За оперой в Нью-Йорк. 06.02.13. Доницетти. Любовный напиток
С покупки билета на сегодняшний спектакль началось все мое Нью-Йоркское путешествие. В августе 2012 прочитала на сайте Анны Нетребко, что 6 февраля она будет петь Адину в той же постановке «Любовного напитка», которой Метрополитан опера откроет этот сезон, и решила ехать. И вот долгожданный вечер наступил. Я в Нью-Йорке, в Метрополитан опера (или Мет, как ее ласково называют те, кто причастен - вроде как Стасик вместо театра Станиславского). И через полчаса увижу поющую на сцене Нетребко. Сказать, что взволнована - не сказать ничего.
Здание оперы - центральное и самое красивое среди комплекса Lincoln Center. При свете дня выглядит довольно скромно; Большой, с его лошадками на крыше, куда эффектнее. Но opera night всегда происходит ночью, когда здания и люди светят не отраженным, а собственным светом - если он у них есть, или растворяются в темноте. 5 арок во всю высоту здания сияют золотом и производят впечатление необыкновенной воздушности. Бетона практически нет, есть витринное окно во всю стену, перевязанное каркасом арочных ножек, а за ним, как в аквариуме, вся жизнь Мет. Главное украшение - два огромных холста работы Шагала. В дневное время их закрывают шторами, берегут от солнца. А вечером шторы раздвигают, и красное полотно в левой арке и желтое в правой становятся двумя главными бриллиантами в короне Мет.
Стою в очереди на вход, в ладошке заветный билетик - самый дорогой из четырех, что я купила в Мет. За 197 долларов - ложа амфитеатра, вторая от сцены. Оглядываюсь по сторонам, рассматриваю огромное фойе теперь уже изнутри. Величественная парадная лестница поднимается каскадом от первого до последнего этажа: белые перила, бордовые ступени. Над ней фантастические люстры Sputnik в виде звезд с хрустальными каплями, унизывающими золотые лучи. В магазине Met Opera Shop за 200 долларов продают золотые кулоны, повторяющие форму люстр, а за 20 - салфетки с принтами в виде звезды с сотней лучей.
Корешок моего билета отрывает дама в бордовой, под цвет лестницы и кресел, униформе, следом за ней в такой же форме мужчина - нет, не с металлоискателем, а просто с деревянной указкой, подозрительно напоминающей дирижерскую палочку. В маленькие клатчи не смотрят, а мой рюкзак, конечно, проверили - но я не в обиде. На входе в каждый московский театр стоят рамочные металлоискатели, рядом охранник в каждую сумку дополнительно засовывает ручной металлоискатель, так что привычка расстегивать сумку отработана у меня до автоматизма. Про фотоаппарат ничего не сказали, но вынимать его в холле не рискую, фотографирую на телефон.
Гардероб в подвальном этаже более чем скромный для такого огромного зала, но очередь совсем небольшая. Сдать пальто стоит 3 доллара. Хотя вряд ли теми, кто сидит в партере на местах по 250 долларов и комкает на коленях норковые шубы, движет чувство экономии или жадности. Наверное, здесь так принято. А вообще американский театр начинается не с вешалки, а с подземного гаража прямо под зданием Lincoln center, так что в театр можно явиться в декольтированном платье в пол, Лубутенах с 12-сантиметровым каблуком, и, не выходя на улицу, в сопровождении кавалера во фраке и бабочке, продефилировать от парковки в зал. Но пока я приехала на метро и по русской привычке встала в очередь в гардероб. Слышу русскую речь то ли с украинским, то ли с израильским акцентом - и тут наши. Интересно, прибыли специально на Нетребко или это постоянный контингент Мет?
Прохожу в свою ложу. На стульях разложены программки - их здесь раздают бесплатно. В Москве все наоборот: гардероб даром, а программки - за деньги. Украдкой фотографирую на телефон сцену, осматриваю огромный зал. В партере 3 секции кресел, разделенные двумя проходами. Балкон из 5 ярусов, при этом на боковых балконах по 3 ряда кресел, а на фронтальных - рядов по 10. Всего в зале более 3 тысяч мест, рассказывает мне соседка по ложе - профессор химии из университета Quins, очаровательная стройная дама лет 75. Ее родители служили певцами в Одесском оперном театре, а во время войны бежали на другой континент, как многие евреи, спасавшие свои жизни. Хесси, так зовут даму, говорит по-русски, как я по-английски. Когда ее родители покидали Советский Союз, ей было 5. Сопровождающий ее муж, профессор математики, помнит по-русски только пару слов. У них зарезервированы места в этой ложе (места можно менять раз в году), и они члены попечительского совета Метрополитан. По-моему, я только что сдала зачет по small talk, хотя, возможно, для «светской беседы» наш разговор был слишком информативным и осмысленным.
Хесси сказала, что перед выходом дирижера в оркестровой яме мигает красная лампа, но я, как ни старалась, не уловила красного мигания до момента, когда Маурицио Бенини (Maurizio Benini, Italy) вышел к своему пульту и зазвучала увертюра. Предвидела каждую следующую ноту, каждое слово, каждое танцевальное па Нетребко, поскольку в октябре я смотрела трансляцию этой постановки в московском кинотеатре, а потом еще раза 3 прокрутила скачанное с youtube видео. Состав почти тот же, что и в октябре: Адина - Анна Нетребко (Anna Netrebko, Russia), Неморино - Мэтью Поленциани (Matthew Polenziani, USA), Белькоре - Мариуш Квечень (Mariosz Kwiecien, Poland). Только Дулькамара новый - Эрвин Шротт (Erwin Schrott, Uruguay).
По заявлению режиссера Бартлетта Шера (Bartlett Sher, USA), в своей постановке он хотел документально передать атмосферу Италии в годы Рисорджименто - национально-освободительного движения итальянцев за объединение разрозненных городов в единое государство и избавление от иностранного господства. Чтобы придать опере желанный политический подтекст, Шер сдвинул время событий к 1836 году - фактически, на 4 года позже премьерного исполнения «Любовного напитка». Я это выяснила исключительно из программки, но не из сценических приемов, которые использовал режиссер. Боюсь, что только хорошо осведомленные в итальянской истории или теории костюма зрители смогли вычислить, что отряд Белькоре одет в форму австрийской армии, а деревенские жители - в национальную итальянскую одежду. Помещица Адина вообще носит черный мужской цилиндр, вряд ли распространенный среди деревенских жительниц. Как призналась художник по костюмам Кэтрин Зубер (Catherine Zuber, England), цилиндр возник во время фотосессии для афиши оперы и так понравился самой Нетребко, что она захватила его с собой на сцену.
Коротко сюжет. Итальянская деревня, 1836 год. В молодую помещицу Адину давно и безнадежно влюблен деревенский парень Неморино. В деревню прибывает сначала полк солдат во главе с сержантом Белькоре, вторым претендентом на руку и сердце Адины, а затем - бродячий торговец лекарственными снадобьями шарлатан Дулькамара. Неморино спрашивает, нет ли у Дулькамара волшебного эликсира принцессы Изольды, выпив который, он приворожит Адину? Таковой, разумеется, находится, но подействует он только завтра (а до тех пор Дулькамара скроется в неизвестном направлении). Поверивший в себя Неморино перестает изводить Адину признаниями и вздохами, и та в отместку принимает предложение Белькоре. Свадьба уже сегодня. Неморино нужно срочно ускорить действие любовного напитка, и чтобы раздобыть денег на дополнительную порцию, он записывается в рекруты к Белькоре - продает свою свободу за 20 скудо. В конце концов Адина признается самой себе, что любит Неморино, выкупает его из армии и берет в мужья. Дулькамара приписывает любовные успехи героев волшебному действию своего напитка, и все охотно соглашаются с этим.
В октябре Дулькамара пел Амброджо Маэстри (Ambrogio Maestri, Italy), и то был абсолютно другой Дулькамара - пожилой, умудренный опытом и довольно полный. На его фоне Нетребко выглядела Дюймовочкой. Но Шротт в роли Дулькамара - это нечто особенное! Как уже говорилось, я впервые увидела Шротта в Ковент Гарден в роли Дон Жуана. Тогда из одежды на нем были только брюки, торс голый, совершенно идеальный. Первые 30 секунд на сцене он провел молча - вышел, обвел зал взглядом, откинул голову и улыбнулся. Все, дальше он мог ничего не делать - вся женская половина партера уже потеряла голову и влюбилась.
А сегодня на этого красавца с телом Давида и улыбкой Чеширского кота надели цилиндр и плащ Дулькамара - но под плащом и цилиндром он все равно оставался Доном Джованни. И играл соответственно: в отличие от неповоротливого Маэстри (тоже великолепного, просто другого) Шротт был живым, как ртуть, непрерывно двигался даже стоя на месте, гримасничал, поводил плечами, делал провокационные движения бедрами. Весь спектакль заиграл новыми красками, энергетика трех молодых здоровых мужчин на сцене, увивающихся вокруг Нетребко, которая никак не может выбрать лучшего, превратила итальянскую пастораль в кубинскую румбу.
Баритон Квечень (Белькоре) с октября, как мне показалось, еще более похудел, хотя и раньше был весьма строен. А может, это видеокамера придала ему дополнительные сантиметры и килограммы, потому что и Нетребко в жизни выглядит гораздо изящнее, чем в трансляции Мет.
Нетребко (Адина) блистала, как и положено звезде. Пела потрясающе, во втором действии особенно - не знаю, как выразить услышанную мною красоту музыкальными терминами. Боже, пошли мне учителя по теории оперного вокала, чтобы я, наконец, узнала, как называется то, что приводит меня в такой восторг! Все придуманные режиссером танцевальные па Анна, разумеется, тоже отработала, но, по-моему, чуть с меньшей легкостью, чем в октябре. Тогда она просто зажигала, а сегодня выглядела немного усталой, такой же, как в трансляции Богемы из Зальцбурга 2012 года. И улыбалась меньше. Но вот что она повторила ноту-в-ноту, так это смех перед первой арией Адины. Поражаюсь, как можно из спектакля в спектакль не петь - смеяться! - абсолютно одинаковыми звуками!
Но в целом Нетребко абсолютно оправдала мои полугодовые ожидания. Ее Адина настолько естественна и гармонична, так свободно двигается и пляшет во время пения, так заразительно веселится, что невозможно представить лучшего исполнения этой роли. Секрет успеха я обнаружила в интервью The Wall Street Journal, где Нетребко признается, что сама наслаждается партией Адины. «В комических ролях меня привлекает то, что они позволяют чувствовать себя счастливой, - говорит она. - Если вы счастливы, вы чувствуете вдохновение, а если вы чувствуете вдохновение, вам под силу вдохновить и вашу аудиторию. Мне это очень нравится. К сожалению, таких ролей не слишком много. Поэтому, если я исполняю подобные партии, я получаю от этого настоящее удовольствие».
Тенор Поленциани (Неморино), судя по тому, что его последним выпустили на поклоны, был, по мнению администрации, главной звездой вечера. Пел великолепно, после Una furtiva lagrima собрал положенную охапку оваций и, кажется, даже начал перемигиваться с дирижером, петь ли на бис. Это такой корпоративный показатель успеха среди Неморин - если зрители настояли неутихающими аплодисментами на повторении Una furtiva lagrima, значит роль удалась. Но вот внешне Поленциани как-то испортился. Во-первых, ему непонятно зачем нарисовали усы и бороду, именно нарисовали, поскольку собственная борода у него с проседью, а тут была черная. Нарисованная небритость состарила его лет на 10, то есть в октябре он выглядел 28 летним второгодником-девственником, а сегодня - разведенным сорокалетним неудачником. Во-вторых, мне показалось, что Поленциани немного растолстел. Некритично, но его укороченный фрак в начале второго акта выглядел будто севшим после неудачной стирки.
Таким образом, в октябре мудрый пожилой Дулькамара был наставником молодого балбеса Неморино, а в феврале - Дулькамара-подросток учил уму-разуму отставшего от жизни предка Неморино: Неморино состарился и погрузнел, а Дулькамара постройнел и помолодел. Будь я Адиной, нынешний небритый Неморино был бы последним, на кого я посмотрела бы на этой сцене. Но женщины любят ушами, а пел Поленциани, возможно, лучше всех.
А еще в октябрьской трансляции я не разглядела интерактив с суфлером - он тоже был, но промелькнул незаметно, поскольку телекамера не дает нам выбора, на что смотреть. Когда Неморино выпивает первую бутылку напитка и является на глаза Адине в полной уверенности, что завтра она его полюбит и поэтому сегодня можно к ней не приставать, удивленная Нетребко сначала нюхает бутылку, а потом засовывает ее в будку суфлера, как в мусорную корзину. Неморино пытается достать ее обратно, а суфлерская рука не отдает - зал смеется.
Когда по окончании спектакля Нетребко откланялась в последний раз и убежала в левую кулису, я поняла, что вот только что сбылась моя мечта. «Si puo morir», подумала я словами Неморино из «Una furtive lagrima». Это самый лиричный момент в опере - Неморино увидел слезинку в глазах Адины, понял, что любим, и теперь, когда ему нечего больше желать, говорит: «Мне можно умереть». Голова кружилась от адреналина, будто последние два часа я провела не в кресле оперного театра, а на американских горках.
И да! я фотографировала в Мет! Перед поездкой прочитала на сайте Метрополитан, что фотосьемка не просто запрещена, а преследуется по какому-то не известному мне американскому закону. Посоветовалась с Джессикой, нашей учительницей, которая заодно и театральная актриса. Она сказала, что самое страшное наказание, которое меня может ожидать - выдворение из зала. По ее мнению, лучше воздержаться от сьемки в первом акте, а во втором, когда все успокоятся, попытаться. Мой новый абсолютно бесшумный фотоаппарат с переменным фокусным расстоянием от 14 до 140 мм и матрицей всего лишь вполовину меньше полноразмерной доказал в первом бою, что стоит своих денег. Он действительно дает качество начальной зеркалки. Стоит, правда, как продвинутая, но это плата за отсутствие зеркала. По совету Джессики, осмелилась вытащить фотоаппарат только во втором действии, будучи в душе готовой к тому, что профессорская пара тут же донесет на меня в полицию. У них тут это принято, даже социальная реклама по телевизору идет: мол, если видите преступление или правонарушение, вот вам телефон для донесения куда следует. Но нет, мне не сказали ни слова, а когда спектакль закончился и мы расставались лучшими друзьями, я спросила у Хесси, не посадят ли меня в американскую тюрьму за несанкционированную фотосьемку. Она расхохоталась и ответила, что нет, и я могу снимать сколько угодно, только не использовать вспышку. Таким образом, меня благословил член попечительского совета Мет.
06.02.13. ГАЭТАНО ДОНИЦЕТТИ. ЛЮБОВНЫЙ НАПИТОК. Метрополитан опера.
Дирижёр: Маурицио Бенини, Режиссёр-постановщик: Бартлетт Шер, Автор либретто: Феличе Романи, Художник-постановщик: Майкл Йерган, Художник по костюмам: Кэтрин Зубер
Адина - Анна Нетребко, Неморино - Мэтью Поленцани, Белькоре - Мариуш Квечень, доктор Дулькамара - Эрвин Шротт
фото автора
Ольга Кленовская : За оперой в Нью-Йорк. 06.02.13. Доницетти. Любовный напиток
Когда по окончании спектакля Нетребко откланялась в последний раз и убежала в левую кулису, я поняла, что вот только что сбылась моя мечта...