Разочарование в человеке. Фильмы Феллини. III
Оригинал взят у agantis в Разочарование в человеке. Фильмы Феллини. III
Итак, мир в фильмах Феллини находится в тупике инфантильности и бессмысленности. Поражённым оказывается не только народ, но и интеллигенция. Кто же должен исправить ситуацию? Муссолини на эту роль не подошёл... Дирижёр, превращающийся в Гитлера? Но и этот вариант очевидным образом проблематичен. Что же ответит нам Феллини?
«И корабль плывёт» многие критики считают де факто последним фильмом режиссёра - он ставит некую последнюю точку (интересно, в каком пути?), последующие же его фильмы - знаменуют отказ от былой эстетичности, «потворство массовым вкусам».
Диспозиция - та же самая: народ, «креативная» интеллигенция - но теперь ещё с представителями политической власти. Все плывут на корабле, провожая в последний путь некую гениальную певицу - её прах должны развеять вблизи её родного острова, посреди моря. Главный герой - журналист, рассуждающий о жизни, искусстве, берущий интервью и несколько со стороны комментирующий всё, происходящее на корабле.
Интеллигенция занимается тем, чем положено интеллигенции в фильмах Феллини. Интересен образ великого герцога Австро-Венгерской империи: он чрезвычайно полон, аляповат, женственен. То наслаждается компанией богемы, то занимается более аристократическими развлечениями - вроде фехтования. Главный герой добивается встречи с ним и просит как-то успокоить народ, живущий в преддверии Первой Мировой войны.
Далее разыгрывается характерная сценка: герцог отвечает - и кажется, что он отмахивается от журналиста дежурной фразой. Переводчики выдают нечто неопределённое, начинается долгий спор о нюансах перевода - пока, наконец, герой не выдерживает и не кричит, возмущаясь неготовности герцога сказать что-либо внятное в такой острый период. Тогда герцог - уже в обход переводчиков - поясняет: «Мы сидим на краю вулкана».
В целом же, фильм (как и положено «финальному» творению) соединяет в единое целое те компоненты, которые ранее - в «Амаркорде» и «Сладкой жизни» - были показаны по отдельности. «Креативщики» удивлённо смотрят на каторжный труд простого рабочего - и даже, вроде, пытаются выстроить с ними связь… Но всё, что они могут - это красиво петь и плясать; может, подавать иногда кусочек с барского стола. Точно так же они относятся и к спасённым на море сербам (почему-то их любят показывать похожими на цыган) - первым жертвам начавшейся Мировой войны. Когда начинается спор о том, выдавать ли беженцев кораблю Австро-Венгрии - интеллигенция пасует перед реальной силой.
Впрочем, скорее, она и не может произвести из себя ничего, кроме песенки: «Ни за что не отдадим!». Разве что одна барышня, одержимая особым романтизмом, уплывает вместе с пленными - но она смотрится явно лишней в их компании; она не видит, куда всё идёт на самом деле. Великий герцог взирает на всё равнодушно, не особенно-то обращает внимание на причитания «креативной» братии и нехотя готовится вернуться с корабля мирного, наполненного бомондом (но плывущего на похороны) - на корабль военный, но оттого не менее комичный и корявый.
Конец фильма - ожидаемо алогичен: один из сербов кидает в военный корабль бомбу, он взрывается, напоследок стреляя и топя «креативный» пароход. Главный герой даёт такой комментарий случившемуся: конечно, самодельная бомба мальчика-серба не могла вызвать такое историческое событие; многие сомневаются, что бросил её именно этот мальчик, да и вообще в том, что бомба была. Говорят, что корабль выстрелил сам, чтобы вызвать международный конфликт… Есть много версий, но они не важны.
Не важны - потому что суть не в спичке, а в высушенном и политом бензином лесе - состояние всех слоёв общество такое, что всё должно полыхнуть - рано или поздно. Церковь рушится, все корабли тонут - большинство людей выживает, пересаживается на другой корабль… Но это уже всё не важно. Потому что автор сделал свой выбор - его альтер-эго садится на шлюпку и отчаливает прочь от всего этого дурдома, в компании с одним лишь больным носорогом.
Да, Феллини то осторожно - комментируя «Амаркорд», то более прямо - в «Репетиции», - говорит: нужно растормошить людей, нам нужен храбрый и дерзновенный - пусть даже сверхчеловек, - герой или лидер. Фашизм пытался вытянуть эту лямку - в Италии не получилось, потому что Муссолини - плоть от плоти Италия. В Германии - видно, получилось. Не понятно - хорошо ли это или плохо, по мнению Феллини - да и вряд ли бы он открыто это сказал. Но самым позитивным финалом обладает именно «Репетиция»: оркестр что-то всё-таки играет, дирижёр занимает какое-то место, церковь вроде бы не доламывается…
Впрочем, фашизм побеждён - и не остаётся уже ничего. Запад разваливается, тонет, плывёт дальше… Но надежды нет. Феллини плюёт на всех и уходит в закат. Марчелло даже не умрёт - он будет вечно страдать, в полусне, без любви и жизни. Может, кого-то убьют - но в целом, какой-то корабль плывёт. «Человечеству осталось одно одиночество… Надо разойтись и кончить историю».
Наконец, я должен отметить две вещи.
Первое. Феллини - не Стэнли Крамер. У последнего «Корабль дураков» приплывает, конечно, в фашизм - но люди на нём испытывают катарсис, борются, страдают за свою человечность и свои убеждения, а главное - изменяются. Фильм совсем другой - во всём, кроме каких-то аналогий в сюжете. По атмосфере (нет абсолютной власти инфантильного балагана, хотя есть и ирония, и юмор), по персонажам, по их дальнейшим судьбам…
Феллини не испытывает ничего, кроме разочарования и презрения. Крамер, вторя «Фанни и Александру» Ингмара Бергмана, говорит: «Да, многое не получилось; мы приплыли чёрт знает куда. Но жизнь ещё теплится - и возможность для человека взять реванш, исправить, изменить мир - есть. И жертвы были не зря».
Феллини же утверждает: «Вся жизнь - бесконечный круговорот инфантильного карнавала, смерти и рождения; игра эроса, сведённого к тупой сексуальности. Можно метаться, можно убиваться, можно просто разойтись - но сделать ничего нельзя. Максимом максиморум - можно удержать всё от окончательного краха, но чем-то совсем ужасным, наподобие Гитлера».
Второе. Рядом всё время был Советский Союз - да, там уже вовсю разворачивалась «Застава Ильича» («Мне двадцать лет»); но не только же это - ещё и «Оптимистическая трагедия». Но он упорно, невротически выводится за рамки - его нет даже у Крамера (разве что на уровне общего настроя) и Бергмана, чего уж говорить о Феллини. А ведь Гитлера и Муссолини нет почему-то? Не потому же, что (как утверждал подверженный тому же недугу Альбер Камю) французы думали-думали, думали-думали - чем же философски оправдана их борьба с фашизмом? И, наконец, придумали - мы экзистенциалисты, готовые игнорировать вызов абсурдности бытия - и сразу всех победили. Наверное, кто-то им «помог»?
Коммунистической, социалистической, вообще вменяемой «левой» опции нет. Можно - как Эрих Фромм - переживать несовершенства советского строя и даже предрекать ему гибель, но начисто игнорировать его существование - значит быть нечестным и творчески, и философски, и метафизически (в пределе). Только элиминировав этот путь можно прийти к выводам Феллини. Только вырвав с корнем революционное, пробуждающее, освободительное начало - можно взвешивать пользу от фашизма.
Кстати, помните отношение Феллини к католической церкви? Она для него свелась к институту инфантилизации населения. Учитывая всё вышесказанное, мы должны заключить, что для режисёра не существует и жертвы Христа. Есть антихристовый проект «счастливое дитя» - то ли с Великим инквизитором во главе, то ли даже без него (вот Феллини и размышляет - что лучше? Что реальней?). Но нет большого пласта христианской культуры, нет «красной» культуры, нет вообще значительной доли человеческого.
На это всё нужно закрыть глаза, чтобы прийти к выводам Феллини. Что ж, этот режиссёр - а за ним, кажется, и большая часть творческой и иной элиты запада - к ним успешно и приходит.
Что это значит, если довести мысль до конца - думайте сами. В каком-то смысле, такие выводы не бесплатны: вы же не уплывёте никуда с носорогом, да и за Штайнером не последуете (вспоминаем монолог сомневающегося в соразмерности своих сил своему предназначению Гамлета - «быть или не быть?»). Т.е. нужно будет что-то делать…
Ну, так оно и нужно. На этой счастливой ноте я прощаюсь с Феллини.
Итак, мир в фильмах Феллини находится в тупике инфантильности и бессмысленности. Поражённым оказывается не только народ, но и интеллигенция. Кто же должен исправить ситуацию? Муссолини на эту роль не подошёл... Дирижёр, превращающийся в Гитлера? Но и этот вариант очевидным образом проблематичен. Что же ответит нам Феллини?
«И корабль плывёт» многие критики считают де факто последним фильмом режиссёра - он ставит некую последнюю точку (интересно, в каком пути?), последующие же его фильмы - знаменуют отказ от былой эстетичности, «потворство массовым вкусам».
Диспозиция - та же самая: народ, «креативная» интеллигенция - но теперь ещё с представителями политической власти. Все плывут на корабле, провожая в последний путь некую гениальную певицу - её прах должны развеять вблизи её родного острова, посреди моря. Главный герой - журналист, рассуждающий о жизни, искусстве, берущий интервью и несколько со стороны комментирующий всё, происходящее на корабле.
Интеллигенция занимается тем, чем положено интеллигенции в фильмах Феллини. Интересен образ великого герцога Австро-Венгерской империи: он чрезвычайно полон, аляповат, женственен. То наслаждается компанией богемы, то занимается более аристократическими развлечениями - вроде фехтования. Главный герой добивается встречи с ним и просит как-то успокоить народ, живущий в преддверии Первой Мировой войны.
Далее разыгрывается характерная сценка: герцог отвечает - и кажется, что он отмахивается от журналиста дежурной фразой. Переводчики выдают нечто неопределённое, начинается долгий спор о нюансах перевода - пока, наконец, герой не выдерживает и не кричит, возмущаясь неготовности герцога сказать что-либо внятное в такой острый период. Тогда герцог - уже в обход переводчиков - поясняет: «Мы сидим на краю вулкана».
В целом же, фильм (как и положено «финальному» творению) соединяет в единое целое те компоненты, которые ранее - в «Амаркорде» и «Сладкой жизни» - были показаны по отдельности. «Креативщики» удивлённо смотрят на каторжный труд простого рабочего - и даже, вроде, пытаются выстроить с ними связь… Но всё, что они могут - это красиво петь и плясать; может, подавать иногда кусочек с барского стола. Точно так же они относятся и к спасённым на море сербам (почему-то их любят показывать похожими на цыган) - первым жертвам начавшейся Мировой войны. Когда начинается спор о том, выдавать ли беженцев кораблю Австро-Венгрии - интеллигенция пасует перед реальной силой.
Впрочем, скорее, она и не может произвести из себя ничего, кроме песенки: «Ни за что не отдадим!». Разве что одна барышня, одержимая особым романтизмом, уплывает вместе с пленными - но она смотрится явно лишней в их компании; она не видит, куда всё идёт на самом деле. Великий герцог взирает на всё равнодушно, не особенно-то обращает внимание на причитания «креативной» братии и нехотя готовится вернуться с корабля мирного, наполненного бомондом (но плывущего на похороны) - на корабль военный, но оттого не менее комичный и корявый.
Конец фильма - ожидаемо алогичен: один из сербов кидает в военный корабль бомбу, он взрывается, напоследок стреляя и топя «креативный» пароход. Главный герой даёт такой комментарий случившемуся: конечно, самодельная бомба мальчика-серба не могла вызвать такое историческое событие; многие сомневаются, что бросил её именно этот мальчик, да и вообще в том, что бомба была. Говорят, что корабль выстрелил сам, чтобы вызвать международный конфликт… Есть много версий, но они не важны.
Не важны - потому что суть не в спичке, а в высушенном и политом бензином лесе - состояние всех слоёв общество такое, что всё должно полыхнуть - рано или поздно. Церковь рушится, все корабли тонут - большинство людей выживает, пересаживается на другой корабль… Но это уже всё не важно. Потому что автор сделал свой выбор - его альтер-эго садится на шлюпку и отчаливает прочь от всего этого дурдома, в компании с одним лишь больным носорогом.
Да, Феллини то осторожно - комментируя «Амаркорд», то более прямо - в «Репетиции», - говорит: нужно растормошить людей, нам нужен храбрый и дерзновенный - пусть даже сверхчеловек, - герой или лидер. Фашизм пытался вытянуть эту лямку - в Италии не получилось, потому что Муссолини - плоть от плоти Италия. В Германии - видно, получилось. Не понятно - хорошо ли это или плохо, по мнению Феллини - да и вряд ли бы он открыто это сказал. Но самым позитивным финалом обладает именно «Репетиция»: оркестр что-то всё-таки играет, дирижёр занимает какое-то место, церковь вроде бы не доламывается…
Впрочем, фашизм побеждён - и не остаётся уже ничего. Запад разваливается, тонет, плывёт дальше… Но надежды нет. Феллини плюёт на всех и уходит в закат. Марчелло даже не умрёт - он будет вечно страдать, в полусне, без любви и жизни. Может, кого-то убьют - но в целом, какой-то корабль плывёт. «Человечеству осталось одно одиночество… Надо разойтись и кончить историю».
Наконец, я должен отметить две вещи.
Первое. Феллини - не Стэнли Крамер. У последнего «Корабль дураков» приплывает, конечно, в фашизм - но люди на нём испытывают катарсис, борются, страдают за свою человечность и свои убеждения, а главное - изменяются. Фильм совсем другой - во всём, кроме каких-то аналогий в сюжете. По атмосфере (нет абсолютной власти инфантильного балагана, хотя есть и ирония, и юмор), по персонажам, по их дальнейшим судьбам…
Феллини не испытывает ничего, кроме разочарования и презрения. Крамер, вторя «Фанни и Александру» Ингмара Бергмана, говорит: «Да, многое не получилось; мы приплыли чёрт знает куда. Но жизнь ещё теплится - и возможность для человека взять реванш, исправить, изменить мир - есть. И жертвы были не зря».
Феллини же утверждает: «Вся жизнь - бесконечный круговорот инфантильного карнавала, смерти и рождения; игра эроса, сведённого к тупой сексуальности. Можно метаться, можно убиваться, можно просто разойтись - но сделать ничего нельзя. Максимом максиморум - можно удержать всё от окончательного краха, но чем-то совсем ужасным, наподобие Гитлера».
Второе. Рядом всё время был Советский Союз - да, там уже вовсю разворачивалась «Застава Ильича» («Мне двадцать лет»); но не только же это - ещё и «Оптимистическая трагедия». Но он упорно, невротически выводится за рамки - его нет даже у Крамера (разве что на уровне общего настроя) и Бергмана, чего уж говорить о Феллини. А ведь Гитлера и Муссолини нет почему-то? Не потому же, что (как утверждал подверженный тому же недугу Альбер Камю) французы думали-думали, думали-думали - чем же философски оправдана их борьба с фашизмом? И, наконец, придумали - мы экзистенциалисты, готовые игнорировать вызов абсурдности бытия - и сразу всех победили. Наверное, кто-то им «помог»?
Коммунистической, социалистической, вообще вменяемой «левой» опции нет. Можно - как Эрих Фромм - переживать несовершенства советского строя и даже предрекать ему гибель, но начисто игнорировать его существование - значит быть нечестным и творчески, и философски, и метафизически (в пределе). Только элиминировав этот путь можно прийти к выводам Феллини. Только вырвав с корнем революционное, пробуждающее, освободительное начало - можно взвешивать пользу от фашизма.
Кстати, помните отношение Феллини к католической церкви? Она для него свелась к институту инфантилизации населения. Учитывая всё вышесказанное, мы должны заключить, что для режисёра не существует и жертвы Христа. Есть антихристовый проект «счастливое дитя» - то ли с Великим инквизитором во главе, то ли даже без него (вот Феллини и размышляет - что лучше? Что реальней?). Но нет большого пласта христианской культуры, нет «красной» культуры, нет вообще значительной доли человеческого.
На это всё нужно закрыть глаза, чтобы прийти к выводам Феллини. Что ж, этот режиссёр - а за ним, кажется, и большая часть творческой и иной элиты запада - к ним успешно и приходит.
Что это значит, если довести мысль до конца - думайте сами. В каком-то смысле, такие выводы не бесплатны: вы же не уплывёте никуда с носорогом, да и за Штайнером не последуете (вспоминаем монолог сомневающегося в соразмерности своих сил своему предназначению Гамлета - «быть или не быть?»). Т.е. нужно будет что-то делать…
Ну, так оно и нужно. На этой счастливой ноте я прощаюсь с Феллини.