Чеслав Милош. Порабощенный разум
Czesław Miłosz. Zniewolony umysł.
Чеслав Милош - Нобелевский лауреат, в 1953г. бежал из Польши на Запад и в этом же году опубликовал эссе «Порабощенный разум». Долгое время книга была манифестом польской оппозиции, боровшейся с коммунистическим режимом.
Милошу повезло: он пережил коммунистический режим на 16 лет, вернулся домой и умер в возрасте 93 лет в Кракове.
Вы можете представить себе, чтобы в наше время на какое-то собрание западных интеллектуалов пригласили товарищей из Северной Кореи и те рассказывали бы им об идеологии чучхе (или что там у них) и о принципах чучхе в литературе и искусстве? После войны такие собрания в Польше устраивались - на них приглашали разных советских деятелей культуры, которые рассказывали польским коллегам о принципах социалистического реализма. Милош описывает эти встречи, добавляя, что отношение к советским деятелям было враждебным. Да никто бы и не пошел на такую встречу без принуждения.
Следовательно, речь идет опринуждении и насилии.
В СССР всегда была прослойка людей, искренне веривших в коммунистическую доктрину. Можно спорить, насколько она была многочисленной. Она точно не превышала четверти населения, даже в самые суровые годы режима. Но в Польше такой прослойки не было вовсе. Были партийные функционеры, были карьеристы, стукачи и т.д., но людей, искренне веривших в доктрину, не было. Поэтому ключевые слова в книге Милоша - это принуждение и приспособление.
Милоша оскорблял тот факт, что за «новой верой» стояла Россия, страна для Польши традиционно чужая и презираемая. Поэтому Милош не стесняясь называет ее «варварской страной». Он пишет, что у «новой рабочей интеллигенции» в Польше примерно такое же отношение: «социализму - да, России - нет». Совершенно очевидно, что при таком раскладе советская гегемония в Польше не могла существовать долго, рано или поздно это привело бы к войне.
Милош понимал, что польская оппозиция противостоит не марксизму-ленинизму, не Сталину, не Политбюро, не доморощенным коллаборационистам, а именно России, с ее вековыми комплексами. «Новая Вера является русским продуктом, и русская интеллигенция, создавшая ее, в высшей степени развила в себе презрение к любому виду искусства, не служившему общественным целям».
Поэтому очень хорошо, что ситуации не дали выйти из-под контроля до 1989 года, а потом проблема рассосалась сама собой.
Цитаты:
Необходимость. Боязнь самостоятельно мыслить - одна из его черт. Не то чтобы он просто боялся делать опасные выводы. Это страх бесплодности, того, что Маркс называл нищетой философии.
Среднеобразованный поляк, чех или венгр много знает о Франции, Бельгии, Нидерландах и других странах. Среднеобразованный француз, бельгиец или голландец ничего не знает о Польше, Чехословакии или Венгрии.
Актерская игра в повседневной жизни отличается от игры в театре, где все играют перед публикой. Все знают друг друга, и каждый знает, что он играет.
Возможно, и даже вероятно, что Россия сможет навязывать свои сумасшествие всему миру, и пройдет двести или триста лет, прежде чем произойдет пробуждение.
Страх перед свободой есть ничто иное, как страх перед пустотой.
Чеслав Милош - Нобелевский лауреат, в 1953г. бежал из Польши на Запад и в этом же году опубликовал эссе «Порабощенный разум». Долгое время книга была манифестом польской оппозиции, боровшейся с коммунистическим режимом.
Милошу повезло: он пережил коммунистический режим на 16 лет, вернулся домой и умер в возрасте 93 лет в Кракове.
Вы можете представить себе, чтобы в наше время на какое-то собрание западных интеллектуалов пригласили товарищей из Северной Кореи и те рассказывали бы им об идеологии чучхе (или что там у них) и о принципах чучхе в литературе и искусстве? После войны такие собрания в Польше устраивались - на них приглашали разных советских деятелей культуры, которые рассказывали польским коллегам о принципах социалистического реализма. Милош описывает эти встречи, добавляя, что отношение к советским деятелям было враждебным. Да никто бы и не пошел на такую встречу без принуждения.
Следовательно, речь идет опринуждении и насилии.
В СССР всегда была прослойка людей, искренне веривших в коммунистическую доктрину. Можно спорить, насколько она была многочисленной. Она точно не превышала четверти населения, даже в самые суровые годы режима. Но в Польше такой прослойки не было вовсе. Были партийные функционеры, были карьеристы, стукачи и т.д., но людей, искренне веривших в доктрину, не было. Поэтому ключевые слова в книге Милоша - это принуждение и приспособление.
Милоша оскорблял тот факт, что за «новой верой» стояла Россия, страна для Польши традиционно чужая и презираемая. Поэтому Милош не стесняясь называет ее «варварской страной». Он пишет, что у «новой рабочей интеллигенции» в Польше примерно такое же отношение: «социализму - да, России - нет». Совершенно очевидно, что при таком раскладе советская гегемония в Польше не могла существовать долго, рано или поздно это привело бы к войне.
Милош понимал, что польская оппозиция противостоит не марксизму-ленинизму, не Сталину, не Политбюро, не доморощенным коллаборационистам, а именно России, с ее вековыми комплексами. «Новая Вера является русским продуктом, и русская интеллигенция, создавшая ее, в высшей степени развила в себе презрение к любому виду искусства, не служившему общественным целям».
Поэтому очень хорошо, что ситуации не дали выйти из-под контроля до 1989 года, а потом проблема рассосалась сама собой.
Цитаты:
Необходимость. Боязнь самостоятельно мыслить - одна из его черт. Не то чтобы он просто боялся делать опасные выводы. Это страх бесплодности, того, что Маркс называл нищетой философии.
Среднеобразованный поляк, чех или венгр много знает о Франции, Бельгии, Нидерландах и других странах. Среднеобразованный француз, бельгиец или голландец ничего не знает о Польше, Чехословакии или Венгрии.
Актерская игра в повседневной жизни отличается от игры в театре, где все играют перед публикой. Все знают друг друга, и каждый знает, что он играет.
Возможно, и даже вероятно, что Россия сможет навязывать свои сумасшествие всему миру, и пройдет двести или триста лет, прежде чем произойдет пробуждение.
Страх перед свободой есть ничто иное, как страх перед пустотой.