После неотмеченного Дня рождения. Après un anniversaire non-fêté.
Отвратительное настроение смешано с удивительной пустотой. В квартире, наконец большой, на манер императорского дворца в его студенческом парижском варианте, беспрестанная грязь. Пыль, смешанная с кусочечками белого и серого картона, странными клубками, которые сами собой формируются под кроватью, а после вылезают из-под нее, цепляясь за тапки. Плита, покрывающаяся несчищаемым липким налетом, как будто обрастает новой кожей, стены с непонятно откуда взявшимися следами капель одинакового размера и формы, наконец простынь и наволочка, приобретающие запах человечины. Недавно отмытая кухонная раковина напоминала до того таз для стирки армейской формы - но это не мешало людям с кандидатским образованием бросать в нее ложки и тарелки, прополаскивать водой (жидкость для посуды вышла) и всовывать себе в рот. Иногда я срываюсь, очищаю стены, вожу пальцем по раковине в душевой, таскаю туда-сюда метлу, но скоро это бесполезное занятие изматывает меня, и я оставляю квартиру в привычной нечистоте. Наслаивание парижской грязи - это слабое материальное выражение того, что происходит с моей жизнью вот уже много лет.
Об меня вытирали ноги (в т. ч. некоторые читатели этого журнала, горячайший им привет), вытирала - подучившись - и я, но все это не к черту. Этой весной 2013 г. я поняла в очередной раз, что вытирание об кого-либо ног - это не суть жизни, несмотря на распространенное убеждение. Суть жизни, как известно, в архитектуре. Книжки, тексты, писатели - все это смешно - это люди, не имеющие (не буду обобщать) представления о сути жизни. Эти недоумки обычно не знают, что такое план здания, к какому времени относится определенный дом, даже если они и глазеют на него месяцами напролет, они, конечно, не имеют представления о градостроительстве и урбанистике (эти понятия вообще мало кому известны в России, считая и архитекторов). С другой же стороны, архитектор не имеет представления о жизни. Это человек, занимающийся планами, макетами, организацией пространства, высоко образованный или абсолютный дурак, он может нарисовать площадь, на которой в течение столетий люди будут пить кофе - и это нешуточное дело.
Сама я так же напоминаю архитектора, как слон - жирафа. И, видимо, ничего уже с этим не поделаешь: диплом начальной степени я отхватила, но если вдруг мне достанется окончательный диплом - это и в самом деле будет святым чудом. Так и неясно, в чем загвоздка. Что именно у меня не получается, почему, можно ли меня вылечить (нет, не от зданий - это невозможно - а от проектного неумения). Лестницы, которые я рисую, похожи на стремянки, залы - на чердаки графских домов, классы - на туалеты музеев. Всё не так: настоящее здание вообще выглядит не так, как на моих планах. Таким образом, свои планы я вынуждена прятать: компьютерные хранятся под вымышленными и кодовыми именами, бумажные - сжигаются - чтобы никто не увидел подобного безумия. Постоянно производимые мной новые планы пополняют коллекцию графического бреда - зданий, в которых проще удавиться, чем выжить. Преподаватели меняются, как пассажиры автобуса, но все признают мою архитектурную ущемленность.
Сама же я пытаюсь понять, что именно не так, но ответ ускользает от меня так же, как нужный - правильный - план. Ползет слух, что мои планы - абстрактны, а не конкретны. Это идея здания, а не оно само. Схема, а не проект. Есть это непроходящее ощущение того, что здание пугает меня - отношение у меня к нему не как родителя к ребенку (какое было бы разумно ожидать от человека, выдумающего дом из ничего), а как ребенка - к родителю. Это я хочу научиться у здания, а не оно - у меня. Отсюда выпрыгивает и эта чертова любовь к историческим постройкам (у тех-то еще можно научиться хоть чему, но у бетонного жилья уже в меньшей степени). Теперь отсчет: всего 6 дней, чтобы нарисовать настоящий взрослый план - принести, вывесить, стать рядом с речью, объясняющей мое намерение (как отец объясняет, почему сын подрался с соседскими мальчишками). Перешагнуть через всю себя и стать - не архитектором, конечно - архитектурным студентом. Будет ли такой день? Опять же - сомневаюсь.
То удовольствие, тончайшее и глубоко личное, которое я могла доставлять себе - нет, совсем не мастурбацией - написанием текстов, находится на грани. Что будет за этой гранью - неизвестно. Это тоже подтачивает меня.
Часто я задаю себе вопрос, а сколько я еще продержусь. Вопрос кажется схоластическим, выуженным из учебника по математике 7 класса или средневековой книжки по философии. Но, несмотря на это, он волнует меня постоянно. Никак не возможно избавиться от него, вопрос таскается за мной, как расклеевшаяся подошва стучит по асфальту. Ах, вот оно что, стоило только поднять ногу.
Очередной ученик по русскому языку откололся от меня. Не выдержал. Обычно никто этого не выдерживает, да что там никто, ни 1 человек в мире не прошел полный курс моего ежового преподавания. Опустошение в области РКИ. Ну, конечно, они не знали, что я пишу статейки в "Пустошитель", как не знают этого и мужчины с сайта знакомств, а иногда и я сама, когда забываю, кто я такая, т. е. фактически постоянно. Я давала ему на каждом уроке новую грамматическую тему. Ты забыл винительный падеж, а мы его уже проходили, выговаривала я ему в прошлый раз. А он качал головой, столько информации. Но это же русский язык, не соглашалась я, и объясняла ему различие в употреблении винительного и предложного. Видимо, эта тема оказалась излишней - где или куда? - казалось бы, вопросы совершенно разные, но так ли это. Я не знаю, ни где я, ни куда - и для меня этот вопрос сросся в один (1), и такие попытки разъяснить что-либо ученику, закончившему Гостиничную школу и обратившемуся в православие, это всего лишь прыжки на 1ой ноге, чтобы доказать самой себе, что это различие мне известно. Но нет.
Он остался со своим новорожденным ребенком-французом (кажется, это девочка) и растолстевшей, но и до того вяло-невыразительной русской женой-блондинкой. На кухне у них есть маленький красный уголок, а по воскресениям они вместе ходят в церковь, основанную русскими эмигрантами 1-ой волны, ловко спрятавшимися от Московского патриархата, превратившимся в то время в обычную советскую ячейку с доносами на счастливо уехавших людей. Его жену - актрису московского театра - я представляла невероятной красавицей, и какого же было мое удивление... Реальность выворачивается, чтобы оказаться тем самым правильным планом здания, которого попросту не существует в моей голове, а значит, нет и на сдаваемой мной бумаге. Мой - бывший - ученик выписал из Москвы непривлекательную толстую женщину, неговорящую по-французски, немогущую даже объяснить ему различие между винительным и предложным падежами. А что я, с ворохом самошитой и нигде не виданной одежды, с модными стрижками прошлого века, наконец, с тонкой талией и синими глазами, с отличным французским и с несбиваемым, как тучи над Москвой в праздничный день, акцентом, который еще и придает мне зачем-то шарм, писатель, кустарный художник и недоархитектор, домашний философ и путешественник - моя жизнь катится к черту, и я ухмыляюсь - да, неожиданный поворот, всё ведь так хорошо начиналось. Ну.
Ma main à Paris. Моя рука в Париже. Un homme. Мужчина. Un élephant et un chat. Слон и кот.
Об меня вытирали ноги (в т. ч. некоторые читатели этого журнала, горячайший им привет), вытирала - подучившись - и я, но все это не к черту. Этой весной 2013 г. я поняла в очередной раз, что вытирание об кого-либо ног - это не суть жизни, несмотря на распространенное убеждение. Суть жизни, как известно, в архитектуре. Книжки, тексты, писатели - все это смешно - это люди, не имеющие (не буду обобщать) представления о сути жизни. Эти недоумки обычно не знают, что такое план здания, к какому времени относится определенный дом, даже если они и глазеют на него месяцами напролет, они, конечно, не имеют представления о градостроительстве и урбанистике (эти понятия вообще мало кому известны в России, считая и архитекторов). С другой же стороны, архитектор не имеет представления о жизни. Это человек, занимающийся планами, макетами, организацией пространства, высоко образованный или абсолютный дурак, он может нарисовать площадь, на которой в течение столетий люди будут пить кофе - и это нешуточное дело.
Сама я так же напоминаю архитектора, как слон - жирафа. И, видимо, ничего уже с этим не поделаешь: диплом начальной степени я отхватила, но если вдруг мне достанется окончательный диплом - это и в самом деле будет святым чудом. Так и неясно, в чем загвоздка. Что именно у меня не получается, почему, можно ли меня вылечить (нет, не от зданий - это невозможно - а от проектного неумения). Лестницы, которые я рисую, похожи на стремянки, залы - на чердаки графских домов, классы - на туалеты музеев. Всё не так: настоящее здание вообще выглядит не так, как на моих планах. Таким образом, свои планы я вынуждена прятать: компьютерные хранятся под вымышленными и кодовыми именами, бумажные - сжигаются - чтобы никто не увидел подобного безумия. Постоянно производимые мной новые планы пополняют коллекцию графического бреда - зданий, в которых проще удавиться, чем выжить. Преподаватели меняются, как пассажиры автобуса, но все признают мою архитектурную ущемленность.
Сама же я пытаюсь понять, что именно не так, но ответ ускользает от меня так же, как нужный - правильный - план. Ползет слух, что мои планы - абстрактны, а не конкретны. Это идея здания, а не оно само. Схема, а не проект. Есть это непроходящее ощущение того, что здание пугает меня - отношение у меня к нему не как родителя к ребенку (какое было бы разумно ожидать от человека, выдумающего дом из ничего), а как ребенка - к родителю. Это я хочу научиться у здания, а не оно - у меня. Отсюда выпрыгивает и эта чертова любовь к историческим постройкам (у тех-то еще можно научиться хоть чему, но у бетонного жилья уже в меньшей степени). Теперь отсчет: всего 6 дней, чтобы нарисовать настоящий взрослый план - принести, вывесить, стать рядом с речью, объясняющей мое намерение (как отец объясняет, почему сын подрался с соседскими мальчишками). Перешагнуть через всю себя и стать - не архитектором, конечно - архитектурным студентом. Будет ли такой день? Опять же - сомневаюсь.
То удовольствие, тончайшее и глубоко личное, которое я могла доставлять себе - нет, совсем не мастурбацией - написанием текстов, находится на грани. Что будет за этой гранью - неизвестно. Это тоже подтачивает меня.
Часто я задаю себе вопрос, а сколько я еще продержусь. Вопрос кажется схоластическим, выуженным из учебника по математике 7 класса или средневековой книжки по философии. Но, несмотря на это, он волнует меня постоянно. Никак не возможно избавиться от него, вопрос таскается за мной, как расклеевшаяся подошва стучит по асфальту. Ах, вот оно что, стоило только поднять ногу.
Очередной ученик по русскому языку откололся от меня. Не выдержал. Обычно никто этого не выдерживает, да что там никто, ни 1 человек в мире не прошел полный курс моего ежового преподавания. Опустошение в области РКИ. Ну, конечно, они не знали, что я пишу статейки в "Пустошитель", как не знают этого и мужчины с сайта знакомств, а иногда и я сама, когда забываю, кто я такая, т. е. фактически постоянно. Я давала ему на каждом уроке новую грамматическую тему. Ты забыл винительный падеж, а мы его уже проходили, выговаривала я ему в прошлый раз. А он качал головой, столько информации. Но это же русский язык, не соглашалась я, и объясняла ему различие в употреблении винительного и предложного. Видимо, эта тема оказалась излишней - где или куда? - казалось бы, вопросы совершенно разные, но так ли это. Я не знаю, ни где я, ни куда - и для меня этот вопрос сросся в один (1), и такие попытки разъяснить что-либо ученику, закончившему Гостиничную школу и обратившемуся в православие, это всего лишь прыжки на 1ой ноге, чтобы доказать самой себе, что это различие мне известно. Но нет.
Он остался со своим новорожденным ребенком-французом (кажется, это девочка) и растолстевшей, но и до того вяло-невыразительной русской женой-блондинкой. На кухне у них есть маленький красный уголок, а по воскресениям они вместе ходят в церковь, основанную русскими эмигрантами 1-ой волны, ловко спрятавшимися от Московского патриархата, превратившимся в то время в обычную советскую ячейку с доносами на счастливо уехавших людей. Его жену - актрису московского театра - я представляла невероятной красавицей, и какого же было мое удивление... Реальность выворачивается, чтобы оказаться тем самым правильным планом здания, которого попросту не существует в моей голове, а значит, нет и на сдаваемой мной бумаге. Мой - бывший - ученик выписал из Москвы непривлекательную толстую женщину, неговорящую по-французски, немогущую даже объяснить ему различие между винительным и предложным падежами. А что я, с ворохом самошитой и нигде не виданной одежды, с модными стрижками прошлого века, наконец, с тонкой талией и синими глазами, с отличным французским и с несбиваемым, как тучи над Москвой в праздничный день, акцентом, который еще и придает мне зачем-то шарм, писатель, кустарный художник и недоархитектор, домашний философ и путешественник - моя жизнь катится к черту, и я ухмыляюсь - да, неожиданный поворот, всё ведь так хорошо начиналось. Ну.
Ma main à Paris. Моя рука в Париже. Un homme. Мужчина. Un élephant et un chat. Слон и кот.