30-летию со дня Чернобыльской аварии посвящается
Оригинал взят у dmytrynikanorov в ЧЕРНОБЫЛЬ 1. Добровольцы.
(данный вариант опубликован в "НГГ" в апреле 2006 года)
икона Чернобыльский Спас
Начало
Выступление М.С. Горбачева по радио я не помню, как не запомнились и самые первые сообщения в прессе о Чернобыле. Летом 86-го в городе в районе Комсомольской появились какие-то небритые великовозрастные мужики в расхристанной солдатской форме. Тогда же впервые я услышал, что это - «партизаны». Вероятнее всего, на территории военно-строительной части на Комсомольской проходило формирование отрядов для отправки в Чернобыль.
Но тогда… Тогда тщательно муссировались слухи о том, что, дескать, именно в нашем городе перед командировкой в Чернобыль иногородние «партизаны» проходят адаптацию, с тем, чтобы организм как-то привык к радиации. Во как! Ни больше, ни меньше.
Немного позже оказалось, что кое-кто из моих знакомых, в основном со стройки, тоже побывали на Чернобыльской станции. Кроме этого, в город приехали и первые эвакуированные из Припяти (родственники моего товарища по работе в комсомоле, а позже и коллеги по работе на ЧАЭС Марата Хайрулина).
Все чаще стали попадаться публикации об аварии. Сегодня весьма забавно читать наивные репортажи из Чернобыля образца 86-го года. Много пафоса, выспренности, надуманности. Какие-то рассуждения о перестройки, гласности, ускорении и углублении, легонькие покусывания административно-хозяйственной системы и вера в очищение партии от «отдельных, затесавшихся…».
Какие-то надуманные герои, поэтические репортажи со слезой и умилением о «свадьбах на «Белых пароходах», о «соловьях над Припятью», о детской кукле в окне и белье на балконе, больших яблоках и цветущих садах, о добровольцах и мужественных военных. И обязательная оптимистичная концовка - мы победим, мирный атом укротим, плохих осудим, хороших с красивыми чертами лицами наградим, все виновные за всё ответят. Владимир Губарев, Юрий Щербак и прочие в страшной спешке разрабатывали «благодатную» чернобыльскую тему, словно золотую жилу. Рассказы прошедших через Чернобыль, однако, сильно отличались от газетной героики.
Командировочные были недовольны плохими бытовыми условиями, оплатой за командировку, оказавшейся значительно ниже обещанной, бессмысленностью заданий, в результате чего, назавтра приходилось исправлять то, что напортачили вчера.
«Партизаны», то есть призванные на военные сборы мужики от двадцати пяти до сорока лет, буквально психовали, когда рассказывали об ужасных бытовых условиях, о своих командирах, их трусости и некомпетентности, о вороватых старшинах, о дурацких «Боевых листках», о замполитах, поднимавших боевой дух в лагерях за сто км от Чернобыля, о соцсоревновании между взводами, ротами и т.д. Забегая вперед, скажу, что многие рассказы «партизан» подтвердились.
И лишь эксплуатационники, вскользь упоминая о трех и пяти окладах, взахлеб делились впечатлениями о Зеленом Мысе, Лукьяновке (общежитие квартирного типа в центре Киева, где жил персонал станции на межвахтовом отдыхе), вахтах, аэропортах и прочей романтике. Эксплуатационников устраивало все.
Поразительно, но именно пафосная героика газетных репортажей, а отнюдь не рассказы знакомых, все сильнее будоражила меня, вызывая дикое желание оказаться в гуще событий и самому принять участие в ликвидации последствий аварии. И неудивительно, ведь мы были воспитаны на подвигах наших отцов и дедов, но жизненный алгоритм закрытого города (школа, институт, «горячая сетка», работа, пенсия с пятидесяти, сад-огород, внуки, смерть), не давал никакой возможности для поступка с большой буквы. Уже тогда я понимал, что проработать на одном предприятии тридцать лет - значит, профукать свою жизнь. Такое же состояние было и у моих знакомых. Но у каждого была своя самореализация.
Кто-то уже отслужил в Афганистане, за плечами некоторых был БАМ и другие комсомольские стройки, третьи срывались на Север, четвертые ловили рыбу на Дальнем Востоке, пятые, увы, топтали зону, шестые беспробудно пьянствовали в «Урале» и «Торгушке», седьмые занимались фарцовкой, восьмые делали первые, робкие шаги в кооперации. Были и первые чернобыльцы. А у меня, кроме КВНа, армии, института да работы в комсомоле не было ничего!
Почти ежедневно чуть ли не каждый второй при встрече вопрошал, а ты на Чернобыль едешь? Похоже, в Киев собирались все... Вспомните весну и лето 87-го. Именно весной и летом 87-го в Чернобыле наступил третий этап ликвидации последствий аварии, и теперь уже требовались спецы, эксплуатационники, воспитанники Минсредмаша. В городе среди двадцатипяти-тридцатилетних царил чернобыльский ажиотаж.
Добровольцы
«Добровольцы» - культовый фильм моего детства навсегда заложил во мне трепетное и уважительное отношение к этому слову. Но позже, уже вернувшись с Украины, я столкнулся с негативными оценками тех, кто к Чернобылю не имел никакого отношения.
«Но вы же поехали на ЧАЭС добровольно! Этого послали в командировку, и он не мог отказаться. Того призвали на военные сборы, и он вынужден был там находиться. Но вы-то ехали по доброй воле, вы же все знали! Что ж теперь-то требуете?», вопрошают меня чиновники от медицины, социальные и профсоюзные работники, руководители предприятий и разные административные шишки. Говорят с такой интонацией, словно уличают добровольцев-чернобыльцев в чем-то грязном и постыдном, в чем-то таком, о чем следовало бы молчать.
Если следовать логике этих господ, то и ветераны Великой Отечественной, ушедшие на фронт добровольно, совсем не такие ветераны, как те, что были призваны военкоматами. Если следовать логике этих господ, то добровольцы-фронтовики знали, что идет война, знали, что там убивают, что ж они шли-то на войну по доброй воле, и какого ж лешего они хотят теперь? Абсурд, да и только. Однако, повторим, по отношению к добровольцам-чернобыльцев, такая логика выглядит едва ли не безупречной.
Впрочем, мы забежали далеко вперед. Итак, июль 87-го. Я на пирсе возле эллинга яхт-клуба разговариваю с Маратом Хайрулиным. Марат - на межвахтовом отдыхе, он только что прошелся на байдарке и вот теперь дает мне последние наставления по трудоустройству на станцию. Я уже переговорил, созвонился, встретился наверно с десятком ребят, собирающимся в Киев, но все равно любая информация полезна.
В свердловской электричке сталкиваюсь с Андрюхой Новиковым, комсомольским активистом цеха 54. Но это уже в прошлом. Андрей летит на свою первую вахту. Мы болтаем, договариваемся о встрече, и на вокзале прощаемся. Я еду поездом, в Киеве меня должен встретить Серега Шарманов, который уехал на день раньше.
Ну, вот и все. Поезд трогается, и прощальный гудок возвещает о начале нового этапа моей жизни. Как-то все сложится?
Новая жизнь
И вот я в Киеве. Древний, умытый, красивейший из городов. Я влюбился в Киев сразу и навсегда. Отдел кадров Чернобыльской АЭС временно находится на Троещине, на Бальзака, 26 (или 22, сейчас уже не помню). К тому времени некоторые мои знакомые уже работали на Чернобыле вахтовым методом, и, собственно говоря, дорожка уже была проторена.
Переговорив с начальником химцеха Ю.Ф. Семеновым (кстати, именно он первым сообщил об аварии директору ЧАЭС Брюханову В.П.), я получил на руки именное приглашение на работу на ЧАЭС. Дело в том, что на станции катастрофически не хватало эксплуатационного персонала. К слову, из пяти с половиной тысяч работников станции после аварии осталось не более тысячи человек.
Поначалу напринимали черт знает кого - лесорубов, нефтяников, каких-то авантюристов, одним словом людей, далеких от атомной промышленности. И позже, когда была поставлена задача послеаварийного пуска трех блоков, возникла проблема с персоналом. Поэтому воспитанникам Минсредмаша (а я отработал на УЭХК в основных цехах девять лет) открывалась зеленая улица. Перевод на Чернобыльскую станцию в то время был решен на самом высоком уровне. Скажем, у меня в трудовой книжке перевод с УЭХК на Чернобыльскую АЭС предваряется записью «По согласованию между руководителями министерств…».
В дальнейшем весь персонал многих цехов был укомплектован выходцами из предприятий Минсредмаша - Красноярск-26, Томск-7, Челябинск-65, Арзамас-16 и другие. А такое подразделение ЧАЭС как Лаборатория вентиляции, тепла и холода (ЛВТХ) почти целиком состояло из новоуральцев, бывших работников УЭХК. Так для меня начался новый этап жизни длиной в семь долгих, интересных и счастливых лет.
Вахтовый поселок «Зеленый Мыс» расположен на берегу Киевского моря возле деревушки под названием Страхолесье в ста метрах от границы тридцатикилометровой зоны. Отсюда на условно чистых автобусах добираемся до поселка Лелёв (под Чернобылем в десяти километрах от станции), затем пересадка в грязные автобусы и на станцию.
В Лелёве перед самой аварией были сданы новенькие уютные коттеджи. Но уже никто и никогда в них не поселится. Они мертвы. Проезжаем деревеньку Копачи. Добротные украинские хаты еще стоят, но и от них вскоре ничего не останется. В 1986 году выброс радиоактивной грязи накрыл Копачи полностью. В течение нескольких дней мощные скреперы сдвигали и захоранивали хаты целиком. Только памятник Советскому солдату не тронут.
Поворачиваем, по правую руку остаются недостроенные пятый и шестой блоки ЧАЭС, а прямо по курсу видишь, как мощные циклопические корпуса станции надвигаются на тебя. Ощущение величественности и масштабности катастрофы, какое-то гнетущее, тревожное чувство («Что ж ты делаешь-то, дурак!»), необъяснимая эйфория, восторг, осознание того, что ты участвуешь в событиях планетарного масштаба - вот, пожалуй, то, что испытывал я тогда одновременно. Поначалу я смотрел по сторонам во все глаза. Позже научился, как и все вахтовики, засыпать в автобусе в любой позе, весь путь занимает минут сорок-пятьдесят, что ж терять время.
Вахта
Вахта - это пятнадцать дней с двенадцатичасовым графиком работы. На ознакомление с оборудованием, изучение инструкций и подготовку к сдаче экзаменов отводится одна вахта. Дальше включаешься в работу.
Идет подготовка к послеаварийному пуску третьего блока. Прокрутка арматуры, опрессовка трубопроводов, фильтров, загрузка свежей ионообменной смолой и отмывка (дезактивация) помещений и оборудования от радиоактивной грязи. Как ни цинично сегодня звучит, но неквалифицированную и особо грязную работу выполняют «партизаны». Связано это с тем, что операторов берегут, поскольку подготовка одного специалиста занимает несколько лет, а значит переоблучать операторов неразумно с экономической и государственной точек зрения. Но и ты иногда за смену принимаешь два-три раза душ, и полностью меняешь спецодежду (звенит).
Радуют мысли о пяти окладах, однако понимаешь, что за здорово живешь такие деньги платить никто не будет. До помещений, где находится оборудование химцеха, идешь по специально проложенным маршрутам - отклонение от маршрута чревато переоблучением. Выручает средмашевская школа - к атому относишься с уважением, дважды, а то и трижды проверишь дозобстановку, чтобы не хватануть лишнего самому и не переоблучить персонал. Расчеты по безопасному пребыванию в помещении, исходя из существующей в нем радиоактивности, делаешь уже в уме. Однако порой, чтобы выполнить работу, и ты бросаешь дозиметр-накопитель в стол и идешь в грязное помещение.
В рассказах старичков частенько фигурирует слово «война». «Это было до войны, то-то случилось во время войны…» - так припятчане вспоминают аварию. Обстановка действительно напоминает боевую. Однако мы оценивали ликвидацию последствий аварии как работу - трудную, очень ответственную, в определенной степени опасную для здоровья, но все же работу. И уж точно, никаких мыслей о том, что эту работу можно приравнять к подвигу, не было.
Славутич
В 1988 году начинается массовое заселение нового города энергетиков Славутича. Новоуральцев в Славутиче - около шестидесяти семей. Кто-то позже вернется в родные пенаты (в их числе и моя семья), но большинство останутся на Украине. Сначала помогали друг другу переезжать, разгружать контейнеры, в восемьдесят девятом даже организовали встречу всей новоуральской диаспоры, позже у каждого появились новые знакомства, связи, и все вместе стали встречаться только на похоронах. Сегодня мне хотелось бы вспомнить тех новоуральцев-славутчан, кого забрал Чернобыль. Шитов Юрий, Беганцев Сергей, Далматов Александр, Сапожников Сергей, Фальбоцкий Виталий - все они ушли из жизни в расцвете лет, полными сил и надежд. И пока мы помним о них, они продолжают жить.
Через два-три года у многих чернобыльцев стали проявляться признаки самых различных заболеваний. Строгая медицинская комиссия (в Киеве) принимала на работу на ЧАЭС только абсолютно здоровых людей, медицинское заключение гласило - «годен для работы с источниками ИИ (ионизирующего излучения) в ОВУТ (особо вредных условиях труда)». Поэтому когда стали возникать проблемы со здоровьем, ликвидаторы однозначно связывали их с работой на станции. Между тем, официальная медицина утверждала, что заболевания и смерть чернобыльцев с ликвидацией последствий аварии никак не связаны, мол, вы были больны еще до аварии. Однако, стоит только сравнить среднюю продолжительность жизни в России мужчин (57 лет) и чернобыльцев (47 лет), как понимаешь, что участие в чернобыльских событиях не прошло для ликвидаторов даром. Это ясно всем, кроме высокопоставленных чиновников от здравоохранения.
Принятие в 1991 году Закона о чернобыльцах стало признанием заслуг ликвидаторов последствий аварии. Однако в дальнейшем, с принятием каждой новой редакции Закона льгот и гарантий в нем становилось все меньше и меньше. Введение с 1 января 2005 года в действие пресловутого 131-го Закона («О монетизации льгот») фактически свело на нет все основные льготы. Государство забыло о тех, кто спас мир от ядерного безумия.
У Новоуральска есть все основания гордиться своими чернобыльцами. Прежде всего тем, что чернобыльцев на душу населения в Новоуральске гораздо больше чем в том же Екатеринбурге или в других городах. Так, в Новоуральске - 400 ликвидаторов на сто тысяч жителей, а в Екатеринбурге - 1000 ликвидаторов на миллион двести тысяч. Но главное, новоуральские чернобыльцы в подавляющем большинстве - высококлассные специалисты: строители, водители, медики, эксплуатационный персонал, дозиметристы, повара и даже музыканты. И каждый в Чернобыле работал по своей основной специальности. Закончились командировки, и вернулись новоуральские чернобыльцы к мирной жизни. Но у каждого в душе навсегда осталась память о Чернобыле.
Дмитрий Никаноров, НСХЦ на Чернобыльской АЭС
ЧИТАЕМ ПО ТЕМЕ:
ЧЕРНОБЫЛЬ 1. Добровольцы - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/4238.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 2. Новоуральский КВН в Чернобыле - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/4550.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 4. Новоуральская диаспора в Чернобыле - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/5439.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 7. Мы все под Чернобылем ходим 1 - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/5007.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 8. Мы все под Чернобылем ходим 2 - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/5128.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 9. Чернобыльские байки - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/6366.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 10. "Город на беде" - поэтическая зарисовка - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/7831.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 11. Льготы - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/6417.html
(данный вариант опубликован в "НГГ" в апреле 2006 года)
икона Чернобыльский Спас
Начало
Выступление М.С. Горбачева по радио я не помню, как не запомнились и самые первые сообщения в прессе о Чернобыле. Летом 86-го в городе в районе Комсомольской появились какие-то небритые великовозрастные мужики в расхристанной солдатской форме. Тогда же впервые я услышал, что это - «партизаны». Вероятнее всего, на территории военно-строительной части на Комсомольской проходило формирование отрядов для отправки в Чернобыль.
Но тогда… Тогда тщательно муссировались слухи о том, что, дескать, именно в нашем городе перед командировкой в Чернобыль иногородние «партизаны» проходят адаптацию, с тем, чтобы организм как-то привык к радиации. Во как! Ни больше, ни меньше.
Немного позже оказалось, что кое-кто из моих знакомых, в основном со стройки, тоже побывали на Чернобыльской станции. Кроме этого, в город приехали и первые эвакуированные из Припяти (родственники моего товарища по работе в комсомоле, а позже и коллеги по работе на ЧАЭС Марата Хайрулина).
Все чаще стали попадаться публикации об аварии. Сегодня весьма забавно читать наивные репортажи из Чернобыля образца 86-го года. Много пафоса, выспренности, надуманности. Какие-то рассуждения о перестройки, гласности, ускорении и углублении, легонькие покусывания административно-хозяйственной системы и вера в очищение партии от «отдельных, затесавшихся…».
Какие-то надуманные герои, поэтические репортажи со слезой и умилением о «свадьбах на «Белых пароходах», о «соловьях над Припятью», о детской кукле в окне и белье на балконе, больших яблоках и цветущих садах, о добровольцах и мужественных военных. И обязательная оптимистичная концовка - мы победим, мирный атом укротим, плохих осудим, хороших с красивыми чертами лицами наградим, все виновные за всё ответят. Владимир Губарев, Юрий Щербак и прочие в страшной спешке разрабатывали «благодатную» чернобыльскую тему, словно золотую жилу. Рассказы прошедших через Чернобыль, однако, сильно отличались от газетной героики.
Командировочные были недовольны плохими бытовыми условиями, оплатой за командировку, оказавшейся значительно ниже обещанной, бессмысленностью заданий, в результате чего, назавтра приходилось исправлять то, что напортачили вчера.
«Партизаны», то есть призванные на военные сборы мужики от двадцати пяти до сорока лет, буквально психовали, когда рассказывали об ужасных бытовых условиях, о своих командирах, их трусости и некомпетентности, о вороватых старшинах, о дурацких «Боевых листках», о замполитах, поднимавших боевой дух в лагерях за сто км от Чернобыля, о соцсоревновании между взводами, ротами и т.д. Забегая вперед, скажу, что многие рассказы «партизан» подтвердились.
И лишь эксплуатационники, вскользь упоминая о трех и пяти окладах, взахлеб делились впечатлениями о Зеленом Мысе, Лукьяновке (общежитие квартирного типа в центре Киева, где жил персонал станции на межвахтовом отдыхе), вахтах, аэропортах и прочей романтике. Эксплуатационников устраивало все.
Поразительно, но именно пафосная героика газетных репортажей, а отнюдь не рассказы знакомых, все сильнее будоражила меня, вызывая дикое желание оказаться в гуще событий и самому принять участие в ликвидации последствий аварии. И неудивительно, ведь мы были воспитаны на подвигах наших отцов и дедов, но жизненный алгоритм закрытого города (школа, институт, «горячая сетка», работа, пенсия с пятидесяти, сад-огород, внуки, смерть), не давал никакой возможности для поступка с большой буквы. Уже тогда я понимал, что проработать на одном предприятии тридцать лет - значит, профукать свою жизнь. Такое же состояние было и у моих знакомых. Но у каждого была своя самореализация.
Кто-то уже отслужил в Афганистане, за плечами некоторых был БАМ и другие комсомольские стройки, третьи срывались на Север, четвертые ловили рыбу на Дальнем Востоке, пятые, увы, топтали зону, шестые беспробудно пьянствовали в «Урале» и «Торгушке», седьмые занимались фарцовкой, восьмые делали первые, робкие шаги в кооперации. Были и первые чернобыльцы. А у меня, кроме КВНа, армии, института да работы в комсомоле не было ничего!
Почти ежедневно чуть ли не каждый второй при встрече вопрошал, а ты на Чернобыль едешь? Похоже, в Киев собирались все... Вспомните весну и лето 87-го. Именно весной и летом 87-го в Чернобыле наступил третий этап ликвидации последствий аварии, и теперь уже требовались спецы, эксплуатационники, воспитанники Минсредмаша. В городе среди двадцатипяти-тридцатилетних царил чернобыльский ажиотаж.
Добровольцы
«Добровольцы» - культовый фильм моего детства навсегда заложил во мне трепетное и уважительное отношение к этому слову. Но позже, уже вернувшись с Украины, я столкнулся с негативными оценками тех, кто к Чернобылю не имел никакого отношения.
«Но вы же поехали на ЧАЭС добровольно! Этого послали в командировку, и он не мог отказаться. Того призвали на военные сборы, и он вынужден был там находиться. Но вы-то ехали по доброй воле, вы же все знали! Что ж теперь-то требуете?», вопрошают меня чиновники от медицины, социальные и профсоюзные работники, руководители предприятий и разные административные шишки. Говорят с такой интонацией, словно уличают добровольцев-чернобыльцев в чем-то грязном и постыдном, в чем-то таком, о чем следовало бы молчать.
Если следовать логике этих господ, то и ветераны Великой Отечественной, ушедшие на фронт добровольно, совсем не такие ветераны, как те, что были призваны военкоматами. Если следовать логике этих господ, то добровольцы-фронтовики знали, что идет война, знали, что там убивают, что ж они шли-то на войну по доброй воле, и какого ж лешего они хотят теперь? Абсурд, да и только. Однако, повторим, по отношению к добровольцам-чернобыльцев, такая логика выглядит едва ли не безупречной.
Впрочем, мы забежали далеко вперед. Итак, июль 87-го. Я на пирсе возле эллинга яхт-клуба разговариваю с Маратом Хайрулиным. Марат - на межвахтовом отдыхе, он только что прошелся на байдарке и вот теперь дает мне последние наставления по трудоустройству на станцию. Я уже переговорил, созвонился, встретился наверно с десятком ребят, собирающимся в Киев, но все равно любая информация полезна.
В свердловской электричке сталкиваюсь с Андрюхой Новиковым, комсомольским активистом цеха 54. Но это уже в прошлом. Андрей летит на свою первую вахту. Мы болтаем, договариваемся о встрече, и на вокзале прощаемся. Я еду поездом, в Киеве меня должен встретить Серега Шарманов, который уехал на день раньше.
Ну, вот и все. Поезд трогается, и прощальный гудок возвещает о начале нового этапа моей жизни. Как-то все сложится?
Новая жизнь
И вот я в Киеве. Древний, умытый, красивейший из городов. Я влюбился в Киев сразу и навсегда. Отдел кадров Чернобыльской АЭС временно находится на Троещине, на Бальзака, 26 (или 22, сейчас уже не помню). К тому времени некоторые мои знакомые уже работали на Чернобыле вахтовым методом, и, собственно говоря, дорожка уже была проторена.
Переговорив с начальником химцеха Ю.Ф. Семеновым (кстати, именно он первым сообщил об аварии директору ЧАЭС Брюханову В.П.), я получил на руки именное приглашение на работу на ЧАЭС. Дело в том, что на станции катастрофически не хватало эксплуатационного персонала. К слову, из пяти с половиной тысяч работников станции после аварии осталось не более тысячи человек.
Поначалу напринимали черт знает кого - лесорубов, нефтяников, каких-то авантюристов, одним словом людей, далеких от атомной промышленности. И позже, когда была поставлена задача послеаварийного пуска трех блоков, возникла проблема с персоналом. Поэтому воспитанникам Минсредмаша (а я отработал на УЭХК в основных цехах девять лет) открывалась зеленая улица. Перевод на Чернобыльскую станцию в то время был решен на самом высоком уровне. Скажем, у меня в трудовой книжке перевод с УЭХК на Чернобыльскую АЭС предваряется записью «По согласованию между руководителями министерств…».
В дальнейшем весь персонал многих цехов был укомплектован выходцами из предприятий Минсредмаша - Красноярск-26, Томск-7, Челябинск-65, Арзамас-16 и другие. А такое подразделение ЧАЭС как Лаборатория вентиляции, тепла и холода (ЛВТХ) почти целиком состояло из новоуральцев, бывших работников УЭХК. Так для меня начался новый этап жизни длиной в семь долгих, интересных и счастливых лет.
Вахтовый поселок «Зеленый Мыс» расположен на берегу Киевского моря возле деревушки под названием Страхолесье в ста метрах от границы тридцатикилометровой зоны. Отсюда на условно чистых автобусах добираемся до поселка Лелёв (под Чернобылем в десяти километрах от станции), затем пересадка в грязные автобусы и на станцию.
В Лелёве перед самой аварией были сданы новенькие уютные коттеджи. Но уже никто и никогда в них не поселится. Они мертвы. Проезжаем деревеньку Копачи. Добротные украинские хаты еще стоят, но и от них вскоре ничего не останется. В 1986 году выброс радиоактивной грязи накрыл Копачи полностью. В течение нескольких дней мощные скреперы сдвигали и захоранивали хаты целиком. Только памятник Советскому солдату не тронут.
Поворачиваем, по правую руку остаются недостроенные пятый и шестой блоки ЧАЭС, а прямо по курсу видишь, как мощные циклопические корпуса станции надвигаются на тебя. Ощущение величественности и масштабности катастрофы, какое-то гнетущее, тревожное чувство («Что ж ты делаешь-то, дурак!»), необъяснимая эйфория, восторг, осознание того, что ты участвуешь в событиях планетарного масштаба - вот, пожалуй, то, что испытывал я тогда одновременно. Поначалу я смотрел по сторонам во все глаза. Позже научился, как и все вахтовики, засыпать в автобусе в любой позе, весь путь занимает минут сорок-пятьдесят, что ж терять время.
Вахта
Вахта - это пятнадцать дней с двенадцатичасовым графиком работы. На ознакомление с оборудованием, изучение инструкций и подготовку к сдаче экзаменов отводится одна вахта. Дальше включаешься в работу.
Идет подготовка к послеаварийному пуску третьего блока. Прокрутка арматуры, опрессовка трубопроводов, фильтров, загрузка свежей ионообменной смолой и отмывка (дезактивация) помещений и оборудования от радиоактивной грязи. Как ни цинично сегодня звучит, но неквалифицированную и особо грязную работу выполняют «партизаны». Связано это с тем, что операторов берегут, поскольку подготовка одного специалиста занимает несколько лет, а значит переоблучать операторов неразумно с экономической и государственной точек зрения. Но и ты иногда за смену принимаешь два-три раза душ, и полностью меняешь спецодежду (звенит).
Радуют мысли о пяти окладах, однако понимаешь, что за здорово живешь такие деньги платить никто не будет. До помещений, где находится оборудование химцеха, идешь по специально проложенным маршрутам - отклонение от маршрута чревато переоблучением. Выручает средмашевская школа - к атому относишься с уважением, дважды, а то и трижды проверишь дозобстановку, чтобы не хватануть лишнего самому и не переоблучить персонал. Расчеты по безопасному пребыванию в помещении, исходя из существующей в нем радиоактивности, делаешь уже в уме. Однако порой, чтобы выполнить работу, и ты бросаешь дозиметр-накопитель в стол и идешь в грязное помещение.
В рассказах старичков частенько фигурирует слово «война». «Это было до войны, то-то случилось во время войны…» - так припятчане вспоминают аварию. Обстановка действительно напоминает боевую. Однако мы оценивали ликвидацию последствий аварии как работу - трудную, очень ответственную, в определенной степени опасную для здоровья, но все же работу. И уж точно, никаких мыслей о том, что эту работу можно приравнять к подвигу, не было.
Славутич
В 1988 году начинается массовое заселение нового города энергетиков Славутича. Новоуральцев в Славутиче - около шестидесяти семей. Кто-то позже вернется в родные пенаты (в их числе и моя семья), но большинство останутся на Украине. Сначала помогали друг другу переезжать, разгружать контейнеры, в восемьдесят девятом даже организовали встречу всей новоуральской диаспоры, позже у каждого появились новые знакомства, связи, и все вместе стали встречаться только на похоронах. Сегодня мне хотелось бы вспомнить тех новоуральцев-славутчан, кого забрал Чернобыль. Шитов Юрий, Беганцев Сергей, Далматов Александр, Сапожников Сергей, Фальбоцкий Виталий - все они ушли из жизни в расцвете лет, полными сил и надежд. И пока мы помним о них, они продолжают жить.
Через два-три года у многих чернобыльцев стали проявляться признаки самых различных заболеваний. Строгая медицинская комиссия (в Киеве) принимала на работу на ЧАЭС только абсолютно здоровых людей, медицинское заключение гласило - «годен для работы с источниками ИИ (ионизирующего излучения) в ОВУТ (особо вредных условиях труда)». Поэтому когда стали возникать проблемы со здоровьем, ликвидаторы однозначно связывали их с работой на станции. Между тем, официальная медицина утверждала, что заболевания и смерть чернобыльцев с ликвидацией последствий аварии никак не связаны, мол, вы были больны еще до аварии. Однако, стоит только сравнить среднюю продолжительность жизни в России мужчин (57 лет) и чернобыльцев (47 лет), как понимаешь, что участие в чернобыльских событиях не прошло для ликвидаторов даром. Это ясно всем, кроме высокопоставленных чиновников от здравоохранения.
Принятие в 1991 году Закона о чернобыльцах стало признанием заслуг ликвидаторов последствий аварии. Однако в дальнейшем, с принятием каждой новой редакции Закона льгот и гарантий в нем становилось все меньше и меньше. Введение с 1 января 2005 года в действие пресловутого 131-го Закона («О монетизации льгот») фактически свело на нет все основные льготы. Государство забыло о тех, кто спас мир от ядерного безумия.
У Новоуральска есть все основания гордиться своими чернобыльцами. Прежде всего тем, что чернобыльцев на душу населения в Новоуральске гораздо больше чем в том же Екатеринбурге или в других городах. Так, в Новоуральске - 400 ликвидаторов на сто тысяч жителей, а в Екатеринбурге - 1000 ликвидаторов на миллион двести тысяч. Но главное, новоуральские чернобыльцы в подавляющем большинстве - высококлассные специалисты: строители, водители, медики, эксплуатационный персонал, дозиметристы, повара и даже музыканты. И каждый в Чернобыле работал по своей основной специальности. Закончились командировки, и вернулись новоуральские чернобыльцы к мирной жизни. Но у каждого в душе навсегда осталась память о Чернобыле.
Дмитрий Никаноров, НСХЦ на Чернобыльской АЭС
ЧИТАЕМ ПО ТЕМЕ:
ЧЕРНОБЫЛЬ 1. Добровольцы - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/4238.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 2. Новоуральский КВН в Чернобыле - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/4550.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 4. Новоуральская диаспора в Чернобыле - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/5439.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 7. Мы все под Чернобылем ходим 1 - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/5007.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 8. Мы все под Чернобылем ходим 2 - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/5128.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 9. Чернобыльские байки - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/6366.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 10. "Город на беде" - поэтическая зарисовка - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/7831.html
ЧЕРНОБЫЛЬ 11. Льготы - http://dmytrynikanorov.livejournal.com/6417.html