Я знаю весёлые сказки таинственных стран
.
Не могу сказать, что за два года сильно соскучился по атмосфере города Дели. Точнее - по тому сложному коктейлю чада и миазмов, который заменяет местным жителям привычную мне дыхательную смесь газов. Но, всё же, выйдя из здания аэропорта, какую-то ностальгию испытал.
День (на этот раз начавшийся в четыре утра) вообще выдался богатым на впечатления. Например, наш экспедиционный корпус успел побывать в Олмоте. Более того - в зоопарке Олмоты. Там мы с младшим научным сотрудником единодушно пришли ко мнению, что кормление жирафа - гораздо менее интерактивный процесс, нежели кормление макаки японской.
Олмота вообще замечательный город, безотносительно макак. В аптеке, расположенной неподалёку от зоопарка, я наблюдал как некий мужчина - в годах уже, седой - покупает гандон с шипами. Он долго и тщательно разглядывал ассортимент, деловито комментируя детали каждого экземпляра, а потом, расплатившись, радостно объявил аптекарше:
- Ну, спасибо вам! Хе-хе, опробую его сейчас!
Аптекарша, столь же пожилая, как и он сам, похожая на завуча, взглянула на него поверх очков и отрезала:
- Не сейчас!
- Постоянный клиент теперь у вас буду! - неловко побравировал мужик напоследок, но всё же ушёл.
Апрекарша проводила его молчанием, а потом сказала:
- Мне он сразу показался каким-то дураком.
Вот из такого чудесного города я отбыл, испытывая, чего греха таить, тревогу относительно нового пункта назначения. И, само собой, нелепость стала громоздиться на нелепость, как только аэроплан лёг на курс.
Например, выяснилось, что в том отделе «Эйр Астаны», что отвечает за еду, работают люди потрясающей креативности. Они придумали вот какой фокус: во время рейса на Дели впаривать пассажирам, кои практически все являются эмиссарами Республики Индия, биточки из говядины. Но более всего меня поразила даже не сама эта охуительная находка, а неподдельное раздражение стюардесс: вот она, горлица, прошла треть салона, и у неё внезапно закончились все чикены; прошла ещё десяток рядов - и вегетарианским закромам пиздец; а оставшиеся пассажиры уж смотрят карим глазом и нервно притопывают ногой. И она такая в непонятках вся, такая вся ошарашенная.
Вот. А потом я стал контрабандистом. На таможне в моём чемодане обнаружили нечто странное, нечто не из этого мира.
- Водка это, - предположил я.
- Ноу, - ответил местный Верещагин (нихуя, кстати, не похожий на какого-нибудь жлоба из таможни - интеллигентный такой, в очочках, джиынсе), втыкая в монитор рентген-контроллера.
- Лекарства, наверное, - вспомнил я про аптечку. - Медикаментс.
Он подумал-подумал, да и велел чемодан вскрыть. Мне уже и самому было интересно, чего там такого сомнительного.
Сомнительными там были консервы. Особенно - тунец в масле. Дело в том, что я примерно представлял, как поведёт себя экспедиционный корпус, столкнувшись с индианкитченом, так что, естественно, принял меры. Вот эти-то меры меня чуть не подвели под статью.
Верещагин, как мог, объяснил мне, что в Индию нельзя ввозить рыбные консервы: это пиздец хуже убийства коровы, сказал он, это даже хуже приготовления биточков из говядины…
- И чо мне теперь делать-то с этим? - как мог, спросил я.
Верещагин подумал пару секунд и махнул рукой: «Да забей». И как проклял, добрый человек. С того момента все аборигены, с коими мне до сих пор приходилось входить в контакт, при возникновении проблемы разрешали её точно так же.
Так, скажем, сделал клерк в кассе такси: он пять минут перфорировал мне мозг пугающим вопросом «Бабаджа?!», а потом махнул рукой и выписал чек; позже я догадался, что под бабаджой имелся ввиду багаж.
Потом старенький водила гнал через город к вокзалу Низамуддин, где, как я тогда думал, мы с экспедиционным корпусом должны были провести ночь. Минут сорок он гнал без остановки («Я возил в психиатрическую!»), лишь немного притормаживая в пробках. Первый светофор возник на нашем пути уже перед вокзалом. До этого мы видели в сумерках и перди-окраины, и целые кварталы ашрамов, где экзистенциальность низвергается в душу неудержимым потоком прямо из Космоса, и мгновенно открывается третий глаз - такой же близорукий, как и первые два: диоптрия -2,25 да астигматизм. Ну а потом начались кварталы-днища, кварталы-клоаки, кварталы-ахтыжёбаныйтыжнахуй. С нищими, калеками, сумасшедшими, с говном, говном, говном. Я посмотрел на водилу, он на меня. «Да забей».
Вокзал Низамуддин оказался средоточием этой россыпи днищ и клоак. И говна. Впрочем, к такси сразу подошёл полный достоинства долговязый кули с перекинутым через плечо полотенцем. Я сказал, что нам нужно в рест-рум. Он, сука, даже не удивился! Хоть бы тень сомнения пробежала по его ебалу, хоть бы тень сарказма! Нет! В секунду схуячил из своего полотенца жгут, свернул его колбасой, уложил на плешь, сверху - мой чемодан, - и попиздил, падла, в рест-рум. То есть - в комнаты отдыха, о которых на форумах любителей Индии говорят, что это «типа недорогих гостиниц при вокзалах».
Я узрел стопроцентно экзистенциальный, неудержимым диарейным потоком низвергающийся их Космоса прямо в душу Пиздец. Мой недавно обретённый третий глаз зажмурился так, что стало ломить во лбу. Еще я пожалел, что два других глаза мне в детстве не выкололи цыгане. Я не смог произнести даже традиционного в таких случаях «Еб-ба-а-а-ать»… Что там, я даже икнуть не смог.
Более всего рест-рум походил на старый добрый школьный туалет. Или на провинциальный морг, где накрылся рефрижератор. Короче, главенствовали там белый потрескавшийся кафель, ссаные лужи и неподвижные, нагие людские тела.
- Неси назад, оглобля, - сказал я, повернувшись к кули. Если бы я даже произнёс эту фразу на чистом урду, она не прозвучала бы более выразительно. «Да забей», - как бы ответил кули, закидывая чемодан с контрабандой себе на макушку. За эту экскурсию он срубил с меня двести рупий. Упрекать поганца было не в чем, оставалось только расплатиться и послать на хуй. А идти ему было совсем недалеко.
Экспедиционный корпус был эвакуирован в отель, с содержанием которого я загодя ознакомился в этих ваших интернетах. Эти ваши интернеты выдали вполне адекватную информацию за исключением данных о лёгком керосиновом амбре, царящем в номерах - сей постоялый двор находится в весьма оживлённом районе. Однако после ознакомления с окрестностями вокзала Низамуддин экспедиционный корпус не стал протестующе громыхать табуретками, поочерёдно принял душ, и лёг спать, перед сном вместо «Отче наш» прочтя хором анафему индийской столице.
Понятно, что во время этого непродолжительного, но яркого вояжа по Дели я ничуть не озаботился тем, чтобы обеспечить последующее повествование какими-либо картинками. Впрочем, этот рассказ вполне логично проиллюстрировать сделанной в тот же день в зоопарке города Алматы фотографией жопы носорога.
На следующий день экспедиционный корпус ждало последнее (как я надеюсь) испытание. Нужно было вернуться на вокзал Низамуддин к отбытию одиннадцатичасового экспресса в Тируванантапурам. Технически это было вполне выполнимо - и труппа в полном составе прибыла на перрон пятого пути уже в районе 10:00. Психологических проблем при свете дня тоже не возникло - тем более что в этот раз такси подъехало к вокзалу этакой Дорогой сахибов, непостижимым образом минуя клоаки.
Подвохов было два. Первый: мы прибыли рано. В Индии заявляться на перрон за час до отбытия поезда, при жаре и полном безветрии - это дохуя рано.
Второй подвох был неизмеримо серьёзнее. Рассказываю:
Забронировать по Интернету билет на индийский паровоз - гемморно, но возможно. Но в известной степени бессмысленно. Дело в том, что эти шельмы продадут вам по Интернету билет даже в том случае, если мест нет уже в течение месяца. Узнать, забронировал ли ты билет на реальное койко-место или на сраный виртуал - можно лишь непосредственно перед отбытием поезда. Где-то за час до него в недрах бездушной индийской железнодорожной системы мутятся пассажирские чарты, а когда состав подаётся к перрону, то на каждый вагон, рядом с входом, наклеивают список ездунов.
И вот мы грилились в ожидании нашего экспересса, и, честно скажу, изрядно выпадали на измену. Поезд обозначил своё присутствие без пятнадцати. Вагон 1АС там был только один, никаких списков у входа не наблюдалось. Экспедиционный корпус в припадке того благородного боевого неистовства, которое заставляет действовать с исключительной рациональностью, занял первое попавшееся купе.
- Пойду-ка я посмотрю, может, эти списки где-то есть, - предложил я, через пару минут отлипнув от кондиционера.
- Пофигу списки! - прогудела в другой кондиционер заведующая хозчастью. - Мы отсюда в любом случае не уйдём.
Но я всё же вышел из вагона - как раз в тот момент, когда хмырь-чиновник наклеивал рядом с дверью лист тонкой факсовой бумаги. О да, там были наши имена. Так что пришлось немного потанцевать джигу.
С тех пор экспедиционный корпус в основном ест, спит и смотрит в окно. По всей видимости, в недрах бездушной индийской железнодорожной системы по-своему истолковали принцип, блестяще сформулированный Фридрихом Великим: «Дисциплину губит безделье, и если солдата не занять муштрой - он найдёт себе занятие сам». В данном случае муштра заменена жором. Жор начинается в 08:00 и полуторачасовыми рецидивами продолжается до девяти вечера. Могу сказать, что встречу с индианкитченом экспедиционный корпус перенёс достойно и без потерь.
За окнами же сначала тянулись пыльные равнины Северной Индии, где ровные делянки полей укрывались в тени каких-то неимоверно раскидистых деревьев. Потом стали мелькать то совершеннейшие пустыни, то взгорья, и поля перемежались рощами финиковых пальм, мужички пахали на волах деревянными сохами. Ну а нынче, на второй день пути, поезд катится по куда более приветливому краю Средней Индии. Горы, реки, джунгли и тоннели, обширные кокосняки, а справа - за невысокой грядой - должно быть Аравийское море. В данный момент, если я ничего не путаю, мы пресекаем Гоа.
На следующей остановке пойду зазырю, чо там.
ПС. Это мемуар такой, а паровозе написанный. Не выкидывать же было.
Не могу сказать, что за два года сильно соскучился по атмосфере города Дели. Точнее - по тому сложному коктейлю чада и миазмов, который заменяет местным жителям привычную мне дыхательную смесь газов. Но, всё же, выйдя из здания аэропорта, какую-то ностальгию испытал.
День (на этот раз начавшийся в четыре утра) вообще выдался богатым на впечатления. Например, наш экспедиционный корпус успел побывать в Олмоте. Более того - в зоопарке Олмоты. Там мы с младшим научным сотрудником единодушно пришли ко мнению, что кормление жирафа - гораздо менее интерактивный процесс, нежели кормление макаки японской.
Олмота вообще замечательный город, безотносительно макак. В аптеке, расположенной неподалёку от зоопарка, я наблюдал как некий мужчина - в годах уже, седой - покупает гандон с шипами. Он долго и тщательно разглядывал ассортимент, деловито комментируя детали каждого экземпляра, а потом, расплатившись, радостно объявил аптекарше:
- Ну, спасибо вам! Хе-хе, опробую его сейчас!
Аптекарша, столь же пожилая, как и он сам, похожая на завуча, взглянула на него поверх очков и отрезала:
- Не сейчас!
- Постоянный клиент теперь у вас буду! - неловко побравировал мужик напоследок, но всё же ушёл.
Апрекарша проводила его молчанием, а потом сказала:
- Мне он сразу показался каким-то дураком.
Вот из такого чудесного города я отбыл, испытывая, чего греха таить, тревогу относительно нового пункта назначения. И, само собой, нелепость стала громоздиться на нелепость, как только аэроплан лёг на курс.
Например, выяснилось, что в том отделе «Эйр Астаны», что отвечает за еду, работают люди потрясающей креативности. Они придумали вот какой фокус: во время рейса на Дели впаривать пассажирам, кои практически все являются эмиссарами Республики Индия, биточки из говядины. Но более всего меня поразила даже не сама эта охуительная находка, а неподдельное раздражение стюардесс: вот она, горлица, прошла треть салона, и у неё внезапно закончились все чикены; прошла ещё десяток рядов - и вегетарианским закромам пиздец; а оставшиеся пассажиры уж смотрят карим глазом и нервно притопывают ногой. И она такая в непонятках вся, такая вся ошарашенная.
Вот. А потом я стал контрабандистом. На таможне в моём чемодане обнаружили нечто странное, нечто не из этого мира.
- Водка это, - предположил я.
- Ноу, - ответил местный Верещагин (нихуя, кстати, не похожий на какого-нибудь жлоба из таможни - интеллигентный такой, в очочках, джиынсе), втыкая в монитор рентген-контроллера.
- Лекарства, наверное, - вспомнил я про аптечку. - Медикаментс.
Он подумал-подумал, да и велел чемодан вскрыть. Мне уже и самому было интересно, чего там такого сомнительного.
Сомнительными там были консервы. Особенно - тунец в масле. Дело в том, что я примерно представлял, как поведёт себя экспедиционный корпус, столкнувшись с индианкитченом, так что, естественно, принял меры. Вот эти-то меры меня чуть не подвели под статью.
Верещагин, как мог, объяснил мне, что в Индию нельзя ввозить рыбные консервы: это пиздец хуже убийства коровы, сказал он, это даже хуже приготовления биточков из говядины…
- И чо мне теперь делать-то с этим? - как мог, спросил я.
Верещагин подумал пару секунд и махнул рукой: «Да забей». И как проклял, добрый человек. С того момента все аборигены, с коими мне до сих пор приходилось входить в контакт, при возникновении проблемы разрешали её точно так же.
Так, скажем, сделал клерк в кассе такси: он пять минут перфорировал мне мозг пугающим вопросом «Бабаджа?!», а потом махнул рукой и выписал чек; позже я догадался, что под бабаджой имелся ввиду багаж.
Потом старенький водила гнал через город к вокзалу Низамуддин, где, как я тогда думал, мы с экспедиционным корпусом должны были провести ночь. Минут сорок он гнал без остановки («Я возил в психиатрическую!»), лишь немного притормаживая в пробках. Первый светофор возник на нашем пути уже перед вокзалом. До этого мы видели в сумерках и перди-окраины, и целые кварталы ашрамов, где экзистенциальность низвергается в душу неудержимым потоком прямо из Космоса, и мгновенно открывается третий глаз - такой же близорукий, как и первые два: диоптрия -2,25 да астигматизм. Ну а потом начались кварталы-днища, кварталы-клоаки, кварталы-ахтыжёбаныйтыжнахуй. С нищими, калеками, сумасшедшими, с говном, говном, говном. Я посмотрел на водилу, он на меня. «Да забей».
Вокзал Низамуддин оказался средоточием этой россыпи днищ и клоак. И говна. Впрочем, к такси сразу подошёл полный достоинства долговязый кули с перекинутым через плечо полотенцем. Я сказал, что нам нужно в рест-рум. Он, сука, даже не удивился! Хоть бы тень сомнения пробежала по его ебалу, хоть бы тень сарказма! Нет! В секунду схуячил из своего полотенца жгут, свернул его колбасой, уложил на плешь, сверху - мой чемодан, - и попиздил, падла, в рест-рум. То есть - в комнаты отдыха, о которых на форумах любителей Индии говорят, что это «типа недорогих гостиниц при вокзалах».
Я узрел стопроцентно экзистенциальный, неудержимым диарейным потоком низвергающийся их Космоса прямо в душу Пиздец. Мой недавно обретённый третий глаз зажмурился так, что стало ломить во лбу. Еще я пожалел, что два других глаза мне в детстве не выкололи цыгане. Я не смог произнести даже традиционного в таких случаях «Еб-ба-а-а-ать»… Что там, я даже икнуть не смог.
Более всего рест-рум походил на старый добрый школьный туалет. Или на провинциальный морг, где накрылся рефрижератор. Короче, главенствовали там белый потрескавшийся кафель, ссаные лужи и неподвижные, нагие людские тела.
- Неси назад, оглобля, - сказал я, повернувшись к кули. Если бы я даже произнёс эту фразу на чистом урду, она не прозвучала бы более выразительно. «Да забей», - как бы ответил кули, закидывая чемодан с контрабандой себе на макушку. За эту экскурсию он срубил с меня двести рупий. Упрекать поганца было не в чем, оставалось только расплатиться и послать на хуй. А идти ему было совсем недалеко.
Экспедиционный корпус был эвакуирован в отель, с содержанием которого я загодя ознакомился в этих ваших интернетах. Эти ваши интернеты выдали вполне адекватную информацию за исключением данных о лёгком керосиновом амбре, царящем в номерах - сей постоялый двор находится в весьма оживлённом районе. Однако после ознакомления с окрестностями вокзала Низамуддин экспедиционный корпус не стал протестующе громыхать табуретками, поочерёдно принял душ, и лёг спать, перед сном вместо «Отче наш» прочтя хором анафему индийской столице.
Понятно, что во время этого непродолжительного, но яркого вояжа по Дели я ничуть не озаботился тем, чтобы обеспечить последующее повествование какими-либо картинками. Впрочем, этот рассказ вполне логично проиллюстрировать сделанной в тот же день в зоопарке города Алматы фотографией жопы носорога.
На следующий день экспедиционный корпус ждало последнее (как я надеюсь) испытание. Нужно было вернуться на вокзал Низамуддин к отбытию одиннадцатичасового экспресса в Тируванантапурам. Технически это было вполне выполнимо - и труппа в полном составе прибыла на перрон пятого пути уже в районе 10:00. Психологических проблем при свете дня тоже не возникло - тем более что в этот раз такси подъехало к вокзалу этакой Дорогой сахибов, непостижимым образом минуя клоаки.
Подвохов было два. Первый: мы прибыли рано. В Индии заявляться на перрон за час до отбытия поезда, при жаре и полном безветрии - это дохуя рано.
Второй подвох был неизмеримо серьёзнее. Рассказываю:
Забронировать по Интернету билет на индийский паровоз - гемморно, но возможно. Но в известной степени бессмысленно. Дело в том, что эти шельмы продадут вам по Интернету билет даже в том случае, если мест нет уже в течение месяца. Узнать, забронировал ли ты билет на реальное койко-место или на сраный виртуал - можно лишь непосредственно перед отбытием поезда. Где-то за час до него в недрах бездушной индийской железнодорожной системы мутятся пассажирские чарты, а когда состав подаётся к перрону, то на каждый вагон, рядом с входом, наклеивают список ездунов.
И вот мы грилились в ожидании нашего экспересса, и, честно скажу, изрядно выпадали на измену. Поезд обозначил своё присутствие без пятнадцати. Вагон 1АС там был только один, никаких списков у входа не наблюдалось. Экспедиционный корпус в припадке того благородного боевого неистовства, которое заставляет действовать с исключительной рациональностью, занял первое попавшееся купе.
- Пойду-ка я посмотрю, может, эти списки где-то есть, - предложил я, через пару минут отлипнув от кондиционера.
- Пофигу списки! - прогудела в другой кондиционер заведующая хозчастью. - Мы отсюда в любом случае не уйдём.
Но я всё же вышел из вагона - как раз в тот момент, когда хмырь-чиновник наклеивал рядом с дверью лист тонкой факсовой бумаги. О да, там были наши имена. Так что пришлось немного потанцевать джигу.
С тех пор экспедиционный корпус в основном ест, спит и смотрит в окно. По всей видимости, в недрах бездушной индийской железнодорожной системы по-своему истолковали принцип, блестяще сформулированный Фридрихом Великим: «Дисциплину губит безделье, и если солдата не занять муштрой - он найдёт себе занятие сам». В данном случае муштра заменена жором. Жор начинается в 08:00 и полуторачасовыми рецидивами продолжается до девяти вечера. Могу сказать, что встречу с индианкитченом экспедиционный корпус перенёс достойно и без потерь.
За окнами же сначала тянулись пыльные равнины Северной Индии, где ровные делянки полей укрывались в тени каких-то неимоверно раскидистых деревьев. Потом стали мелькать то совершеннейшие пустыни, то взгорья, и поля перемежались рощами финиковых пальм, мужички пахали на волах деревянными сохами. Ну а нынче, на второй день пути, поезд катится по куда более приветливому краю Средней Индии. Горы, реки, джунгли и тоннели, обширные кокосняки, а справа - за невысокой грядой - должно быть Аравийское море. В данный момент, если я ничего не путаю, мы пресекаем Гоа.
На следующей остановке пойду зазырю, чо там.
ПС. Это мемуар такой, а паровозе написанный. Не выкидывать же было.