Опера-убийца
Из всех и без того тяжёлых для восприятия опер Вагнера "Тристан и Изольда" - самая сложная. Гипнотически-пьянящая музыка, откровенно странные, будто в бреду, реплики главных героев, практически полное отсутствие сценического действия - на протяжении всей оперы почти ничего не происходит, но при этом поют очень много и эмоционально. Оперы Вагнера в принципе отличаются многословием и, как следствие, некоторой замедленностью развития сюжета, но здесь это многократно усилено. Бескомпромиссное музыкальное послание Вагнера, обладающее каким-то магнетическим эффектом. Эта безумная, странная опера, казалось бы, должна отталкивать чудовищными длиннотами и ужасающей философией, выраженной в либретто, но она, напротив, приковывает к себе и завораживает. Здесь как нигде уместно сравнение музыки Вагнера с наркотиком. В этой музыке переданы сильные чувства, но как не похожи они на романтическую любовь! Сочетание болезненного экстаза и могильно-холодного пафоса производит странное впечатление леденящей душу неестественности всего, что происходит - и именно из-за жуткой неправильности этой драмы ей начинаешь верить. В этой опере Вагнер опустился в самые тёмные и пугающие закоулки человеческой души, выразив в своей музыке соответствующие переживания честно и без прикрас.
Отзвучала тягостная, надсадная увертюра. Тристан везёт ирландскую принцессу Изольду своему королю Марку в качестве трофейной невесты. Пока ещё их чувства вполне нормальны: Изольда мучается от своей позорной участи. Когда-то Тристан убил её жениха Морольда, потом под видом незнакомца лечился у неё. Но Изольда смогла разоблачить своего врага, которому она поклялась отомстить за смерть любимого. Тем не менее, взглянув в глаза Тристана, она не смогла убить его и закончила лечение. Но потом Тристан снова явился за ней, чтобы сватать её своему королю. Изольда не в силах выдержать этого позора и просит свою служанку Брангену отравить их. Тристан не понимает чувств Изольды, отважный воин считает, что обустраевает счастье своего дяди-короля и его будущей жены. Но, узнав о чувствах в конец расстроенной Изольды, он соглашается принять с ней яд. Но Брангена вместо яда налила им другой напиток, от которого они страстно влюбились друг в друга. Возможно, это был какой-нибудь эротоген или эмпатоген, а может, вообще не психотропное вещество, просто сама неожиданность того, что выпив кубок смерти, Тристан и Изольда остались живы, так подействовала. Однозначно из либретто это не ясно. Ясно лишь то, что желание Изольды умереть до этого ещё вполне нормально: она молодая девушка, которая находится в состоянии отчаяния перед непреодолимыми обстоятельствами. Точно так же, как молодые девушки режут вены из-за несчастной любви. Мотив Тристана принять этот кубок тоже трудно назвать патологическим: он со своими благими намерениями довёл Изольду, которая спасла ему жизнь, практически до самоубийства. Он хочет сохранить свою честь и принять смерть как настоящий мужчина.
Но смерть не наступает. Вместо смерти, выпив кубок, Тристан и Изольда получают друг друга. С этого момента начинается их болезненное безумие, раскрытое во втором акте. Они как бы по инерции стремятся завершить несостоявшееся самоубийство, к которому они уже были готовы. Все ценности переворачиваются с ног на голову. Жизнь и свет для них отныне зло. Проклятия дню, восхваление ночи и мечты о том, чтобы слиться в смерти растягиваются на сорок минут, сопровождаемые очень странной, неестественно-страстной, будто под дозой попперсов, музыки. Это неправильная любовь, в финале оперы "Зигфрид" Зигфрид и Брунгильда тоже славят смерть, но совсем не так: они осознают, что именно в их смертности и конечности заключён весь вкус жизни, бессмертные боги неспособны наслаждаться земными страстями. Зигфрид и Брунгильда радуются грядущей смерти, потому что она даёт им возможность получить наслаждение от жизни и их любви. Кроме того, конечность индивидуального бытия - не приговор, ибо любовь рождает новую жизнь. Однако с Тристаном и Изольдой всё не так. Их противоестественная любовь не то что не даёт новой жизни - она настойчиво толкает их к смерти, которую им какое-то время назад удалось избежать. Честь Изольды, благие намерения Тристана - всё позади. Несостоявшиеся самоубийцы не могут остановиться в своём губительном беге. Напрасно верная Брангена пытается образумить их. Даже попавшись, любовники не пытаются сказать ни слова в своё оправдание, продолжая причинять боль ни в чём не повинному королю Марку и его верному вассалу Мелоту, другу Тристана. Тристан обвиняет Мелота в предательстве (в общем-то, справедливо, поскольку Мелот организовал ночную охоту, чтобы разоблачить измену Изольды), бросается на него с мечём, но не защищается и получает серьёзную рану.
Тристан уже на полпути к вожделенному концу. Третий акт открывается мрачным вступлением, рисующим картину его физических страданий. Оно переходит в заунывный наигрыш пастушьего рожка. Музыка звучит, с одной стороны, безумно красиво, с другой стороны, мертвенно-холодно. Раненый Тристан лежит в своём замке, опекаемый заботливым Курвеналом. Верный вассал организовал для героя приезд его любимой, которая должна залечить его рану. Вдали от Изольды Тристан немного приходит в себя. Он всё ещё помнит свои сентенции о блаженной ночи и злом дне, но сейчас он - не там, для него это осталось как сладкий сон. Огромные монологи страданий Тристана даже у самого Вагнера вызывали опасения, что всякий услышавший эту музыку сойдёт с ума. Действительно, они пугают рельефностью показанного в них бреда: слишком экспрессивная музыка длится слишком долго, томя слушателя нескончаемым нарастанием напряжения. Вот уже показался корабль Изольды, казалось бы, спасение рядом. Но обезумевший от предвкушения встречи Тристан срывает с себя повязку, и когда Изольда входит к нему в комнату, он успевает только произнести её имя и умирает у неё на руках. Следом появляется король, которого Брангена посвятила в тайну любовного напитка. Благородный король готов расторгнуть брак с Изольдой и благословить их союз с Тристаном, но поздно. Целью Тристана и Изольды было не это. Они хотели вечной ночи, растворения в смерти, потому что их странная любовь была продуктом несостоявшегося самоубийства. Хотя им кажется, что им хочется просто быть вместе, они стремятся через свою гибельную страсть завершить свой путь к смерти. В то время как Тристан погибает от раны, Изольда умирает как бы сама, по своей собственной воле. Когда король её отпустил, больше её ничего не держит на земле. Один из самых эффектных вагнеровских финалов - обычная ария традиционной продолжительности. Изольда не просто умирает, она с радостью отдаётся смерти. Таков финал этой, не побоюсь этого слова, психиатрической драмы.
В человеческом бытии есть две конкурирующие друг с другом потребности - это потребность гедонистическая и потребность пунгическая. В одном случае человек стремится к комфорту, в другом случае - к риску. В соционике этому примерно соответствует дихотомия "рассудительность / решительность". С точки зрения соционики, человек либо рассудителен, либо решителен, соответствующий признак прошит в его характере. Как известно, кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Т.е., большие достижения возможны только там, где человек приносит в жертву свой комфорт. Благородный герой Тристан храбро бился с врагами и не раз был ранен. Но он по-прежнему шёл в бой. Так и Изольда была готова умереть ради сохранения собственной чести. Но после испития из кубка решительность Тристана и Изольды приобрела безумный, болезненный характер, дойдя до своего апогея. Вместо идеалов, ради которых герои готовы выйти далеко за пределы зоны комфорта, день как символ комфорта начинает принципиально отрицаться, риск и боль перестают быть платой за идеалы и становятся самоцелью. Перед гибелью Тристана это извращённое понимание решительности завладевает им полностью и приносит ему долгожданную смерть. Более того, мучительная любовь Тристана и Изольды лишает их и чести, которая в норме была бы высокой целью, ради которой следует выйти из зоны комфорта. Лишь смерть и кровь, к которым влечёт губительная страсть Ночи Любви, остаётся реальным объектом влечения.
Тут невольно вспоминается то, что немецкие фашисты видели в Вагнере источник вдохновения. Правда, любомой оперой Гитлера был "Риенци". Но "Тристан и Изольда" как произведение, в котором Вагнер позволил себе в своём радикализме дойти до конца, красноречиво свидетельствует о том, что присутствует во всём творчестве Вагнера, хотя не столь явно. Страсть, которая, вместо того, чтобы порождать новую жизнь, вырождается во влечение к смерти, - это сценарий тотального разрушения бытия. В этом есть определённая параллель с кодексом японских самураев, которых учили быть всегда готовыми к смерти. Но у японцев эта философия имела сугубо прикладной характер: если самурай всегда готов к смерти, он не дрогнет в бою и с большей вероятностью выживет. Таким образом, философия смерти у самураев является основой жизни. Но влечение к смерти Тристана и Изольды - это нечто противоположное. Это отрицание самой жизни, отрицание человеческих ценностей, фактически затянувшееся самоубийство. Промежуток между решением о самоубийстве и гибелью сознания.
В принципе, подобные ужасы - не редкость для современного искусства. Но в современном искусстве безобразное подаётся как безобразное, а у Вагнера гибельная страсть разукрашена прекрасной музыкой. Считается, что музыка "Тристана и Изольды" - это та грань, за которой разрушается гармония. Дальше уже идёт атональная музыка. Но опера "Тристан и Изольда" всё ещё гармонична. Точно так же и сама игра со смертью привлекательна подобным стоянием на краю. И именно в этом заключается весь ужас: разрушительное вожделение привлекательно не только для главных героев оперы, музыка рисует его привлекательным и для слушателя. Не случайно самые сильные в музыкальном отношении места оперы связаны с этим безумным, противоестественным влечением к смерти. Между увертюрой и началом беседы Тристана и Изольды перед выпиванием кубка в музыке не происходит ничего экстраординарного: герои пока что в своём уме. Но уже эту сцену насквозь пронизывает жестокий, фатальный мотив. Особенно сильной находкой является то, что кульминационные моменты подчёркнуты хором моряков, которые во время объяснений Тристана с Изольдой занимаются своей работой, не связанной непосредственно с разворачивающейся между ними драмой. Во втором акте это грандиозный дуэт "Ночь любви", красочной рисующий болезненную, разрушительную страсть, который прерывают мягкие и мелодичные возгласы Брангены, как бы издалека доносящийся до воспалённого сознания героев голос разума. В третьем акте это исступлённые монологи раненого Тристана. Кажется, что его томительному ожиданию не будет конца. И, конечно же, финальная ария Изольды. Казалось бы, довольно обыкновенная по форме ария становится гимном растворению в смерти. Вагнер явно понимал, что он делает. Из легенды о трагической любви людей, которые по ошибке выпили любовный напиток, им не предназначавшийся, он сделал историю добровольного отказа от жизни и от чести. Прослушивание этой оперы в хорошем исполнении сродни личному переживанию опыта самоубийства. Такое страшное, безжалостное по отношению к слушателю произведение принципиально не может быть лёгким и комфортным для восприятия. Не случайно после каждого спектакля "Тристана и Изольды" существенная часть исполнителей уходит на больничный: им нужно восстанавливаться после попытки самоубийства посредством этой музыки. Не случайно первый исполнитель Тристана после 77 репетиций сошёл с ума. Не случайно два дирижёра во время спектакля умерли прямо за пультом во время дуэта "Ночь любви". Но, тем не менее, эта опера не покрылась пылью, её до сих пор ставят и любят. Потому что удовлетворить свои пунгические потребности, пережив опыт самоубийства посредством музыки, всё равно безопаснее, чем совершив реальное самоубийство. Практика показывает, что эта музыка всё равно таит в себе определённую опасность для человека, и именно в этом её прелесть. Прослушивание "Тристана и Изольды" сродни экстремальным видам спорта. Нет опасности - нет радости от преодоления этой опасности. И Вагнер в своей опере предлагает слушателю рискнуть.
Отзвучала тягостная, надсадная увертюра. Тристан везёт ирландскую принцессу Изольду своему королю Марку в качестве трофейной невесты. Пока ещё их чувства вполне нормальны: Изольда мучается от своей позорной участи. Когда-то Тристан убил её жениха Морольда, потом под видом незнакомца лечился у неё. Но Изольда смогла разоблачить своего врага, которому она поклялась отомстить за смерть любимого. Тем не менее, взглянув в глаза Тристана, она не смогла убить его и закончила лечение. Но потом Тристан снова явился за ней, чтобы сватать её своему королю. Изольда не в силах выдержать этого позора и просит свою служанку Брангену отравить их. Тристан не понимает чувств Изольды, отважный воин считает, что обустраевает счастье своего дяди-короля и его будущей жены. Но, узнав о чувствах в конец расстроенной Изольды, он соглашается принять с ней яд. Но Брангена вместо яда налила им другой напиток, от которого они страстно влюбились друг в друга. Возможно, это был какой-нибудь эротоген или эмпатоген, а может, вообще не психотропное вещество, просто сама неожиданность того, что выпив кубок смерти, Тристан и Изольда остались живы, так подействовала. Однозначно из либретто это не ясно. Ясно лишь то, что желание Изольды умереть до этого ещё вполне нормально: она молодая девушка, которая находится в состоянии отчаяния перед непреодолимыми обстоятельствами. Точно так же, как молодые девушки режут вены из-за несчастной любви. Мотив Тристана принять этот кубок тоже трудно назвать патологическим: он со своими благими намерениями довёл Изольду, которая спасла ему жизнь, практически до самоубийства. Он хочет сохранить свою честь и принять смерть как настоящий мужчина.
Но смерть не наступает. Вместо смерти, выпив кубок, Тристан и Изольда получают друг друга. С этого момента начинается их болезненное безумие, раскрытое во втором акте. Они как бы по инерции стремятся завершить несостоявшееся самоубийство, к которому они уже были готовы. Все ценности переворачиваются с ног на голову. Жизнь и свет для них отныне зло. Проклятия дню, восхваление ночи и мечты о том, чтобы слиться в смерти растягиваются на сорок минут, сопровождаемые очень странной, неестественно-страстной, будто под дозой попперсов, музыки. Это неправильная любовь, в финале оперы "Зигфрид" Зигфрид и Брунгильда тоже славят смерть, но совсем не так: они осознают, что именно в их смертности и конечности заключён весь вкус жизни, бессмертные боги неспособны наслаждаться земными страстями. Зигфрид и Брунгильда радуются грядущей смерти, потому что она даёт им возможность получить наслаждение от жизни и их любви. Кроме того, конечность индивидуального бытия - не приговор, ибо любовь рождает новую жизнь. Однако с Тристаном и Изольдой всё не так. Их противоестественная любовь не то что не даёт новой жизни - она настойчиво толкает их к смерти, которую им какое-то время назад удалось избежать. Честь Изольды, благие намерения Тристана - всё позади. Несостоявшиеся самоубийцы не могут остановиться в своём губительном беге. Напрасно верная Брангена пытается образумить их. Даже попавшись, любовники не пытаются сказать ни слова в своё оправдание, продолжая причинять боль ни в чём не повинному королю Марку и его верному вассалу Мелоту, другу Тристана. Тристан обвиняет Мелота в предательстве (в общем-то, справедливо, поскольку Мелот организовал ночную охоту, чтобы разоблачить измену Изольды), бросается на него с мечём, но не защищается и получает серьёзную рану.
Тристан уже на полпути к вожделенному концу. Третий акт открывается мрачным вступлением, рисующим картину его физических страданий. Оно переходит в заунывный наигрыш пастушьего рожка. Музыка звучит, с одной стороны, безумно красиво, с другой стороны, мертвенно-холодно. Раненый Тристан лежит в своём замке, опекаемый заботливым Курвеналом. Верный вассал организовал для героя приезд его любимой, которая должна залечить его рану. Вдали от Изольды Тристан немного приходит в себя. Он всё ещё помнит свои сентенции о блаженной ночи и злом дне, но сейчас он - не там, для него это осталось как сладкий сон. Огромные монологи страданий Тристана даже у самого Вагнера вызывали опасения, что всякий услышавший эту музыку сойдёт с ума. Действительно, они пугают рельефностью показанного в них бреда: слишком экспрессивная музыка длится слишком долго, томя слушателя нескончаемым нарастанием напряжения. Вот уже показался корабль Изольды, казалось бы, спасение рядом. Но обезумевший от предвкушения встречи Тристан срывает с себя повязку, и когда Изольда входит к нему в комнату, он успевает только произнести её имя и умирает у неё на руках. Следом появляется король, которого Брангена посвятила в тайну любовного напитка. Благородный король готов расторгнуть брак с Изольдой и благословить их союз с Тристаном, но поздно. Целью Тристана и Изольды было не это. Они хотели вечной ночи, растворения в смерти, потому что их странная любовь была продуктом несостоявшегося самоубийства. Хотя им кажется, что им хочется просто быть вместе, они стремятся через свою гибельную страсть завершить свой путь к смерти. В то время как Тристан погибает от раны, Изольда умирает как бы сама, по своей собственной воле. Когда король её отпустил, больше её ничего не держит на земле. Один из самых эффектных вагнеровских финалов - обычная ария традиционной продолжительности. Изольда не просто умирает, она с радостью отдаётся смерти. Таков финал этой, не побоюсь этого слова, психиатрической драмы.
В человеческом бытии есть две конкурирующие друг с другом потребности - это потребность гедонистическая и потребность пунгическая. В одном случае человек стремится к комфорту, в другом случае - к риску. В соционике этому примерно соответствует дихотомия "рассудительность / решительность". С точки зрения соционики, человек либо рассудителен, либо решителен, соответствующий признак прошит в его характере. Как известно, кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Т.е., большие достижения возможны только там, где человек приносит в жертву свой комфорт. Благородный герой Тристан храбро бился с врагами и не раз был ранен. Но он по-прежнему шёл в бой. Так и Изольда была готова умереть ради сохранения собственной чести. Но после испития из кубка решительность Тристана и Изольды приобрела безумный, болезненный характер, дойдя до своего апогея. Вместо идеалов, ради которых герои готовы выйти далеко за пределы зоны комфорта, день как символ комфорта начинает принципиально отрицаться, риск и боль перестают быть платой за идеалы и становятся самоцелью. Перед гибелью Тристана это извращённое понимание решительности завладевает им полностью и приносит ему долгожданную смерть. Более того, мучительная любовь Тристана и Изольды лишает их и чести, которая в норме была бы высокой целью, ради которой следует выйти из зоны комфорта. Лишь смерть и кровь, к которым влечёт губительная страсть Ночи Любви, остаётся реальным объектом влечения.
Тут невольно вспоминается то, что немецкие фашисты видели в Вагнере источник вдохновения. Правда, любомой оперой Гитлера был "Риенци". Но "Тристан и Изольда" как произведение, в котором Вагнер позволил себе в своём радикализме дойти до конца, красноречиво свидетельствует о том, что присутствует во всём творчестве Вагнера, хотя не столь явно. Страсть, которая, вместо того, чтобы порождать новую жизнь, вырождается во влечение к смерти, - это сценарий тотального разрушения бытия. В этом есть определённая параллель с кодексом японских самураев, которых учили быть всегда готовыми к смерти. Но у японцев эта философия имела сугубо прикладной характер: если самурай всегда готов к смерти, он не дрогнет в бою и с большей вероятностью выживет. Таким образом, философия смерти у самураев является основой жизни. Но влечение к смерти Тристана и Изольды - это нечто противоположное. Это отрицание самой жизни, отрицание человеческих ценностей, фактически затянувшееся самоубийство. Промежуток между решением о самоубийстве и гибелью сознания.
В принципе, подобные ужасы - не редкость для современного искусства. Но в современном искусстве безобразное подаётся как безобразное, а у Вагнера гибельная страсть разукрашена прекрасной музыкой. Считается, что музыка "Тристана и Изольды" - это та грань, за которой разрушается гармония. Дальше уже идёт атональная музыка. Но опера "Тристан и Изольда" всё ещё гармонична. Точно так же и сама игра со смертью привлекательна подобным стоянием на краю. И именно в этом заключается весь ужас: разрушительное вожделение привлекательно не только для главных героев оперы, музыка рисует его привлекательным и для слушателя. Не случайно самые сильные в музыкальном отношении места оперы связаны с этим безумным, противоестественным влечением к смерти. Между увертюрой и началом беседы Тристана и Изольды перед выпиванием кубка в музыке не происходит ничего экстраординарного: герои пока что в своём уме. Но уже эту сцену насквозь пронизывает жестокий, фатальный мотив. Особенно сильной находкой является то, что кульминационные моменты подчёркнуты хором моряков, которые во время объяснений Тристана с Изольдой занимаются своей работой, не связанной непосредственно с разворачивающейся между ними драмой. Во втором акте это грандиозный дуэт "Ночь любви", красочной рисующий болезненную, разрушительную страсть, который прерывают мягкие и мелодичные возгласы Брангены, как бы издалека доносящийся до воспалённого сознания героев голос разума. В третьем акте это исступлённые монологи раненого Тристана. Кажется, что его томительному ожиданию не будет конца. И, конечно же, финальная ария Изольды. Казалось бы, довольно обыкновенная по форме ария становится гимном растворению в смерти. Вагнер явно понимал, что он делает. Из легенды о трагической любви людей, которые по ошибке выпили любовный напиток, им не предназначавшийся, он сделал историю добровольного отказа от жизни и от чести. Прослушивание этой оперы в хорошем исполнении сродни личному переживанию опыта самоубийства. Такое страшное, безжалостное по отношению к слушателю произведение принципиально не может быть лёгким и комфортным для восприятия. Не случайно после каждого спектакля "Тристана и Изольды" существенная часть исполнителей уходит на больничный: им нужно восстанавливаться после попытки самоубийства посредством этой музыки. Не случайно первый исполнитель Тристана после 77 репетиций сошёл с ума. Не случайно два дирижёра во время спектакля умерли прямо за пультом во время дуэта "Ночь любви". Но, тем не менее, эта опера не покрылась пылью, её до сих пор ставят и любят. Потому что удовлетворить свои пунгические потребности, пережив опыт самоубийства посредством музыки, всё равно безопаснее, чем совершив реальное самоубийство. Практика показывает, что эта музыка всё равно таит в себе определённую опасность для человека, и именно в этом её прелесть. Прослушивание "Тристана и Изольды" сродни экстремальным видам спорта. Нет опасности - нет радости от преодоления этой опасности. И Вагнер в своей опере предлагает слушателю рискнуть.