Добровольческая армия - "суп из топора" (Часть 3)
Продолжение
Грабь награбленное
Дабы не сложилось впечатление, что мы все сваливаем на казаков, обратимся теперь к «русским». К тому сугубому меньшинству, интеллигентско-офицерскому, которое и следует именовать «добровольцами» или «деникинцами».
В. Шульгин нервно рефлексировал в «1920-м».
«Это был хорошенький мальчик, лет семнадцати-восемнадцати. На нем был новенький полушубок. Кто-то спросил его:
- Петрик, откуда это у вас. Он ответил:
- Откуда? «От благодарного населения» - конечно.
И все засмеялись.
…Кто это «все»?
Такие же, как он. Метисно-изящные люди русско-европейского изделия. «Вольноперы», как Петрик, и постарше - гвардейские офицеры, молоденькие дамы «смольного» воспитания...
Они смеются над тем, что это население… «благодарно» - т. е. ненавидит...!
…Вытащив из мужицкой скрыни под рыдания Марусек и Гапок этот полушубок, он доказал насупившемуся Грицьку, что паны только потому не крали, что были богаты, а, как обеднели, то сразу узнали дорогу к сундукам...
Я понял, что не только не стыдно и не зазорно грабить, а, наоборот, модно, шикарно…
«Белое дело» погибло.
Начатое «почти святыми», оно попало в руки «почти бандитов».
Трудно согласиться только с одним: те, кто начали «Белое дело» и те, кто его заканчивали, отличались мало. «Антагонист» Деникина ген. Краснов как раз предполагал, что беспочвенные добровольцы сами «скурвятся» и «скурвят» дополнительно все, что возглавят.
Вот, например, описание поведения офицерской, «русской» (не казачьей) части (правда, с большой прослойкой офицеров-горцев), которая, выбив махновцев, входит в многострадальный Екатеринослав.
«Торжества не было.
Исстрадавшееся население ничего хорошего не ожидало от пришедших избавителей, и смутные предчувствия оправдались.
Небольшие, где-то и кем-то потрепанные части генерала Слащева… принялись за продолжение славного дела своих предшественников и пошли с грабежом по квартирам.
Кровью заливалось лицо от боли и стыда, когда в квартиры входили люди с офицерскими погонами на плечах и… нагло, открыто и беззастенчиво грабили…
Попутно с грабежами слащевцы стали извлекать из больниц оставленных махновцами тифозных больных и развешивали их на оголенных осенью деревьях.
Когда… член управы Овсянников направился к Штаб к Слащеву с намерением просить его приказа о прекращении этого варварства, ибо о грабежах уже не было и речи, т. к. они получили права гражданства и вошли в быт, Слащев его не принял только потому, что, как сознался один из штабных офицеров, генерал пятый день не переставая пьет и совершенно одурел».
АРР. Т12. Стр. 98.
В. Шульгин вспоминал свой разговор с ген. А. Драгомировым.
«- Вы, покидая «область» и сдавая командование, благодарите войска и затем кончаете, приблизительно, так: «не объявляю благодарности»... первое - волчанцам, за всякие безобразия, а на втором месте стоит в приказе гвардия, которая «покрыла позором свои славные знамена грабежами и насилиями над мирным населением».
- …Я с очень близкими людьми перессорился из-за этого. Я пробовал собрать командиров полков, уговаривал, взывал к их совести. Но я чувствую, что не понимают... А я не могу с этим помириться…
- Да, я помню… Вы сказали тогда, в октябре 1918 года: "Мне иногда кажется, что нужно расстрелять половину армии, чтобы спасти остальную" ...
- Половину не половину... Но я и сейчас так думаю. Но как за это взяться?.. Я отдавал самые строгие приказы ... Но ничего не помогает ... потому что покрывают друг друга... Какие-нибудь особые суды завести? И это пробовал, но все это не то...
- Мое мнение такое. Вслед за войсками должны двигаться отряды, скажем, "особого назначения" ... Тысяча человек на уезд отборных людей или, по крайней мере, в "отборных руках". Они должны занимать уезд; начальник отряда становится начальником уезда... При нем военно-полевой суд... Но трагедия в том, откуда набрать этих "отборных"...
- В том-то и дело... Хоть бы орден какой-нибудь народился... Какое-нибудь рыцарское сообщество, которое бы возродило понятие о чести, долге - ну, словом, основные вещи, ну, что хоть грабить - стыдно». В.Шульгин «1920 год».
Какой еще орден?
Может быть такой.
«После небольших отрядов русской пехоты в город вошла сорок шестая пехотная Латышская дивизия. Увидев этих неприветливых, угрюмых и белобрысых людей, прекрасно одетых и вооруженных, с поразительной военной выправкой, стали понятны истерические вопли в сводках Добровольческой армии о пущенных в бой Троцким латышских частях.
Приход дивизии в город напомнил нам первое занятие города немцами. Латыши с такою же, как немцы, деловитостью развернули свой штаб… и выпустили приказ, призывающий население к спокойствию и содержанию квартир, дворов и улиц в чистоте. Последнее распоряжение вызвало искреннее недоумение, так как на некоторых улицах города еще висели на деревьях повешенные Слащевым махновцы…»
АРР. Т. 12. Стр. 111.
В романе Н. Островского «Как закалялась сталь» есть эпизод, рассказанный красноармейцем, воевавшем на польском фронте. Трое бывших махновцев хотели изнасиловать жену польского офицера. В этот момент в костел врывается рота красноармейцев-латышей.
«Латыш как это все увидел, да по-своему что-то крикнул. Схватили тех троих и на двор волоком. Нас русских двое только было, а все остальные латыши. Фамилия командира Бредис. Хоть я по-ихнему не понимаю, но вижу, дело ясное, в расход пустят… А один из тех, кто попался, здоровый такой парнища, морда кирпича просит, не дается, барахтается. Из-за бабы говорит к стенке ставить! Другие тоже пощады просят.
Меня от этого всего в мороз ударило. Подбегаю я к Бредису и говорю: «Товарищ комроты, пущай их трибунал судит. Зачем тебе в их крови руки марать? В городе бой не закончился, а мы с этими рассчитываемся». Он до меня как обернется, так я пожалел за свои слова. Глаза у него, как у тигра. Маузер мне в зубы. Семь лет воюю, а нехорошо вышло, оробел. Вижу, убьет без рассуждения. Крикнул он на меня по-русски. Его чуть разберешь: «Кровью знамя крашено, а эти - позор всей армии. Бандит кровью платит».
И расстрел состоялся.»
В эпоху смуты те группы населения, которые отчужденны от основной его части (находящиеся опричь ее, скажем так - «опричники») могут выполнять две функции.
Они могут быть либо фактором восстановления государственности, беспощадной опорой нарождающейся власти, инструментом по наведению порядка. Как латышские стрелки для Советов.
Либо они могут быть фактором смуты. Это происходит тогда, когда политическая сила, практически не способная опираться на широкие народные массы, привлекает этих «чужаков» на свою сторону, подкупая их перспективой безнаказанного грабежа. Как, например, деникинцы привлекли казаков и горцев.
Это закономерности любой смуты.
В такие времена власть остро нуждается в жестких приводных ремнях для реализации своих решений. А решения, как правило, бывают очень жесткими, ибо общество находится в состоянии глубокого морального упадка.
Русского красноармейца в этом рассказе в «мороз ударило». Ему трудно расстрелять «своего». Он не «опричник», он часть общей, болеющей еще массы народа. Пусть он и здоровая частица, но ему трудно разорвать в нужной степени ощущение единства с теми, кого необходимо репрессировать. (Латышу это делать проще - « Вижу, убьет без рассуждения».)
А расстреливать бандитов, захваченных на месте преступления, необходимо было. Иначе Красная армия могла превратиться в «армию» деникинскую.
Конечно, если власть совершает ошибочные или преступные действия, то и «приводные ремни» реализуют его столь же беспощадно и неотвратимо.
Драгомиров и Шульгин задним числом судорожно ищут людей отборных, т. е. опричных. И не находят. Их не было в Добровольческой армии. Ведь 95% боевого ее ядра - казаки и горцы, - это «опричники» наоборот. Да и офицерское меньшинство не намного лучше. Драгомиров-то «хотел» расстрелять половину именно офицерского меньшинства (дабы спасти вторую половину).
Кроме «грабежей, получивших права гражданства и вошедших в добровольческий быт», но, все же, формально считавшихся незаконными, были и действия, осуществляемые на совершенно законных основаниях. Это так называемое «самоснабжение» армии.
Из рапорта генерала Врангеля.
«Сложив с себя все заботы о довольствии войск, штаб армии предоставил войскам довольствоваться исключительно местными средствами…
Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными средствами - в грабеж и спекуляцию…
Каждая часть спешила захватить побольше…
Некоторые части имели до двухсот вагонов под своими полковыми запасами…
Огромное число чинов обслуживало тылы. Целый ряд офицеров находился в длительных командировках по реализации военной добычи…
Армия развращалась…
В руках всех тех, кто так или иначе соприкасался с делом «самоснабжения»,... оказались бешеные деньги, неизбежным следствием чего явились разврат, игра и пьянство. …Пример подавали некоторые из старших начальников, гомерические кутежи и бросание бешеных денег которыми производилось на глазах всей армии».
АРР. Т.6. С. 135.
Деникин подтверждает.
«После славных побед под Харьковом и Курском 1-го Добровольческого корпуса тылы его были забиты составами поездов, которые полки нагрузили всяким скарбом до предметов городского комфорта включительно...»
«Победитель большевиков под Харьковом генерал Май-Маевский широким жестом «дарил» добровольческому полку, ворвавшемуся в город, поезд с каменным углем и оправдывался потом:
- Виноват! Но такое радостное настроение охватило тогда...
Можно было сказать a priori, что этот печальный ингредиент «обычного права» - военная добыча - неминуемо перейдет от коллективного начала к индивидуальному и не ограничится пределами жизненно необходимого.»
Тыл добровольческой армии представлял собой гигантскую торговую площадку, по которой перемещалось огромное количество награбленного. Здесь же оно реализовывалось, многое перемещалось за границу. К награбленному добавились грузы, доставленные союзниками. Мировая война закончилась, и огромные запасы оказались уже ненужными. Их сваливали на юге страны в счет российского долга. И все это беспощадно расхищалось.
Деникин не даст соврать.
«Не только в «народе», но и в «обществе» находили легкий сбыт расхищаемые запасы обмундирования новороссийской базы и армейских складов...
Спекуляция достигла размеров необычайных, захватывая в свой порочный круг людей самых разнообразных кругов, партий и профессий: кооператора, социал-демократа, офицера, даму общества, художника и лидера политической организации.»
В 1919 году боевые действия добровольческой армии были весьма малой частью общей деятельности «государственности вооруженных сил юга России» (ВСЮР). Основная энергия ее была направлена на другое. «Государственность» эта как бы превратилась в гигантский желудок, который судорожно и торопливо переваривал награбленное российское добро и все то, что было привезено союзниками.
Новороссийский журналист написал об откровениях типичного коменданта железнодорожной станции, полковника, который сам постоянно оказывал «услуги» («жалование-то мизерное»).
«По его же собственному рассказу услуги состояли в том, что в вагонах вместо снарядов, одежды и продовольствия для добровольческого фронта, везли товары, принадлежащие спекулянтам. Фронт в то самое время замерзал и голодал где-то за Орлом, не получая из глубокого тыла ничего… На фронте не хватало даже снарядов. А комендант со своими сотрудниками везли мануфактуры, парфюмерию, шелковые чулки и перчатки, прицепив к такому поезду один какой-нибудь вагон с военным грузом или просто поставив в один из вагонов ящик со шрапнелью, благодаря чему поезд пропускали беспрепятственно, как военный.
Сам полковник и другие, ему подобные, в то же время дрожали от страха при мысли о победе большевиков; кричали во сне спросонья; но - красть и губить тем самым свою последнюю надежду, фронт, продолжали.»
АРР. Т. 7. С. 213-214.
Понятно, что подобные поезда могли перемещаться по территории ВСЮР только в том случае, если все коменданты железнодорожных станций были такими. И они именно такими и были. Деникин подтверждает.
«Казнокрадство, хищения, взяточничество стали явлениями обычными, целые корпорации страдали этим недугом. Ничтожность содержания и задержка в его получении были одной из причин этих явлений. Так, железнодорожный транспорт стал буквально оброчной статьей персонала. Проехать и отправить груз нормальным путем зачастую стало невозможным. В злоупотреблении проездными «литерами» принимали участие весьма широкие круги населения.»
Новороссийский журналист вспоминал, что местных спекулянтов называли «черной ордой» по засилью нерусских брюнетов-южан, впрочем, он добавил, что и в представителях славянской расы недостатка тоже не было.
«Тут можно было приобрести разрешение на ввоз и вывоз, плац-карту до Ростова, билет в каюту на пароходе, отдельный вагон и целый поезд, специально предназначенный для военного груза на фронт. Здесь торговали медикаментами и целыми партиями снаряжения, в бесплодном ожидании которого добровольцы замерзли под Орлом и Харьковом целыми дивизиями.
…Само собой не надо делать вывода, что среди «черной орды» не было людей с офицерскими и генеральскими погонами, с металлическими венками на георгиевской ленте за знаменитый «ледяной» поход»; людей с золотым оружием и на костылях. Спекулировали в Новороссийске все: телефонные барышни и инженеры, дамы-благотворительницы и портовые рабочие, гимназисты и полицейские, священники и «торгующие телом». Спекулировали старики и дети, инвалиды на костылях и семипудовые толстосумы, последний нищий и первый богач.
Спекулировали даже представители высшей гражданской и военной администрации.»
АРР. Т. 7. С. 224.
Одно слово - «рынок»!
Деникинский юрист так описывал умонастроения деникинских офицеров.
«Почти каждый из них старался «запастись на черный день». И, Боже, что здесь творилось! По пути захватывались целые вагоны с сахаром, спиртом и керосином, а иногда устраивались просто-таки набеги на сахарные заводы, и все это распродавалось на следующих станциях… Особенно отличалась молодежь, она была неизлечимо больна недугом спекуляции. Я видел часто, как собравшись вечером в общей столовой после «трудового дня», они, не стесняясь, считали свои миллионы. А какие при этом высказывались убеждения - страшно вспомнить. Понятия морали, нравственности и просто человечности здесь отсутствовали.
И вот вам еще одна история про бедового «Вовочку» уже от деникинского юриста…
Это тлетворное влияние не прошло мимо и детей: я был свидетель, как 15-летний кадет «Вовочка», прикомандированный к нашему огнескладу, играя в азартные игры, ставил в банк по 20-30 тысяч. Откуда могли быть такие деньги у мальчика? Очевидно, в этом обогащении играли немалую роль его таинственные экскурсии с солдатами по ночам в еврейские местечки при наших остановках на станциях.»
АРР. Т. 9. С. 233.
Антон Иванович сетовал:
«Чувство долга в отношении отправления государственных повинностей проявлялось очень слабо. В частности, дезертирство приняло широкое, повальное распространение. Если много было «зеленых» в плавнях Кубани, в лесах Черноморья, то не меньше «зеленых» - в пиджаках и френчах - наполняло улицы, собрания, кабаки городов и даже правительственные учреждения. Борьба с ними не имела никакого успеха. …Регулярно поступали смертные приговоры, вынесенные каким-нибудь… ярославским, тамбовским крестьянам, которым неизменно я смягчал наказание; но, несмотря на грозные приказы о равенстве классов в несении государственных тягот, несмотря на смену комендантов, ни одно лицо интеллигентно-буржуазной среды под суд не попадало. Изворотливость, беспринципность вплоть до таких приемов, как принятие персидского подданства, кумовство, легкое покровительственное отношение общественности к уклоняющимся, служили им надежным щитом.»
Нет, вы представляете! Отечество взывает о спасении, а они…
И потом, удивительное дело, русский генерал приказывает «классам» быть равными. (Равняйсь!)
А они команды не слушают и почему-то остаются «классами».
Екатеринославский журналист свидетельствовал.
«Объявленная Добровольческой армией мобилизация провалилась. Крестьяне, подлежащие мобилизации, скрывались от карательных отрядов Государственной стражи, с оружием в руках уходили в леса».
«Губернатор со стражей сгонял на опушку леса сотни крестьян, бежавших от мобилизаций, и косил их пулеметным огнем».
АРР. Т. 12. С.95.
Никакого «равенства классов»! Офицеры-дезертиры спекулируют и по ресторанам водку жрут под Бубу Касторского, а мужиков-дезертиров во рвы сотнями валят.
А может «классы» сами и не могут выровняться по генеральскому приказу?
А может, нужно было сотнями косить пулеметным огнем именно «представителей интеллигентно-буржуазной среды», которые занимались грабежами, мародерством, насилием, взяточничеством, спекуляцией, являясь к тому же на три четверти дезертирами и уклонистами?
Может быть, не мужиков во рвы укладывать нужно было, а именно «представителей интеллигентно-буржуазной среды»? Ведь тогда, глядишь, и армия стала бы напоминать армию, а не разнузданную банду. Тогда, возможно, и крестьяне от неё нос не воротили бы.
Впрочем, нет. Это немыслимо… Сотнями косить пулеметным огнем «представителей интеллигентно-буржуазной среды»?!
На такое чудовищное варварство только большевики и были способны…
Деникин писал с горечью.
«Народ встречал их с радостью, на коленях, а провожал с проклятиями...» Так формулируют часто приговор над белым прошлым.
С проклятиями!.. Не потому ли, что мы - побежденные - уходили, оставляя народ лицом к лицу с советской властью?»
В этой ложной смысловой конструкции у генерала хватило, все же, такта хотя бы поставить знак вопроса.
Ответим - не поэтому!
Тогдашней Советской власти, конечно, цену знали и в отношении нее не обольщались. Первоначальный этап возрождения народа и государства после всеобщей смуты окормляют отнюдь не рыцари в сверкающих доспехах. Просто народ выбирал из двух зол меньшее. А «кадеты» достали практически всех!
Кроме того, отнюдь не народ с радостью на коленях встречал «кадетов». Но даже те, кто радостно встречали их, провожали, если и не с проклятиями, то уж, как минимум, без особого сожаления.
Новороссийский журналист с Деникиным тоже не согласен.
«Глухо волновалась и уходила с фронта Кубань… Число зеленых, сорганизованных в целые армии, имевшие уже артиллерию, доходило только около Новороссийска до тридцати тысяч.
Но главное было все-таки - несочувствие населения. Что могли сделать красноречивые манифесты Деникина, когда в Валуйках плясал среди улицы с бутылкой в руках пьяный ген. Шкуро, приказывая хватать женщин, как во времена половецких набегов. Что могли поделать жалкие картинки «Освага», …когда потерявшие голову генералы замораживали в степи целые армии, когда Екатеринослав был отдан ген. Корвин-Круковским на поток и разграбление, когда никто не мог быть уверен, что его не ограбят, не убьют без всяких оснований?!
…Обыватели замерли в страхе, горя ненавистью к добровольцам. Те видели это, с отчаянием сжимали в руках оружие, трепетали… Сказывались результаты произвола и хищничества…
В Новороссийске свирепствовал генерал Корвин-Круковский; наделенный неограниченными полномочиями генералом Деникиным, беспросыпно пьяный, сквернословящий, он был страшен.»
АРР. Т. 7. С.236-237.
Беспросыпно пьяный ген. Корвин-Круковский…
Беспросыпно пьяный ген. Владимир Зенонович Май-Маевский, окончательно спаиваемый «адъютантом его превосходительства».
Беспросыпно пьяный ген. Слащёв, к тому же сидящий на кокаине.
Удивительно, как сам-то Деникин в этой атмосфере держался…
Я бы не смог…
«В городах шел разврат, разгул, пьянство и кутежи, в которые очертя голову бросалось и офицерство, приезжавшее с фронта.
«Жизни - грош цена. Хоть день, да мой!..»
Шел пир во время чумы, возбуждая злобу или отвращение в сторонних зрителях, придавленных нуждой. В тех праведниках, которые кормились голодным пайком, ютились в тесноте и холоде, …занимая иногда очень высокие должности… Таких было немало, но не они, к сожалению, давали общий тон жизни Юга.»
Антон Иванович прямо свидетельствует, что «общий тон жизни Юга» задавали те, у кого не было ничего святого.
Это логично. Если движение праведное, если оно ставит высокие цели (действительно, а не на словах), то оно не сгниет. Оно не опрокинется очертя голову в разврат, разгул, пьянство, в насилия и грабеж.
И на фоне деникинских признаний уже не выглядит слишком категоричным приговор Вадима Петровича Рощина:
«Добрармия - это всероссийская помойка. Ничего созидательного, даже восстановительного в ней нет и быть не может.»
Деникин перечисляет положительные явления (тоже не бесспорные), которые несла добровольческая армия на освобождаемые от большевиков территории. Но при этом констатирует:
«Все эти явления заглушались бездной наших нестроений и потонули в общей пучине того всеобъемлющего, всесокрушающего и всенивелирующего события, имя которому поражение.»
Иными словами, если добровольческая армия и несла нечто положительное, то оно потонуло в бездне отрицательного. И народ попросту утомился ковыряться в этой «бездне», пытаясь отыскать в ней что-то путное.
Надо полагать, что в бездне отрицательного, что несли большевики, обнаружить положительное было все же намного легче.
Деникин верен себе, рокировка причины и следствия встречается у него весьма часто. Оказывается не «бездна нестроений» привела к поражению, а поражение свело насмарку все положительное и светлое. Все светлое просто потонуло в «поражении».
«Развал так называемого «тыла» - понятие, обнимающее в сущности народ, общество, все не воюющее население - становился поистине грозным. Слишком узко и элементарно было бы приписывать «грехам системы» все те явления, которые, вытекая из исконных черт нации, из войны, революции, безначалия, большевизма, составляли непроницаемую преграду, о которую не раз разбивалась «система».»
Словом, в развале, скорее, народ виноват, «исконные черты нации», а не деникинская «система». В разрухе виновата «разруха».
Правильная белогвардейская «система» попросту разбивалась о «неправильный» народ, породивший чудовищные явления, составившие непроницаемую для «системы» преграду.
Опять интеллигенции не повезло с народом.
Но у большевиков-то почему «срослось»?
У них что, другой народ был?
Вот как кадетствующий интеллигент (между прочим, заряженный лютой ненавистью к красным) повествует о вхождении Красной армии в Екатеринослав в начале 1919 года.
«После пестрых шаровар петлюровских «добродиев»… по улицам города стройными рядами прошли русские люди, в русских шинелях, с русскими винтовками на плечах, заливисто распевая «Соловья».
А впереди советских рот нормальным пехотным шагом шли наши русские поручики и капитаны, усталые и хмурые».
АРР. Т. 12. Стр. 88.
Все чин-чинарем. И офицеры есть, и нижние чины. И все это в нужной пропорции.
А вот то же событие глазами другого кадетствующего интеллигента.
«По сравнению не только с махновцами, но и с петлюровцами красноармейцы производили необычайно дисциплинированное впечатление. Красноармейское офицерство по виду ничем не отличалось от обычного: оно щеголяло по улицам в изысканных воинских нарядах и каталось на лихачах. Солдаты держались в страхе и повиновении и производили забитое впечатление. Выделялись китайцы, которые пытались грабить: после нескольких расстрелов на месте преступления они притихли».
АРР. Т. 3. Стр. 240.
Или вот, например, мнение эсерствующего интеллигента (начало 1920-го года).
«Впервые после 1918 года я увидел красноармейцев и был поражен их дисциплинированностью и военной выправкой, так резко отличавшей их от прежних разнузданных, необученных и наводивших страх даже на самих комиссаров, солдат красной гвардии.
Через некоторое время… я имел возможность еще более убедиться в коренной реорганизации красной армии, которая нисколько не отличалась, а в некоторых отношения была даже лучше организована, чем прежняя дореволюционная русская армия».
АРР. Т. 7, стр. 172.
И у Деникина, и у Шульгина, и у других мемуаристов постоянный рефрен: «но ведь у большевиков-то было хуже».
Или так: «но мы-то ведь «белые», мы не можем утешать себя тем, что у большевиков было хуже».
Верно - не можете!
От слова «совсем».
Это именно утешение и абсолютно беспочвенное.
Ибо хуже, чем было у вас, господа, уже просто некуда.
У большевиков тоже бывало страшно, но по-другому.
Если бы у большевиков в целом было хуже, чем у белых, то белые не проиграли бы большевикам вчистую и с треском!
Окончание следует…