Докторские цилиндры. Cylindres doctorskie.
В квартире сверху какой-то идиот орудует - так это называлось во времена моей молодости. Заколачивает гвозди или это-того, спросила я как-то у новой, не к месту живущей в моей (!) квартире соседки. Это-того - эта паскуда трахает так, что я чувствую стук на сидении моего стула (к вопросу о проводимости звука через деревянные поверхности). Хорошо, что долго ему не продержаться, и в какой-то, кажущийся отдаленным, как планета Нептун, момент он должен кончить. Невыносимый, шарообразный голод - я отказалась от еды. Да, издательству "Пустошитель" явно повезло отхватить мои рассказы еще в те времена, когда я была бодра и писала с такой же легкостью, с какой в автомастерской на моей (!) улице заводят синие машины 70-х годов. Стук не прекращается, но ритм пошел на убыль. Когда же это произошло в моей жизни?
Для чего ехать в Париж, если везде всё одинаково - и действительно, к середине 2-го дня после принятия душа начинает чесаться голова. Ты будешь окружена людьми, но на этот раз французами, предрекала мать - и как же она ошиблась! Ни в автомастерской, ни на углу моей улицы и соседней Барбанегр, ни в кальяновом ночном кафе, ни в баре "Контакт", ни даже на бульваре Фландр - французов нет. По крайней мере, нет французов таких, какими их представляют в России. Может быть, несколько засели за решетками в здании Полицейского участка. Стук набирает силу, хотя ритм прерывается все чаще. Этот участок не несет в себе никакого смысла так же, как и всё, что происходит - в Париже ли, Москве.. Полицейские организовали эту бутаффорскую лавочку, чтобы стеречь французов африканского происхождения, торгующих наркотиками на углу с Барбанегр. Это не запрещено - у них нет ни вывески ("недорогие наркотические средства в сердце Парижа" - слишком длинно), ни служебной формы (все одеты в черное), ни стульев (ребята торгуют стоя, и причем до позднего вечера - наркоторговец - тяжелая и опасная профессия, хотя и подразумевает проявление инициативы и общение с людьми). Стук закончился - последние удары были такими, что я вспомнила о гвоздях, но нет, это всего лишь привычный треск кровати. 22 минуты - никогда мне не случалось найти такого хорошего любовника, а уж сколько их было, и вот, на расстоянии вытянутой руки - он.
Мне кажется, в Москве я уже не выживу, признаюсь я матери, провожавшей меня 4 года назад с белым платком в руке. Но не выжить мне и здесь - и это всё очевиднее. Где бы я ни оказалась - шансы мои на выживание ничтожно малы. Последние дни любопытны тем, что неприятности, точнее, неразрешимые проблемы падают, как флаги после проведенной демонстрации - на парижский тротуар. Я снова осталась без жилья. Как-то посчитав, что я переезжала уже 7 раз, я застыдилась этой цифры и стала заменять ее другой - 3. Ого, 3 раза - это должно было быть непросто, соглашались французы, так вот и я о чем, подтверждала я. Даже главный редактор "Пустошителя" уже не хочет слышать о моих переездах. Он, видите ли, заподозрил меня в том, что я рассказываю о них, нарочно преувеличивая цифру, чтобы всучить издательству туристический гид "Районы Парижа", написанный еще в 1-ый год жизни здесь. Я пошла на спад - комната захламляется неубранными вещами, наглядно представляя, как обстоит дело с моей судьбой, желудок лишен пищи, чтобы и у него не было иллюзии, что можно услаждаться при всяком желании, тело обезвредено отсутствием сна - более я не представляю никакой опасности. Недавно возвращалась, как обычно, в пол 1-го ночи, навстречу шел небольшой пакистанец и кричал, мадам, это 1-ственное слово вышло у него с акцентом. Пока шла до дома (!), всё не могла понять, чего хотел от меня этот крошечный темнокожий мужчина, что рассчитывал получить. Ничего, именно ничего - он знал это, и мысль опутывала его приятностью.
Ничего не ждет меня и в Москве. Отец, преподаватель вуза по начертательной геометрии, по слухам, ведет жизнь обычного китайского чиновника. Началось всё банально - с книг по искусству: на экзаменационном столе лежали тома с мелованными страницами. Так было до тех пор, пока кто-то не принес - по недоразумению - историю готических соборов Франции, и отец заорал, что просил книгу о церквях Италии времен Ренессанса - план напоминает византийский, следовательно, не вызывает тошноту. В следующий раз - никаких книг, приносите колбасу и горошек, заявил он. И опять какой-то двоечник притащил коньяк - как ты мог внести алкоголь в учебное заведение, отец брал бутылку недоумевая. Затем резали чистой геометрической формы цилиндры, вскрывали банку, воображая врезанные поверхности, ужинали. Отец ухмылялся поучая студенток, как когда-то меня - какая из тебя будет жена, ты и сковородку-то держать не умеешь - это и есть постижение через опыт.
Тебе никогда не создать семьи, говорит мой друг, чем я хуже других, огрызаюсь я. Женщины выходят замуж, чтобы готовить ужин и рожать ребенка, не соглашается он. Ты знаешь, что я никогда не готовлю, что ж ты заладил, перехожу я на крик. Семья доступна только нормальным людям, твой 1-венный шанс был с техником компьютеров - и что ты сделала с ним, упустила, отвечает он за меня. Он признался мне как-то, что работает, чтобы снимать квартиру в бетонном пригороде Парижа и кормить свою кошку, заорала я, и всё, другого смысла в работе он не видит, а я, писатель, полуархитектор, путешественник... Ерунда, пробубнил друг, научи меня русскому наконец, через 3 дня я приземляюсь в Минске, а у меня нет даже словаря.
Опять начнутся эти визиты - точнее, посещения - подвалов, чердаков, подвесных кроватей, дырявых ковров и шкафов (трубы проходят через шкаф, и одежда может подмокать), окон, упирающихся в выбеленные или посеревшие от дождя стены, а то и еще лучше - бетонные постройки 70-х гг. А где же стабильность, которая должна была прийти в мою жизнь по истечении 4-х парижских лет? С чего бы вдруг, ответила мать, ты студентка, да еще и безработная, небось и говоришь-то с акцентом. Свой акцент я отчетливо слышу - у меня есть подруга Аннушка, как-то доверилась мне молодая француженка сенегальских кровей, когда мы сидели в приемной стоматологической клиники. Мне только отбелить, бросила она врачу, пока я вдавливала ногти в шею - от ужаса. Так же поступаю и теперь - вокзал, комната под крышей с общим туалетом, мост у канала, дорогущая проходная зала в квартире с недоумками, полуподвальная каморка в обмен на ласки безработного испанца - гадать о моем будущем жилье, это все равно, что слушать прогноз погоды на 10 дней вперед - выгляни за окно, посоветовал как-то брат.
Неготическая итальянская церковь. Eglise non-gothique italienne. Сожители. Concubins.
Для чего ехать в Париж, если везде всё одинаково - и действительно, к середине 2-го дня после принятия душа начинает чесаться голова. Ты будешь окружена людьми, но на этот раз французами, предрекала мать - и как же она ошиблась! Ни в автомастерской, ни на углу моей улицы и соседней Барбанегр, ни в кальяновом ночном кафе, ни в баре "Контакт", ни даже на бульваре Фландр - французов нет. По крайней мере, нет французов таких, какими их представляют в России. Может быть, несколько засели за решетками в здании Полицейского участка. Стук набирает силу, хотя ритм прерывается все чаще. Этот участок не несет в себе никакого смысла так же, как и всё, что происходит - в Париже ли, Москве.. Полицейские организовали эту бутаффорскую лавочку, чтобы стеречь французов африканского происхождения, торгующих наркотиками на углу с Барбанегр. Это не запрещено - у них нет ни вывески ("недорогие наркотические средства в сердце Парижа" - слишком длинно), ни служебной формы (все одеты в черное), ни стульев (ребята торгуют стоя, и причем до позднего вечера - наркоторговец - тяжелая и опасная профессия, хотя и подразумевает проявление инициативы и общение с людьми). Стук закончился - последние удары были такими, что я вспомнила о гвоздях, но нет, это всего лишь привычный треск кровати. 22 минуты - никогда мне не случалось найти такого хорошего любовника, а уж сколько их было, и вот, на расстоянии вытянутой руки - он.
Мне кажется, в Москве я уже не выживу, признаюсь я матери, провожавшей меня 4 года назад с белым платком в руке. Но не выжить мне и здесь - и это всё очевиднее. Где бы я ни оказалась - шансы мои на выживание ничтожно малы. Последние дни любопытны тем, что неприятности, точнее, неразрешимые проблемы падают, как флаги после проведенной демонстрации - на парижский тротуар. Я снова осталась без жилья. Как-то посчитав, что я переезжала уже 7 раз, я застыдилась этой цифры и стала заменять ее другой - 3. Ого, 3 раза - это должно было быть непросто, соглашались французы, так вот и я о чем, подтверждала я. Даже главный редактор "Пустошителя" уже не хочет слышать о моих переездах. Он, видите ли, заподозрил меня в том, что я рассказываю о них, нарочно преувеличивая цифру, чтобы всучить издательству туристический гид "Районы Парижа", написанный еще в 1-ый год жизни здесь. Я пошла на спад - комната захламляется неубранными вещами, наглядно представляя, как обстоит дело с моей судьбой, желудок лишен пищи, чтобы и у него не было иллюзии, что можно услаждаться при всяком желании, тело обезвредено отсутствием сна - более я не представляю никакой опасности. Недавно возвращалась, как обычно, в пол 1-го ночи, навстречу шел небольшой пакистанец и кричал, мадам, это 1-ственное слово вышло у него с акцентом. Пока шла до дома (!), всё не могла понять, чего хотел от меня этот крошечный темнокожий мужчина, что рассчитывал получить. Ничего, именно ничего - он знал это, и мысль опутывала его приятностью.
Ничего не ждет меня и в Москве. Отец, преподаватель вуза по начертательной геометрии, по слухам, ведет жизнь обычного китайского чиновника. Началось всё банально - с книг по искусству: на экзаменационном столе лежали тома с мелованными страницами. Так было до тех пор, пока кто-то не принес - по недоразумению - историю готических соборов Франции, и отец заорал, что просил книгу о церквях Италии времен Ренессанса - план напоминает византийский, следовательно, не вызывает тошноту. В следующий раз - никаких книг, приносите колбасу и горошек, заявил он. И опять какой-то двоечник притащил коньяк - как ты мог внести алкоголь в учебное заведение, отец брал бутылку недоумевая. Затем резали чистой геометрической формы цилиндры, вскрывали банку, воображая врезанные поверхности, ужинали. Отец ухмылялся поучая студенток, как когда-то меня - какая из тебя будет жена, ты и сковородку-то держать не умеешь - это и есть постижение через опыт.
Тебе никогда не создать семьи, говорит мой друг, чем я хуже других, огрызаюсь я. Женщины выходят замуж, чтобы готовить ужин и рожать ребенка, не соглашается он. Ты знаешь, что я никогда не готовлю, что ж ты заладил, перехожу я на крик. Семья доступна только нормальным людям, твой 1-венный шанс был с техником компьютеров - и что ты сделала с ним, упустила, отвечает он за меня. Он признался мне как-то, что работает, чтобы снимать квартиру в бетонном пригороде Парижа и кормить свою кошку, заорала я, и всё, другого смысла в работе он не видит, а я, писатель, полуархитектор, путешественник... Ерунда, пробубнил друг, научи меня русскому наконец, через 3 дня я приземляюсь в Минске, а у меня нет даже словаря.
Опять начнутся эти визиты - точнее, посещения - подвалов, чердаков, подвесных кроватей, дырявых ковров и шкафов (трубы проходят через шкаф, и одежда может подмокать), окон, упирающихся в выбеленные или посеревшие от дождя стены, а то и еще лучше - бетонные постройки 70-х гг. А где же стабильность, которая должна была прийти в мою жизнь по истечении 4-х парижских лет? С чего бы вдруг, ответила мать, ты студентка, да еще и безработная, небось и говоришь-то с акцентом. Свой акцент я отчетливо слышу - у меня есть подруга Аннушка, как-то доверилась мне молодая француженка сенегальских кровей, когда мы сидели в приемной стоматологической клиники. Мне только отбелить, бросила она врачу, пока я вдавливала ногти в шею - от ужаса. Так же поступаю и теперь - вокзал, комната под крышей с общим туалетом, мост у канала, дорогущая проходная зала в квартире с недоумками, полуподвальная каморка в обмен на ласки безработного испанца - гадать о моем будущем жилье, это все равно, что слушать прогноз погоды на 10 дней вперед - выгляни за окно, посоветовал как-то брат.
Неготическая итальянская церковь. Eglise non-gothique italienne. Сожители. Concubins.