Именем Брокгауза и Ефрона
В полевых условиях деинсталлировал младшему научному сотруднику зуб. На сей раз - второй (и последний) центральный верхний резец. Таким образом, младший научный сотрудник еще больше удалился, точнее - удалилась от идеального образа, диктуемого ей личным фетишем - Белочкой. Это тем обиднее, что округа наводнена бурундуками. Бурундук, суть, та же белочка, только меньше размерами, да ещё раскраскою напоминает положительный тест на беременность. Оттого, видимо, на мордочках бурундуков и застыло навечно выражение неясного испуга.
Под деревом грибочки, на дереве бурундук - ну чисто Сибирь-матушка.
Потому что суку надо бить всегда! Обязательно надо бить суку!
(с) А. Стругацкий
Вообще, фауна в здешних краях чрезвычайно богата - что, впрочем, ожидалось. Помимо бурундуков животный мир представлен, главным образом, различными хищными птицами, охочими до этих самых крыс: несколькими видами врановых, наглыми донельзя коршунами, здоровенными красными попугаями и всякой мелочью вроде куликов и карликовых цапель. Последние склонны более к лягушкам, стада коих в тёмное время суток наводняют мир людей. Лягушки чрезвычайно отважны, прыгают в сторону лишь в последний момент перед наступлением пиздариков в лице пешехода - и чаще всего в этом случае они становятся случайным футбольным снарядом. Таким образом, пройдя по тропинке метров тридцать, ты волей-неволей одаряешь хорошим пинком не менее полудюжины земноводных.
Из домашних животных прежде всего стоит отметить ящериц гекконов. Они здесь вроде тараканов, даже полезнее. Признаться, я бы с большой охотою сменял бы всех своих кухонных тараканов на пару-тройку янтарных ящерок, снующих по потолку.
Про гекконов я читал у всё того же пОляка Шклярского, оказавшего изрядное влияние на формирование моих орнитологических и алкогольных пристрастий. У него в одной из книг был момент: главный герой спит, напутешествовавшись по Индии, а над ним по стеночке бегает геккон. Мне до скрежета зубовного было завидно, что где-то по стенам вот так запросто шныряют ящерицы. И вот, чуть ли не в первый же вечер краем глаза заметил движение где-то сбоку и вверху. Повернулся - вот она, здравствуйте. Посидели, вспомнили общих знакомых, помолчали. Предложил было выпить, но вспомнил, что поправляю здоровье. Да и она не настаивала, забралась на потолок, поближе к вентилятору. Так и живём.
К категории плохих, негодных животных можно решительно отнести сколопендр. Двух из них я уже перевёл из категории плохих, негодных животных в категорию гумуса. За что перевёл? Прежде всего - за неконтролируемое чувство страхо-омерзения, вызываемого видом этих насекомых у меня, Венца Творения. Чувство страхо-омерзения значительно усиливается, когда выясняешь, что убить сколопендру тапком с одного удара невозможно. Один удар её лишь контузит, даже если голова у нее оказывается при этом расплющена. Контуженная сколопендра одновременно совершает несколько действий: ползёт в укрытие, колбасится и пробует дать сдачи. Усахарить её обычно выходит только с пятого-шестого удара. Но и после этого она ещё какое-то время шевелит своей тошнотной шевелюрой и клацает мандибулами.
Да. Так вот. О мандибулах.
После удаления второго стилистически обязательного резца, младший научный сотрудник, разумеется, не осталась в долгу. Во время купания в бассейне она двинула мне локтем в челюсть так, что я вкусно прикусил язык. «Какой мощный, стихийный удар, вся в отца!» - подумал я, но в слух, конечно, просто выматерился.
Явык выл фрикуфэн фбоку, у фамофо ковня - как так мофно, я не внаю. Два дня я полоскал сквозную рану дистиллированной водой, раствором соли, прижигал её иодом - короче говоря, занимался самообманом, достойным какого-нибудь гимназиста. А потом кривая занесла наш экспедиционный корпус в город Тривандрум, который ещё уменьшительно называют Тируванантапурам. Это хороший, годный город, и я обязательно про него расскажу отдельно. Потом. Как-нибудь.
В бивуак возвращались затемно, и, глядя на освещённые крылечки магазинов, я подумал, что, чёрт подери, больше так продолжаться не может. В Тривандруме я лично обследовал три или четыре квартала на предмет нужной лавки - но таковой не обнаружил. И тут решил больше не тянуть кота за мудя, и обрисовал проблему водителю.
- А-а-а! - сказал он. - Ром! Дринк!
- Он шамый, - ответил я. - «Олд Мунк» неп’охо бы.
(При всём моём почтении к карибским зельям, индийский ром «Старый Монах» - наиприятнейший ром из всех, что мне доводилось употреблять).
И вот тут оказалось, что очень непросто всё с алкглем в штате Керала. По ходу, о рахат-лукумы печени моей, тут сухой закон. Ога.
Мы прибыли на некий пункт, где известных веществ алкало по меньшей мере семь десятков человек - очередь, начинаясь от прилавка, вилась змейкой и пропадала в ночных джунглях. Драк не наблюдалось. Мужички, облачённые в дхоти (условно говоря - длинные юбки, которые в жару подворачивают таким образом, что они превращаются в гламурные труселя от Жана-Поля Готьё), галдели, размахивали руками, но карму себе не портили. Водила ринулся через завалы картонных коробок прямо к прилавку и поволок меня за собой. Никто не обозвал нас козлами и не спросил, самые ли мы умные чоли. Зато и «Олд Мунка» в наличие не оказалось. Пришлось, по совету извозчика, приобретать напиток со сложным названием «МакДауэллс №1 Цэлебрэйшн», в пластиковой бутылочке объёмом 375 мл. Им и был излечен травмированный орган за два дня пьяного дебоша.
Случай с покупкой бухла снова вернул меня к ощущению того главного, ради чего я припёрся в Кералу сам, и приволок с собой экспедиционный корпус. Это ощущение Края Земли. Здесь даже спиртное продают так, что понятно: этот винно-водочный магаз - последний на твоём пути. Следующий будет - в лучшем случае - на Мадагаскаре. Боже ты мой! Да от моей задницы до мыса Коморин - самой южной точки Индийского субконтинента - меньше полусотни вёрст. Но уже здесь, непосредственно под моей задницей, побережье круто забирает к юго-востоку, открывая глазам простор по меньшей мере двух третей Индийского океана.
Если взобраться на любую из многих здешних скал, то четыре основных направления сторон света дадут картину, полную мрачной величественности. И глядя на ползущую от горизонта тучу - чёрную, как желчь консьержки - испытываешь не трепет, но первобытное удивление человека, впервые осознающего некий географический предел.
На севере от скалы преет похороненная в джунглях деревенька, её не отыскать в интернетовских картах просто потому, что из космоса не разглядишь ни одной крыши - и почерневшая от времени черепица, и серый от сырости бамбук, укрывающие дома, спрятаны под кроны пальм, платанов и манго.
В деревушке этой живёт старый рыбак дедушка Страхендра. Если он не рыбак - то блаженный, именно на такую мысль наводит практикуемый им способ ужения. Он наживляет на крючок мелкого рачка - и забрасывает леску прямо в приливную волну, бьющую в берег со штормовой силой. Это я наблюдал уже много раз, но никогда не видел, чтобы дедушка Страхендра что-либо поймал. Впрочем, я ничего не понимаю в безалкогольной рыбалке.
На запад от скалы - тысячи километров горячей воды, горячей от солнца и крови. Противоположный берег - это Африканский Рог, жители которого одеваются в пулемётные ленты и не считают зазорным пройти пару сотен морских миль на вёслах, дабы засвидетельствовать своё почтение украинским, например, морякам, перегоняющим, допустим, танкер в, скажем, Китай. Стоя на скале, ты смотришь в сторону жаркого заката - и взор твой пересекается с алчным взглядом сомалийца, с того берега щурящегося на богатый, кафирский восток.
Южнее же - бездна, бездна Индийского океана, и если устремиться прямо с этой вот скалы строго на юг, то до самой Антарктиды не встретишь ты никакой суши, и до самых пингвинов не с кем тебе будет перемолвиться словечком. Беспокойное пространство, бирюзовое у экватора и темнеющее к югу, полное внезапных мелей и неизведанных глубин, древнее и прекрасное, начинающееся в шаге от того места, где ты стоишь сейчас.
А если пойти на восток, то пизданёшься со скалы.
Под деревом грибочки, на дереве бурундук - ну чисто Сибирь-матушка.
Потому что суку надо бить всегда! Обязательно надо бить суку!
(с) А. Стругацкий
Вообще, фауна в здешних краях чрезвычайно богата - что, впрочем, ожидалось. Помимо бурундуков животный мир представлен, главным образом, различными хищными птицами, охочими до этих самых крыс: несколькими видами врановых, наглыми донельзя коршунами, здоровенными красными попугаями и всякой мелочью вроде куликов и карликовых цапель. Последние склонны более к лягушкам, стада коих в тёмное время суток наводняют мир людей. Лягушки чрезвычайно отважны, прыгают в сторону лишь в последний момент перед наступлением пиздариков в лице пешехода - и чаще всего в этом случае они становятся случайным футбольным снарядом. Таким образом, пройдя по тропинке метров тридцать, ты волей-неволей одаряешь хорошим пинком не менее полудюжины земноводных.
Из домашних животных прежде всего стоит отметить ящериц гекконов. Они здесь вроде тараканов, даже полезнее. Признаться, я бы с большой охотою сменял бы всех своих кухонных тараканов на пару-тройку янтарных ящерок, снующих по потолку.
Про гекконов я читал у всё того же пОляка Шклярского, оказавшего изрядное влияние на формирование моих орнитологических и алкогольных пристрастий. У него в одной из книг был момент: главный герой спит, напутешествовавшись по Индии, а над ним по стеночке бегает геккон. Мне до скрежета зубовного было завидно, что где-то по стенам вот так запросто шныряют ящерицы. И вот, чуть ли не в первый же вечер краем глаза заметил движение где-то сбоку и вверху. Повернулся - вот она, здравствуйте. Посидели, вспомнили общих знакомых, помолчали. Предложил было выпить, но вспомнил, что поправляю здоровье. Да и она не настаивала, забралась на потолок, поближе к вентилятору. Так и живём.
К категории плохих, негодных животных можно решительно отнести сколопендр. Двух из них я уже перевёл из категории плохих, негодных животных в категорию гумуса. За что перевёл? Прежде всего - за неконтролируемое чувство страхо-омерзения, вызываемого видом этих насекомых у меня, Венца Творения. Чувство страхо-омерзения значительно усиливается, когда выясняешь, что убить сколопендру тапком с одного удара невозможно. Один удар её лишь контузит, даже если голова у нее оказывается при этом расплющена. Контуженная сколопендра одновременно совершает несколько действий: ползёт в укрытие, колбасится и пробует дать сдачи. Усахарить её обычно выходит только с пятого-шестого удара. Но и после этого она ещё какое-то время шевелит своей тошнотной шевелюрой и клацает мандибулами.
Да. Так вот. О мандибулах.
После удаления второго стилистически обязательного резца, младший научный сотрудник, разумеется, не осталась в долгу. Во время купания в бассейне она двинула мне локтем в челюсть так, что я вкусно прикусил язык. «Какой мощный, стихийный удар, вся в отца!» - подумал я, но в слух, конечно, просто выматерился.
Явык выл фрикуфэн фбоку, у фамофо ковня - как так мофно, я не внаю. Два дня я полоскал сквозную рану дистиллированной водой, раствором соли, прижигал её иодом - короче говоря, занимался самообманом, достойным какого-нибудь гимназиста. А потом кривая занесла наш экспедиционный корпус в город Тривандрум, который ещё уменьшительно называют Тируванантапурам. Это хороший, годный город, и я обязательно про него расскажу отдельно. Потом. Как-нибудь.
В бивуак возвращались затемно, и, глядя на освещённые крылечки магазинов, я подумал, что, чёрт подери, больше так продолжаться не может. В Тривандруме я лично обследовал три или четыре квартала на предмет нужной лавки - но таковой не обнаружил. И тут решил больше не тянуть кота за мудя, и обрисовал проблему водителю.
- А-а-а! - сказал он. - Ром! Дринк!
- Он шамый, - ответил я. - «Олд Мунк» неп’охо бы.
(При всём моём почтении к карибским зельям, индийский ром «Старый Монах» - наиприятнейший ром из всех, что мне доводилось употреблять).
И вот тут оказалось, что очень непросто всё с алкглем в штате Керала. По ходу, о рахат-лукумы печени моей, тут сухой закон. Ога.
Мы прибыли на некий пункт, где известных веществ алкало по меньшей мере семь десятков человек - очередь, начинаясь от прилавка, вилась змейкой и пропадала в ночных джунглях. Драк не наблюдалось. Мужички, облачённые в дхоти (условно говоря - длинные юбки, которые в жару подворачивают таким образом, что они превращаются в гламурные труселя от Жана-Поля Готьё), галдели, размахивали руками, но карму себе не портили. Водила ринулся через завалы картонных коробок прямо к прилавку и поволок меня за собой. Никто не обозвал нас козлами и не спросил, самые ли мы умные чоли. Зато и «Олд Мунка» в наличие не оказалось. Пришлось, по совету извозчика, приобретать напиток со сложным названием «МакДауэллс №1 Цэлебрэйшн», в пластиковой бутылочке объёмом 375 мл. Им и был излечен травмированный орган за два дня пьяного дебоша.
Случай с покупкой бухла снова вернул меня к ощущению того главного, ради чего я припёрся в Кералу сам, и приволок с собой экспедиционный корпус. Это ощущение Края Земли. Здесь даже спиртное продают так, что понятно: этот винно-водочный магаз - последний на твоём пути. Следующий будет - в лучшем случае - на Мадагаскаре. Боже ты мой! Да от моей задницы до мыса Коморин - самой южной точки Индийского субконтинента - меньше полусотни вёрст. Но уже здесь, непосредственно под моей задницей, побережье круто забирает к юго-востоку, открывая глазам простор по меньшей мере двух третей Индийского океана.
Если взобраться на любую из многих здешних скал, то четыре основных направления сторон света дадут картину, полную мрачной величественности. И глядя на ползущую от горизонта тучу - чёрную, как желчь консьержки - испытываешь не трепет, но первобытное удивление человека, впервые осознающего некий географический предел.
На севере от скалы преет похороненная в джунглях деревенька, её не отыскать в интернетовских картах просто потому, что из космоса не разглядишь ни одной крыши - и почерневшая от времени черепица, и серый от сырости бамбук, укрывающие дома, спрятаны под кроны пальм, платанов и манго.
В деревушке этой живёт старый рыбак дедушка Страхендра. Если он не рыбак - то блаженный, именно на такую мысль наводит практикуемый им способ ужения. Он наживляет на крючок мелкого рачка - и забрасывает леску прямо в приливную волну, бьющую в берег со штормовой силой. Это я наблюдал уже много раз, но никогда не видел, чтобы дедушка Страхендра что-либо поймал. Впрочем, я ничего не понимаю в безалкогольной рыбалке.
На запад от скалы - тысячи километров горячей воды, горячей от солнца и крови. Противоположный берег - это Африканский Рог, жители которого одеваются в пулемётные ленты и не считают зазорным пройти пару сотен морских миль на вёслах, дабы засвидетельствовать своё почтение украинским, например, морякам, перегоняющим, допустим, танкер в, скажем, Китай. Стоя на скале, ты смотришь в сторону жаркого заката - и взор твой пересекается с алчным взглядом сомалийца, с того берега щурящегося на богатый, кафирский восток.
Южнее же - бездна, бездна Индийского океана, и если устремиться прямо с этой вот скалы строго на юг, то до самой Антарктиды не встретишь ты никакой суши, и до самых пингвинов не с кем тебе будет перемолвиться словечком. Беспокойное пространство, бирюзовое у экватора и темнеющее к югу, полное внезапных мелей и неизведанных глубин, древнее и прекрасное, начинающееся в шаге от того места, где ты стоишь сейчас.
А если пойти на восток, то пизданёшься со скалы.