По соглашению с Женей подробный разбор статьи Бродского
1. Самое основное. Пвторю. Бродский полностью игнорирует, что "правило" - не правило, а коментарий, художественная иллюстрация. Причём и смысл правила "не противься злому" (формулировка по необходимости - это проповедь - кратка) не в полном отказе от борьбы со злом - а именно в непричинении ответного зла. Тут не нужны никакие толкования, текст
( Read more... )
что жизнь вообще идёт развиваясь и что в этом развитии главное участие
принимаем мы, люди мысли, а из людей мысли главное влияние имеем мы --
художники, поэты. Наше призвание -- учить людей. Для того же, чтобы не
представился тот естественный вопрос самому себе: что я знаю и чему мне
учить, -- в теории этой было выяснено, что этого и не нужно знать, а что
художник и поэт бессознательно учит. Я считался чудесным художником и
поэтом, и потому мне очень естественно было усвоить эту теорию. Я --
художник, поэт -- писал, учил, сам не зная чему. Мне за это платили деньги, у меня было прекрасное кушанье, помещение, женщины, общество, у меня была
слава. Стало быть, то, чему я учил, было очень хорошо.
Вера эта в значение поэзии и в развитие жизни была вера, и я был одним из жрецов её. Быть жрецом её было очень выгодно и приятно. И я довольно долго жил в этой вере, не сомневаясь в её истинности. Но на второй и в особенности на третий год такой жизни я стал сомневаться в непогрешимости этой веры и стал её исследовать. Первым поводом к сомнению было то, что я стал замечать, что жрецы этой веры не все были согласны между собою. Одни
говорили: мы -- самые хорошие и полезные учители, мы учим тому, что нужно, а другие учат неправильно. А другие говорили: нет, мы -- настоящие, а вы учите неправильно. И они спорили ссорились, бранились, обманывали, плутовали друг против друга. Кроме того было много между нами людей и не заботящихся о том, кто прав, кто не прав, а просто достигающих своих корыстных целей с помощью этой нашей деятельности. Всё это заставило меня усомниться в истинности нашей веры.
Кроме того, усомнившись в истинности самой веры писательской, я стал внимательнее наблюдать жрецов её и убедился, что почти все жрецы этой веры, писатели, были люди безнравственные и, в большинстве, люди плохие, ничтожные по характерам -- много ниже тех людей, которых я встречал в моей прежней разгульной и военной жизни -- но самоуверенные и довольные собой, как только могут быть довольны люди совсем святые или такие, которые и не знают, что такое святость. Люди мне опротивели, и сам себе я опротивел, и я понял, что вера эта -- обман.
Reply
Но странно то, что хотя всю эту ложь веры я понял скоро и отрёкся от неё, но от чина, данного мне этим людьми, -- от чина художника, поэта, учителя, -- я не отрёкся. Я наивно воображал, что я -- поэт, художник, и могу учить всех, сам не зная, чему я учу. Я так и делал.
Из сближения с этими людьми я вынес новый порок -- до болезненности развившуюся гордость и сумасшедшую уверенность в том, что я призван учить людей, сам не зная чему.
Теперь, вспоминая об этом времени, о своём настроении тогда и настроении тех людей (таких, впрочем, и теперь тысячи), мне и жалко, и страшно, и смешно, -- возникает именно то самое чувство, которое испытываешь в доме сумасшедших.
Мы все тогда были убеждены, что нам нужно говорить и говорить, писать, печатать -- как можно скорее, как можно больше, что всё это нужно для блага человечества. И тысячи нас, отрицая, ругая один другого, все печатали, писали, поучая других. И, не замечая того, что мы ничего не знаем, что на самый простой вопрос жизни: что хорошо, что дурно, -- мы не знаем, что ответить, мы все, не слушая друг друга, все враз говорили, иногда потакая друг другу и восхваляя друг друга с тем, чтоб и мне потакали и меня похвалили, иногда же раздражаясь и перекрикивая друг друга, точно так, как в сумасшедшем доме.
Тысячи работников дни и ночи из последних сил работали, набирали, печатали миллионы слов, и почта развозила их по всей России, а мы всё ещё больше и больше учили, учили и учили и никак не успевали всему научить, и всё сердились, что нас мало слушают.
Ужасно странно, но теперь мне понятно. Настоящим, задушевным рассуждением нашим было то, что мы хотим как можно больше получать денег и похвал. Для достижения этой цели мы ничего другого не умели делать, как только писать книжки и газеты. Мы это и делали. Но для того, чтобы нам делать столь бесполезное дело и иметь уверенность, что мы -- очень важные люди, нам надо было ещё рассуждение, которое бы оправдывало нашу деятельность. И вот у нас было придумано следующее: всё, что существует, то разумно. Всё же, что существует, всё развивается. Развивается же всё посредством просвещения. Просвещение же измеряется распространением книг,
газет. А нам платят деньги и нас уважают за то, что мы пишем книги и газеты, и потому мы -- самые полезные и хорошие люди. ".
Вот это и существенно в этом поганом спиче, это его основное содержание: "Я поэт и потому - самый важный". Бродский действительно великий поэт, и на самом деле важен. Но спич от этого менее поганым не становится
Reply
Leave a comment