды…»
В «лучшем случае» идти можно было «ради добычи и грабежа».
Идти «зипуна добывать».
Говоря о предводителе кубанцев, генерале Покровском, Краснов прямо пишет:
«Характера он был решительного и в основу войны положил грабеж... Когда соединенный Доно-Кубанский отряд переходил весною 1918 года снова в Кубанскую область, генерал Покровский до основания взорвал фундаментальный железнодорожный мост через реку Кубань лишь для того, чтобы донцы не перешли в Кубань и не стали там требовать своей части добычи.
Пока в его отряд входили Донские части, между Кубанцами и Донцами были постоянные споры из-за добычи».
АРР. Т. 5, Стр.256.
Все верно, добыча - это святое.
«Покровский и Шкуро нравились кубанцам. Они отвечали и духу Добровольческой армии - духу партизанскому.»
АРР. Т. 5, Стр.257.
Нельзя не сказать, что отмеченная грабительская «партизанщина» была тем немногим, что по-настоящему роднило казаков и «добровольцев», ибо противоречия между «кадетами» и казаками носили достаточно острый социально-психологический характер.
С одной стороны казаки, как часть народа (пусть и весьма обособленная), не принимали «кадетов», как оторванную от жизни беспочвенную интеллигентщину, с другой стороны, они не принимали их как «русских» (хотя бы по лозунгам и претензиям), то есть как «не казаков».
Апологеты «белой гвардии» постоянно уходят от этих вопросов. Они все время автоматически подверстывают казаков к деникинцам, следуя «стратегии» самого Деникина, который, не имея солдат, а, следовательно, и армии, постоянно стремился подмять под себя «народные» казачьи формирования. Только так он мог получить достаточное количество «нижних чинов».
Так в мае 1918 года Кубанское войско насчитывало 10 тыс. человек, а собственно добровольческая «армия» - 2,5 тысячи.
В ноябре 1918 года Кубанское войско насчитывало уже 35 тыс. человек, а деникинская армия - 7,5 тысяч.
При этом покладистое руководство кубанцев не мешало деникинцам публично представлять кубанцев и деникинцев единой «добровольческой армией». На деле же все обстояло значительно сложнее.
После смещения атамана Краснова (под давлением представителей Антанты, прежде всего, англичан) Деникин возглавил и донские, и кубанские части.
В сущности именно Антанта сколотила из разнородного материала чужеродную для коренной России Добровольческую армию.
Сбылась мечта Антона Ивановича.
Его «армия» стала напоминать армию.
Но что это была за армия?
Атаман Денисов, непосредственно руководивший Донской армией, при передаче ее Деникину резал последнему правду-матку.
«Казаки народ разумный - они знают, что пока есть только Донская и Кубанская Армии, не стоит и говорить о России и русском правительстве. Вот когда появится Российская Армия и правительство будет сидеть на Российской территории и прикрываться Русскими штыками - тогда можно будет говорить о полном слиянии казачьих армий с Русской…»
АРР. Т. 5. С. 286.
Словом, Денисов считал, что казакам не с кем «сливаться», и предлагал «странствующим музыкантам» продолжать странствовать…
«Покажите казаку хорошо организованные сильные добровольческие части на его Донском фронте, покажите их перевес над ним, и он поймет единое командование Русского генерала. А пока он знает 100-тысячную Донскую армию, 30-тысячную Кубанскую Армию и 10 тысяч добровольцев-офицеров, - он никогда не поймет, почему он должен подчиняться добровольцам.»
АРР. Т. 5. С. 287.
Этого подчинения требовала Антанта, и этого было достаточно. Она рулила всей этой «русской» армией, как до этого ей рулила Германия.
Ген. Краснов предвидел катастрофу.
«Деникин опирался на… офицерские добровольческие полки. Солдатам он не верил, и солдаты не верили ему. Армия не имела правильного снабжения, не имела точных штатов, не имела уставов. От нее все еще веяло духом партизанщины, а партизанщина при возникновении красной почти регулярной армии была неуместна…
Одно слово - «странствующие музыканты».
…Добровольцы были плохо одеты, плохо дисциплинированы, они не были войском, и хотя Деникин уже владел тремя громадными губерниями, он ничего не создал, и Атаман боялся, что он не только ничего не создаст в будущем, но развалит и созданное…»
АРР. Т.7, С. 278-279.
И ведь как в воду глядел.
Атаман Денисов предупреждал Деникина:
«…Я никак не могу согласиться с признанием верховного главенства Добровольческой армии… В этом весьма деликатном вопросе вы нисколько не считаетесь ни с народом, ни с территорией. Не забывайте о том, что мы сильны народом, а вы офицерами, и в случае, если будет брошен этот опасный лозунг, эти страшные слова о белых погонах, об офицерской палке, вам несдобровать, потому что народ сильнее офицеров.»
АРР. Т. 5. С. 287.
Атаман Краснов выражается еще конкретнее:
«Генерал Деникин борьбе с большевиками придавал классовый, а не народный характер… Боролись добровольцы и офицеры, то есть - господа, буржуи, против крестьян и рабочих, пролетариата (выделено Красновым - otshelnik_1), и, конечно, за крестьянами стоял народ, стояла сила, за офицерами только доблесть. И сила должна была сломить доблесть.»
АРР. Т.7, С. 279.
Вот лепит, контра, …да еще с классовых позиций!
Небось, когда Антанта начнет руки выламывать, отбирая Войско Донское в пользу пришлых «кадетов», и про «классовую борьбу» вспомнишь…
В конечном итоге.
Чужаки «кадеты» возглавили казачество, во всяком случае, ту его часть, которая на тот момент в определенной степени ощущала себя иностранцами по отношению к центральной России (казаки Хопра ушли с красными почти поголовно, Медведицы - наполовину).
Но при этом и между «кадетами» и казаками не было крутого единства.
Во-первых, «кадеты» были «господами».
А во-вторых, они были «русскими».
«…Грабиловку из войны учинили! Эх вы, сволочи!»
Военные мотивации казачества имели мало общего с мотивацией «кадетов». Никакая «единая и неделима» им не была нужна.
Чтобы не создавалось впечатление, что выводы делаются с опорой на мнение одного только генерала П. Краснова, послушаем его «антагониста» - А. Деникина.
«Военная добыча стала для некоторых снизу одним из двигателей, для других сверху - одним из демагогических способов привести в движение иногда инертную, колеблющуюся массу.»
Антон Иванович лукавит. Не стала иногда, а была основным двигателем изначально.
«О войсках, сформированных из горцев Кавказа, не хочется и говорить. Десятки лет культурной работы нужны еще для того, чтобы изменить их бытовые навыки...
Мы тоже говорить о них здесь не будем, хотя одного этого разговора достаточно было бы, чтобы умыть «булкохрустов» с их примитивными штампами.
«Если для регулярных частей погоня за добычей была явлением благоприобретенным, то для казачьих войск - исторической традицией, восходящей ко временам Дикого поля и Запорожья, прошедшей красной нитью через последующую историю войн и модернизованную временем в формах, но не в духе. Знаменательно, что в самом начале противобольшевистской борьбы представители «Юго-Восточного союза» казачьих войск в числе условий помощи, предложенной Временному правительству, включили и оставление за казаками всей «военной добычи» (!), которая будет взята в предстоящей междоусобной войне...
Соблазну сыграть на этой струнке поддавались и люди, лично бескорыстные. Так, атаман Краснов в одном из своих воззваний-приказов, учитывая психологию войск, атаковавших Царицын, недвусмысленно говорил о богатой добыче, которая их ждет там... Его прием повторил впоследствии, в июне 1919 года, генерал Врангель...»
Итак, еще летом 1917 года представители «Юго-Восточного союза» казачьих войск (прообраз независимой казачьей конфедерации, возникший сразу после Февраля) прямо говорили о праве на «военную добычу» (!), которая будет взята в предстоящей междоусобной войне... Восклицательный знак в скобках поставил сам Деникин. И сам Деникин, прекрасно понимая все это, повел на центральную Русь армию грабителей с периферии.
Причем добивался он этой возможности при содействии Антанты долго и упорно, ибо изначально казаки на Москву идти не желали.
Антон Иванович рассказывает нам байки, будто люди вроде Врангеля «поддавались соблазну». На самом деле иных способов привести в движение «инертную, колеблющуюся массу» попросту не было.
Деникин сам во всем признается, поскольку на момент написания «Очерков» все это было хорошо известно. Это наши нынешние «умники» спустя 100 лет абсолютно уверены в святости «белых героев».
«Колитесь», Антон Иванович, «колитесь»…
«Когда в феврале 1919 года кубанские эшелоны текли на помощь Дону, то задержка их обусловливалась не только расстройством транспорта и желанием ограничить борьбу в пределах «защиты родных хат...». На попутных станциях останавливались перегруженные эшелоны и занимались отправкой в свои станицы «заводных лошадок и всякого барахла...»
«Я помню рассказ председателя Терского Круга Губарева, который в перерыве сессии ушел в полк рядовым казаком, чтобы ознакомиться с подлинной боевой жизнью Терской дивизии.
- Конечно, посылать обмундирование не стоит. Они десять раз уже переоделись. Возвращается казак с похода нагруженный так, что ни его, ни лошади не видать. А на другой день идет в поход опять в одной рваной черкеске...
И совсем уже похоронным звоном прозвучала вызвавшая на Дону ликование телеграмма генерала Мамонтова, возвратившегося из тамбовского рейда:
«Посылаю привет. Везем родным и друзьям богатые подарки, донской казне 60 миллионов рублей, на украшение церквей - дорогие иконы и церковную утварь...»
Скажете, церкви грабили? Ну, не будьте так строги…
Говорят, мамонтовский обоз с награбленным растянулся на 60 км.
Грабили не только церкви, но и промышленные предприятия.
Ген. Лукомский свидетельствует, что
«Командование армии… считало, что все, что захвачено, принадлежит по праву «военной добычи» данной армии (Донское командование перевозило к себе на Дон даже станки с заводов не Донской области).
АРР. Т6. С.153.
Белогвардейский журналист вспоминает приход добровольцев в Екатеринослав летом 1919 года.
«Легкой рысью проносились по проспекту сотни казаков; загорелые лица офицеров, часто мелькавшие беленькие Георгиевские кресты и бесконечный восторг, неимоверное счастье освобожденных людей.
…У всех была в душе одна скрытая молитва. «…Только бы довели свое святое и великое дело до счастливого конца».
В тот же день… по городу был расклеен приказ коменданта… о восстановлении полностью права собственности… и о смертной казни на месте за бандитизм.
…Но на утро другого дня восторженность сменилась досадливым недоумением… Вся богатейшая часть города, все лучшие магазины были разграблены…
Вышедшие с утра на улицу люди поспешили обратно по домам, и весь день по городу бродили темные люди, водившие за собой кучки казаков, и указывающие им наиболее богатые магазины.
Грабеж шел во всю…
Продолжавшиеся беспрерывно грабежи, совершенно произвольные аресты заставили видных в городе лиц обратиться лично к генералу Шкуро…
Генерал, улыбаясь, …находчиво и убедительно, как бы не без оснований сказал:
«Господа о таких вещах сейчас еще не время говорить… Екатеринослав еще фронт…»
Отправилась делегация к генералу Ирманову…
Когда генералу было указано, что грабителями и уголовными преступниками являются казаки подчиненных ему частей, он удивленно произнес:
«Да неужели?... Вот канальи!...» и по его лицу скользнула счастливая отеческая улыбка.
… К частым дневным и ночным грабежам добавилось еще и повальное пьянство; казаки случайно открыли местонахождение двух огромнейших складов вина…
И круглые сутки весь гарнизон тащил из погребов вино…, напиваясь до полной потери сознания.
…В Екатеринославе творилось нечто кошмарное.
Грабежи, пьянство и разгул в городе не унимались… Были случаи насилия.
Не было почвы под ногами.
Контрразведка развила свою деятельность до безграничного дикого произвола, тюрьмы были переполнены, а осевшие в городе казаки продолжали грабить.
АРР. Т12. Стр. 91-94.
И все это происходило тогда, когда красноармейца, укравшего у казачки на постое рукавицы или битый молью полушалок, сами же красноармейцы расстреливали в тот же день на том же хуторе на глазах у жителей. Право на реквизиции имеет только власть. На тот момент эпоха красногвардейской расхристанности осталась в прошлом.
А вот и художественная зарисовка.
«- С фронта? - спросил Григорий.
- Что там было! Казачки́ и офицеры огрузились добром! - хвастливо рассказывал Семак. - Я и в Балашове побывал. Взяли мы его и кинулись перво-наперво к железной дороге, там полно стояло составов, все путя были забитые. В одном вагоне - сахар, в другом - обмундирование, в третьем - разное имущество. Иные из казаков по сорок комплектов одежи взяли! А потом, как пошли жидов тресть, - смех! Из моей полусотни один ловкач по жидам восемнадцать штук карманных часов насобирал… А перстней и колец у него оказалось - не счесть! На каждом пальце по два да по три…
Григорий указал на раздутые переметные сумки Семака, спросил:
- А у тебя что это?
- Так… Разная разность.
- Тоже награбил?
- Ну, ты уж скажешь - награбил… Не награбил, а добыл по закону. Наш командир полка так сказал: «Возьмете город - на двое суток он в вашем распоряжении!» Что же я - хуже других? Брал казенное, что под руку попадалось… Другие хуже делали.
- Хороши вояки! - Григорий с отвращением оглядел добычливого подхорунжего, сказал: - С такими подобными, как ты, на большой дороге, под мостами сидеть, а не воевать! Грабиловку из войны учинили! Эх вы, сволочи! Новое рукомесло приобрели! А ты думаешь, за это когда-нибудь не спустят шкуры и с вас и с вашего полковника?
- За что же это?
- За это самое!
…Семак насмешливо улыбнулся, сказал:
- Да они сами такие-то! Мы хучь в сумах везем да на повозках, а они цельными обозами отправляют.
- А ты видал?
- Скажешь тоже - видал! Сам сопровождал такой обоз до Ярыженской. Одной серебряной посуды, чашков, ложков был полный воз!
- Чей же это генерал? - щурясь и нервно перебирая поводья, спросил Григорий.
Семак хитро улыбнулся, ответил:
- Позабыл его фамилию… Да ты зря ругаешься, Григорий Пантелевич. Истинная правда, все так делают! Я ишо промежду других, как ягненок супротив волка; я легонечко брал, а другие телешили людей прямо середь улицы, жидовок сильничали прямо напропалую! Я этими делами не занимался, у меня своя законная баба есть, да какая баба-то: прямо жеребец, а не баба! Нет-нет, это ты зря на меня сердце поимел. Погоди, куда же ты?
Григорий кивком головы холодно попрощался с Семаком.»
После разгрома Деникина деникинским казакам, прижатым к черноморскому побережью, большевики сделали предложение, от которого те не смогли отказаться - повоевать на польском фронте. И путь казачьих дивизий опять лежал через Екатеринослав.
«С трепетом ожидали мы прихода старых знакомых, ожидая новых грабежей.
Но каково было видеть, когда беспрерывной лентой в течение трех дней шли казаки через город, останавливаясь застрявшей к ночи частью на ночлег в городе, и не только ни одного ограбления, но ни одного выкрика не было слышно.
В старые квартиры на несколько минут, «чтобы повидаться», заворачивали бывшие добровольческие хорунжие, сотники и есаулы, без погон, но с какими-то нашивками на рукавах.
За три дня… прошло свыше сорока пяти тысяч всадников, и те же казаки, которые всего только год назад день и ночь грабили город, сейчас проехали по городу, как лучшая из лучших дисциплинированных армий».
АРР. Т12. Стр. 118.
В руках у большевиков казаки стали шелковыми…
На польском фронте, если какую-либо казачью часть посещал соблазн, и она вспоминала свои красновско-деникинские навыки, то ее в кратчайшие сроки окружали особо стойкими частями, да теми же латышскими стрелками. Окружали с пулеметами. Заставляли выдать зачинщиков, особо рьяных мародеров и насильников.
Потом Трибунал и «приведение в исполнение».
Остальных раскассировали по другим частям, и в бой. С самого начала создания регулярной Красной армии порядок в ней наводили железной рукой.
Как и положено в смутные времена.
Свои воспоминания Деникин назвал «Очерки русской смуты», как бы неявно адресуясь к событиям Великой смуты начала XVII века. При этом сам Деникин не мог не знать, какую роковую роль в тех трагических событиях сыграли казаки (он сам об этом пишет).
Пограничье Руси, населенное родственными ей, но, тем не менее, отчужденными от нее субэтносами, играло в ее истории двоякую роль. Когда государственный организм был здоров, энергия этих мужественных и воинственных людей была направлена вовне. Они защищали границы державы и раздвигали ее пределы. Но если государство слабело под натиском невзгод и других государств, отчужденность «сухопутных флибустьеров» частенько приводила к тому, что они становились дополнительным фактором смуты.
Деникинцы позиционировали себя в качестве современных Мининых и Пожарских. Но Провидение жестоко посмеялось над ними, объективно уготовав им роль Ивана Заруцкого с его «воровскими» казаками.
Продолжение на следующей странице