Капелька бытового сионизма
Гуляю я по комаровским дорожкам с внешне образованной гуру целого сонмища надовалителей и, по совместительству, поэтов. Tерриториальные расклады суровы - с кем рядом живешь, с тем рядом и гуляешь.
Острые углы я не задеваю и, в целом, взаимно. Говорим о вечном - ну, например, о подростках. И рассказываю я историю одной девочки, отличницы с двумя косами, музыкальной школой, любовью к Tолстому и...
"Еврейская девочка?" - перебила меня гуру.
Я стопорю, туплю и говорю "Чо?".
"Еврейская, говорю, девочка?" - нет, мне не послышалось.
Вы удивитесь, но меня тоже можно сбить с толку. Ничего умнее, чем промямлить "Почему еврейская?", я не смогла. Выслушала невразумительный ответ, что, мол, раз такая девочка... И действительно, кем еще может оказаться такая девочка, не чукчей же. Понимаем-с.
Эта история горит во мне пеплом Клааса. А почему она во мне горит? Потому что еще долго в тот день мы гуляли по комаровским дорожкам, и еще много тем обсудили.
А вот если бы кто-нибудь на мой рассказ о девочке спросил бы "Русская девочка? Русская, говорю, девочка?", он словил бы от меня мгновенный эцих с гвоздями, горькое, местами оскорбительное слово и пинок ногой, ежели мужик.
И уж точно не пошла бы я с ним дальше говорить о забодавшем меня по жизни квадрате Малевича.