"Заблудившийся в Ираке" (Marooned In Iraq) Бахмана Гобади
Смотрим сейчас ближневосточное кино и пока больше всего, так получилось, курдские фильмы, о которых я до сего момента ничего не знала. Курды ведь, если и появляются в инфопространстве, то обычно по политическим поводам.
"Заблудившийся в Ираке" Бахмана Гобади - про известного курдского музыканта Мирзу и двух его сыновей, Ауда и Барата. Они вместе отправляются в путешествие - спасать бывшую жену Мирзы, которая когда-то сбежала в другую страну, потому что там она могла петь. Идет война, надо переходить границу и одновременно искать решение важных вопросов.
Вроде бы, такое типичное роуд-муви из серии показать разнообразие жизненных ситуаций, а не характеры. Экзотики добавляет место действия, а герои практически не меняются. Дорога только испытывает их силу воли, затрудняясь с каждым этапом, но в итоге персонажи находят то, что искали с самого начала: Мирза - след бывшей жены, Ауда - сына, Барат - волшебный голос. Но путь нужен еще и для того, что бы получить желаемое не совсем в том виде, в котором всё изначально задумывалось.
Финал понятен почти сразу (разве может быть по-другому в трагикомедии в духе Кустурицы?). Главным становится быт обычных бедных курдов, разделенных границей, живущих в постоянной опасности бомбежек и геноцида, но не утрачивающих чувство юмора и веры в завтрашний день.
Пейзажи потрясающие, но их, к сожалению, мало. Всё из-за сложного восприятия ландшафта режиссером.
В папке с фильмом было еще и небольшое интервью с режиссёром. Решила его перевести, чтобы лучше понять маленькую, но гордую кинематографию.
- Ваш первый фильм, «Время пьяных лошадей», был мрачным отчетом о курдской реальности. «Заблудившийся в Ираке», благодаря комбинации музыки и юмора, является более легким отношением к подобной действительности.
- Смесь юмора и трагедии - это действительно история курдов. Вы можете найти ее в их реальной жизни. Для того чтобы выжить в своих сложных жизненных обстоятельствах, похожих на войну, справляться со своими страданиями и решать свои многочисленные проблемы, курды научились вооружаться некоторым оружием, среди которого есть юмор и музыка.
Курдская музыка - одна из самых жизнерадостных в мире. Особенно хорошо это известно в Иране. Это музыка ликования и праздника. Многие люди во времена выживания искали утешение в подобного рода музыке.
А юмор они используют, чтобы высмеивать войну. Война для нас - не больше, чем игра. Когда мы слышим о жертвах в пять тысяч человек или обнаруживаем массовые захоронения, мы уже не ошарашены. Мы даже можем горько улыбаться. Вы можете думать, что знание обо всех этих массовых убийствах и катастрофах, может остановить наши сердца, но мы научились быть оптимистами относительно будущего. Вот почему мы принимаем жизнь и слушаем музыку. Мы можем не есть неделю, но у нас точно будут повсюду кассеты с музыкой или кто-нибудь начнет отбивать ритм, другой начнет подпевать и мы достанем платки для танцев. Вот так мы выкручиваемся. Музыка и юмор питают наши тела и души.
- В одной из частей фильмы вы возвращаетесь к реконструкции сцены из предыдущего фильма, в которой Аюб и контрабандисты атакованы иракскими бомбардировщиками. Почему?
- Я сознательно это сделал. Члены моей съемочной группы пытались отговорить меня, но я настаивал. Я чувствовал, что хочу подчеркнуть: проблемы, обнаруженные во «Времени пьяных лошадей», всё ещё существуют и мой фильм провалился в том, что бы заставить общество сделать что-то в отношении контрабандистов. Я хотел сказать: история продолжается, и каждый контрабандист, с которым ты говоришь, имеет такую же историю, как Аюб.
В этом фильме мы следуем за историями Мирзы, Барата и Ауды. Мы также видим доктора и кафе для путешественников. У них у всех есть своя история. Курдистан полон событий. Когда я сталкиваюсь там с людьми, они приветствуют меня, после того как узнают, а потом начинают критиковать сюжеты моих фильмов. Они утверждают, что их истории совершенно затмили бы мои! И они правы. У них есть такие увлекательные сюжеты.
Я не единственный, у кого было странное детство. Есть миллионы людей, чей жизненный опыт еще более странный. Есть миллионы историй, похожие на те, что были показаны в моих фильмах. Вам нужно побывать там однажды и всё досконально выведать, и вы найдете изобилие историй.
- Оба ваших художественных фильма и большинство короткометражных сняты в заснеженной сельской местности. Что вам нравится в этих местах?
- Я люблю зиму. Я родился 12 февраля в очень суровую зиму. Мне говорили, что в ночь моего рождения, моя мать заболела и нас перевезли от границы (из Бане) в Табриз. Я всегда чувствовал, что моя любовь к холоду и снегу может быть результатом этого испытания.
Две определяющие характеристики курдской жизни - это страдание и невзгоды. Я всегда видел курдское страдание от агонии и боли. И в то же время природа Курдистана совершенно восхитительна прекрасными пейзажами. Это создает проблему для меня как для кинематографиста в отображении страданий курдов. Если я демонстрирую персонажей вроде Аюба или Маади среди курдских весенних или осенних великолепных пейзажей, то взгляд зрителя будет впечатлен открыточными видами и люди со всеми их горестями потеряются на фоне ландшафта. Я чувствовал, что снег - это лучший элемент для того, чтобы скрыть пейзаж. Я показываю темную агонию персонажей как черные пятна, которые лучше всего раскрываются в белом кадре. Вот почему я всегда выбираю холод и снег. Я считаю природу одним из самых злейших врагов курдов. Вы можете прогуливаться в горах, разъезжать по ним, кататься на лыжах в других странах, но вы не можете делать этого же в Курдистане с чувством полной безопасности. Первый же ваш шаг потревожит мину и убьет вас. Природа постоянно является причиной многих жертв и ранений и всё время ведет себя как наш враг. Возможно, поэтому я всегда стараюсь скрыть ее и сделать невидимой.
- Границы кажутся значимым тематическим и визуальным мотивом в ваших фильмах. Оба фильма заканчиваются тем, что герои нелегально пересекают границу в попытке позаботиться о беспомощном ребенке.
- Если вы заметили, когда они пересекают границу, они растаптывают ее. Для меня граница - бессмысленное, унылое и отвратительное слово. Оно что-то навязывает нам. Мне всегда хотелось иметь достаточно силы, чтобы избавиться от всех границ на свете. В своих фильмах я всегда показываю границы как самые гадкие вещи. Из-за границ четыре курдских района живут в лишениях. Мне всё равно, иранский вы курд или иракский, иранский азербайджанец или иракский. Мы все одинаковы. Но обращаясь к религиозным, этническим или культурным корням, мы создаем напряжение между людьми. Мы вводим в наше общество элементы, которые могут быть использованы как поводы к началу войны между религиями, культурами или этническими группами. Я верю, что разнообразие народов и религий не создает ничего, кроме проблем.
- В вашем саундтреке гула самолетов столько же, сколько и музыки. Он принимает ироничный игривый тон в той сцене, когда запуск детьми бумажных самолетиков сопровождается этим гулом.
- Совершенно верно. Как я уже говорил, для нас война превратилась в игру. Даже если бы вы дали этим детям настоящие самолеты, то, можете быть уверенными, они кидали бы их друг другу словно бумажные. В то же время вы можете быть уверенными, что когда дети запускают свои самолетики, реальные самолеты пролетают над ними в небе Курдистана. И ракеты падают с небес. Преодоление звукового барьера - сейчас это новая курдская музыка.
- Несмотря на то, что на протяжении всего фильма изображаются несчастья, картина заканчивается на оптимистичной ноте. Хотя три главных героя и не находят Ханаре, ни один из них не уходит домой с пустыми руками.
- Мы всегда надеемся на лучшее будущее. У меня самого очень оптимистичное мировоззрение. Проблема Ауды была не в том, что он не мог найти жену - у него уже их семь. Он искал сына, которого не смогли дать ему жены. Барат влюбляется в женщину с прекрасным голосом. Курдистан полон историй, схожих с историей Ханаре и Мирзы. Причина, по которой я не показываю Ханаре, в том, что вы можете найти тысячи таких же женщин по всему Курдистану. Одна из них - женщина, чью тень видит Барат и в чей голос он влюбляется. Так что истории этих странствующих безымянных людей стали главной темой моего фильма.
На самом деле я боялся, что зрители слишком вовлекутся в историю Ханаре и ее поиски. Для меня эта история - только повод для того, чтобы сопроводить зрителей и показать им разные уголки Курдистана. Я чувствую, что сумел сделать 60-70% от того, что поставил себе целью. Различный дефицит не дал мне провести идеальную работу.
- В фильме упоминается, что Ханаре покинула Иран 23 года назад, что совпадает с появлением Исламской Республики. Это завуалированная отсылка к запрету на публичное женское пение?
- Конечно. Это мы и прописывали в сценарии. Она не могла петь в Иране 23 года назад, поэтому она получила развод и уехала в Ирак в компании со старым другом своего мужа, который раньше участвовал в их группе. Но она неожиданно сталкивается с актами чудовищного насилия иракского правительства против курдов. Они не только не позволяют ей петь, но заставляют замолчать, подвергают испытанию химическим оружием и забирают у нее всё.
- Почему вы выбрали имя Ханаре для женщины, которую ищут главные герои? В курдском языке это слово значит "гранат". Подразумевался ли какой-то символ?
- Нет. Я люблю курдскую музыку и много ее слушаю. Иногда еще и пою и играю на нескольких местных инструментах. Музыканты, которых вы видите в моем фильме, выступали на свадьбе моей сестры, когда я был ребенком. Так что я знал их. Когда я прослушивал их, то попросил спеть. Они спели около тридцати или сорока песен, включая «Ханаре». Я подумал, что Ханаре - милое, хоть и редкое в Курдистане, имя для женщины. Вот так я его выбрал.
Я читал ваш отзыв, в котором вы видели гранат как метафору Курдистана: как отдельные зернышки составляют одно целое. Я думаю, это была хорошая интерпретация. Но выбор женщины в качестве цели поиска был для меня важен. Как и имя моей родины, Иран - это женское имя, и я всегда думаю о Курдистане как о женщине, о матери. Женщина - это символ рождения, восстановления и перерождения. Я искал какой-нибудь элемент, ключ, который мог бы проникнуть в любую культуру, и я не смог найти ничего богаче и оптимальнее, чем женщина в качестве культурного символа.
Фактически история Ханаре - это история Курдистана. Когда мы добираемся туда, где должна быть Ханаре, ее там нет. Так и Курдистан до сих пор не явлен. Есть только ребенок Ханаре, которому предстоит вырасти, и именно в этом заключается обещание лучшего будущего для курдов.
- Ваш фильм был спродюсирован до вторжения Ирака, но международный показ вышел уже после войны. Как вы думаете, восприятие фильма изменилось после войны?
- Не имею ни малейшего представления, изменилось ли восприятие. Но в чем я точно уверен, так это в том, что мои «звезды» - это те люди, которых вы можете видеть в моем фильме. Между тем как «звезды», международных СМИ, CNN, прессы - это фигуры вроде Саддама, Бен Ладдена, Джорджа Буша или Тони Блэра, чей общий вес может и не составлять 400 кг, но вот остальная часть человечества, со всем его весом, совершенно забыта. А они - мои «звезды». Моя «суперзвезда» - ребенок по имени Карван, наступивший на мину и потерявший руки и ноги. Никто ничего для него не сделал. Вот с чем я хотел бы иметь дело.
- Курды, самая большая в мире этническая группа (более 30 миллионов человек) без своего государства, получили голос, которого у них никогда не было. Благодаря вам и некоторым другим кинематографистам они теперь могут определять свою собственную культуру.
- Я думаю, можно насчитать 35-40 миллионов курдов по всему миру. Невидимость курдов действительно возникает из их немоты. Если бы они могли сделать так, что бы их услышали, то они бы обеспечили себе минимальную степень мира и безопасности для жизни. Курды живут в четырех приграничных областях четырех государств. Это означает, что в случае конфликта между странами, первыми будут атакованы и подвергнуты насилию курды. Мы никогда не видим курдов за культурными занятиями, вроде тех музыкантов, что показаны в фильме. На курдов всегда навешивают политические ярлыки. Всякий раз, когда я высказываюсь о своих фильмах, они политически меня обозначают. Я всегда настаиваю, что я обычный культурный курд, борющийся за права угнетенных курдских детей и их родителей. Тех самых, которые всегда видны в продолжительных кадрах.
- В титрах ваших фильмах вы упоминаете непрофессиональных актеров, используя слова «при участии жизни…» вместо простого «при участии». Так вы обозначаете, что сюжеты основаны на реальной жизни персонажей?
- Я верю, что сценарии моих фильмов не только мои: половина - моя, а половина получена от актеров. Когда я начинаю присматриваться к своим актерам, в данном случае - к трем музыкантам, я живу с ними два-три месяца. Я пытаюсь добыть идею из их образа жизни: как они едят, разговаривают, дерутся, путешествуют. Для меня крайне важна достоверность персонажей. Я верю, что, когда зрители видят их, они должны быть в состоянии найти их убедительными и отождествлять себя с ними. Я никогда не беру на роли людей извне. Если мне нужен музыкант, я беру всамделишного музыканта. Если мне нужен странствующий доктор, то я ищу и нахожу такого. Я не вовлекаю никого, кто бы сыграл роль. Написанные мной сцены взяты из реальной жизни, которую я воссоздаю. Когда вы это делаете, актеры уже больше не играют - они проживают свои жизни перед камерой. Вот почему я думаю, что использование слов «при участии жизни…» - это самое подходящее описание того, что они делают. Они не настоящие актеры и у них нет близкого знакомства с кино. И если вы дадите им что-то извне их собственного опыта, они не смогут сыграть это. Если Ауда - сын Мирзы в этом фильме, он не будет чьим-то еще сыном в другой картине. Этот принцип я переношу и на других людей.
- Фильм - хаотическая смесь комедии и драмы, с добавлениями ярости и веселья, напоминающими нам о фильмах Эмира Кустурицы. Он один из тех, кто художественно влияет на вас?
- Мне нравятся его фильмы. Тот тип энергии и персонажей, что у него есть, напоминает мне курдов. Я чувствую, что музыкальные темы и мелодии в его фильмах вдохновлены курдской музыкой. Поэтому я всегда говорю, что нахожусь под его влиянием. Когда я вижу его картины, то чувствую, что смотрю курдский фильм. Для меня он курдский кинематографист! Такая же энергия проходит через курдскую жизнь. Она не полностью воссоздана под влиянием Кустурицы. Вы можете обнаружить такую же буйную энергию, движение, борьбу, музыку, исступление и сумасшествие среди самих курдов. Это присуще им, и мне кажется, именно это больше всего привлекает меня в фильмах Кустурицы. Думается, что если бы курды имели более продолжительную историю, чем югославы, Кустурица был бы под их влиянием.
- Похоже, что в Иранском Курдистане формируется своего рода кинодвижение, которое может превратиться в значительное культурное развитие, учитывая, насколько заброшен этот регион.
- Наши соседи предоставили 13 кинематографистов. В Бане у меня есть несколько друзей таксистов, которые накопили денег ради заботы о семье, но в итоге купили видеокамеры и сняли полнометражный фильм. В эти дни невозможно найти 30 или 40 молодых кинематографистов в курдском городе. Они работают в совершенной бедности. Они преодолевают большие расстояния, чтобы одолжить камеру и снять 20-минутный фильм за два дня. В последний год Курдистан был главной иранской провинцией в продюсировании качественных короткометражных фильмов. Курды выиграли большую часть важных местных и иностранных фестивалей для короткометражных фильмов. Это происходит в условиях, когда в Курдистане нет киношкол, качественных фильмов для просмотра и приличных книг о кино. Кинематографисты вдохновляются исключительно своим опытом. Я думаю, в самом ближайшем будущем у нас будут 20-30 курдских фильмов в год, вместо нынешнего одного.
"Заблудившийся в Ираке" Бахмана Гобади - про известного курдского музыканта Мирзу и двух его сыновей, Ауда и Барата. Они вместе отправляются в путешествие - спасать бывшую жену Мирзы, которая когда-то сбежала в другую страну, потому что там она могла петь. Идет война, надо переходить границу и одновременно искать решение важных вопросов.
Вроде бы, такое типичное роуд-муви из серии показать разнообразие жизненных ситуаций, а не характеры. Экзотики добавляет место действия, а герои практически не меняются. Дорога только испытывает их силу воли, затрудняясь с каждым этапом, но в итоге персонажи находят то, что искали с самого начала: Мирза - след бывшей жены, Ауда - сына, Барат - волшебный голос. Но путь нужен еще и для того, что бы получить желаемое не совсем в том виде, в котором всё изначально задумывалось.
Финал понятен почти сразу (разве может быть по-другому в трагикомедии в духе Кустурицы?). Главным становится быт обычных бедных курдов, разделенных границей, живущих в постоянной опасности бомбежек и геноцида, но не утрачивающих чувство юмора и веры в завтрашний день.
Пейзажи потрясающие, но их, к сожалению, мало. Всё из-за сложного восприятия ландшафта режиссером.
В папке с фильмом было еще и небольшое интервью с режиссёром. Решила его перевести, чтобы лучше понять маленькую, но гордую кинематографию.
- Ваш первый фильм, «Время пьяных лошадей», был мрачным отчетом о курдской реальности. «Заблудившийся в Ираке», благодаря комбинации музыки и юмора, является более легким отношением к подобной действительности.
- Смесь юмора и трагедии - это действительно история курдов. Вы можете найти ее в их реальной жизни. Для того чтобы выжить в своих сложных жизненных обстоятельствах, похожих на войну, справляться со своими страданиями и решать свои многочисленные проблемы, курды научились вооружаться некоторым оружием, среди которого есть юмор и музыка.
Курдская музыка - одна из самых жизнерадостных в мире. Особенно хорошо это известно в Иране. Это музыка ликования и праздника. Многие люди во времена выживания искали утешение в подобного рода музыке.
А юмор они используют, чтобы высмеивать войну. Война для нас - не больше, чем игра. Когда мы слышим о жертвах в пять тысяч человек или обнаруживаем массовые захоронения, мы уже не ошарашены. Мы даже можем горько улыбаться. Вы можете думать, что знание обо всех этих массовых убийствах и катастрофах, может остановить наши сердца, но мы научились быть оптимистами относительно будущего. Вот почему мы принимаем жизнь и слушаем музыку. Мы можем не есть неделю, но у нас точно будут повсюду кассеты с музыкой или кто-нибудь начнет отбивать ритм, другой начнет подпевать и мы достанем платки для танцев. Вот так мы выкручиваемся. Музыка и юмор питают наши тела и души.
- В одной из частей фильмы вы возвращаетесь к реконструкции сцены из предыдущего фильма, в которой Аюб и контрабандисты атакованы иракскими бомбардировщиками. Почему?
- Я сознательно это сделал. Члены моей съемочной группы пытались отговорить меня, но я настаивал. Я чувствовал, что хочу подчеркнуть: проблемы, обнаруженные во «Времени пьяных лошадей», всё ещё существуют и мой фильм провалился в том, что бы заставить общество сделать что-то в отношении контрабандистов. Я хотел сказать: история продолжается, и каждый контрабандист, с которым ты говоришь, имеет такую же историю, как Аюб.
В этом фильме мы следуем за историями Мирзы, Барата и Ауды. Мы также видим доктора и кафе для путешественников. У них у всех есть своя история. Курдистан полон событий. Когда я сталкиваюсь там с людьми, они приветствуют меня, после того как узнают, а потом начинают критиковать сюжеты моих фильмов. Они утверждают, что их истории совершенно затмили бы мои! И они правы. У них есть такие увлекательные сюжеты.
Я не единственный, у кого было странное детство. Есть миллионы людей, чей жизненный опыт еще более странный. Есть миллионы историй, похожие на те, что были показаны в моих фильмах. Вам нужно побывать там однажды и всё досконально выведать, и вы найдете изобилие историй.
- Оба ваших художественных фильма и большинство короткометражных сняты в заснеженной сельской местности. Что вам нравится в этих местах?
- Я люблю зиму. Я родился 12 февраля в очень суровую зиму. Мне говорили, что в ночь моего рождения, моя мать заболела и нас перевезли от границы (из Бане) в Табриз. Я всегда чувствовал, что моя любовь к холоду и снегу может быть результатом этого испытания.
Две определяющие характеристики курдской жизни - это страдание и невзгоды. Я всегда видел курдское страдание от агонии и боли. И в то же время природа Курдистана совершенно восхитительна прекрасными пейзажами. Это создает проблему для меня как для кинематографиста в отображении страданий курдов. Если я демонстрирую персонажей вроде Аюба или Маади среди курдских весенних или осенних великолепных пейзажей, то взгляд зрителя будет впечатлен открыточными видами и люди со всеми их горестями потеряются на фоне ландшафта. Я чувствовал, что снег - это лучший элемент для того, чтобы скрыть пейзаж. Я показываю темную агонию персонажей как черные пятна, которые лучше всего раскрываются в белом кадре. Вот почему я всегда выбираю холод и снег. Я считаю природу одним из самых злейших врагов курдов. Вы можете прогуливаться в горах, разъезжать по ним, кататься на лыжах в других странах, но вы не можете делать этого же в Курдистане с чувством полной безопасности. Первый же ваш шаг потревожит мину и убьет вас. Природа постоянно является причиной многих жертв и ранений и всё время ведет себя как наш враг. Возможно, поэтому я всегда стараюсь скрыть ее и сделать невидимой.
- Границы кажутся значимым тематическим и визуальным мотивом в ваших фильмах. Оба фильма заканчиваются тем, что герои нелегально пересекают границу в попытке позаботиться о беспомощном ребенке.
- Если вы заметили, когда они пересекают границу, они растаптывают ее. Для меня граница - бессмысленное, унылое и отвратительное слово. Оно что-то навязывает нам. Мне всегда хотелось иметь достаточно силы, чтобы избавиться от всех границ на свете. В своих фильмах я всегда показываю границы как самые гадкие вещи. Из-за границ четыре курдских района живут в лишениях. Мне всё равно, иранский вы курд или иракский, иранский азербайджанец или иракский. Мы все одинаковы. Но обращаясь к религиозным, этническим или культурным корням, мы создаем напряжение между людьми. Мы вводим в наше общество элементы, которые могут быть использованы как поводы к началу войны между религиями, культурами или этническими группами. Я верю, что разнообразие народов и религий не создает ничего, кроме проблем.
- В вашем саундтреке гула самолетов столько же, сколько и музыки. Он принимает ироничный игривый тон в той сцене, когда запуск детьми бумажных самолетиков сопровождается этим гулом.
- Совершенно верно. Как я уже говорил, для нас война превратилась в игру. Даже если бы вы дали этим детям настоящие самолеты, то, можете быть уверенными, они кидали бы их друг другу словно бумажные. В то же время вы можете быть уверенными, что когда дети запускают свои самолетики, реальные самолеты пролетают над ними в небе Курдистана. И ракеты падают с небес. Преодоление звукового барьера - сейчас это новая курдская музыка.
- Несмотря на то, что на протяжении всего фильма изображаются несчастья, картина заканчивается на оптимистичной ноте. Хотя три главных героя и не находят Ханаре, ни один из них не уходит домой с пустыми руками.
- Мы всегда надеемся на лучшее будущее. У меня самого очень оптимистичное мировоззрение. Проблема Ауды была не в том, что он не мог найти жену - у него уже их семь. Он искал сына, которого не смогли дать ему жены. Барат влюбляется в женщину с прекрасным голосом. Курдистан полон историй, схожих с историей Ханаре и Мирзы. Причина, по которой я не показываю Ханаре, в том, что вы можете найти тысячи таких же женщин по всему Курдистану. Одна из них - женщина, чью тень видит Барат и в чей голос он влюбляется. Так что истории этих странствующих безымянных людей стали главной темой моего фильма.
На самом деле я боялся, что зрители слишком вовлекутся в историю Ханаре и ее поиски. Для меня эта история - только повод для того, чтобы сопроводить зрителей и показать им разные уголки Курдистана. Я чувствую, что сумел сделать 60-70% от того, что поставил себе целью. Различный дефицит не дал мне провести идеальную работу.
- В фильме упоминается, что Ханаре покинула Иран 23 года назад, что совпадает с появлением Исламской Республики. Это завуалированная отсылка к запрету на публичное женское пение?
- Конечно. Это мы и прописывали в сценарии. Она не могла петь в Иране 23 года назад, поэтому она получила развод и уехала в Ирак в компании со старым другом своего мужа, который раньше участвовал в их группе. Но она неожиданно сталкивается с актами чудовищного насилия иракского правительства против курдов. Они не только не позволяют ей петь, но заставляют замолчать, подвергают испытанию химическим оружием и забирают у нее всё.
- Почему вы выбрали имя Ханаре для женщины, которую ищут главные герои? В курдском языке это слово значит "гранат". Подразумевался ли какой-то символ?
- Нет. Я люблю курдскую музыку и много ее слушаю. Иногда еще и пою и играю на нескольких местных инструментах. Музыканты, которых вы видите в моем фильме, выступали на свадьбе моей сестры, когда я был ребенком. Так что я знал их. Когда я прослушивал их, то попросил спеть. Они спели около тридцати или сорока песен, включая «Ханаре». Я подумал, что Ханаре - милое, хоть и редкое в Курдистане, имя для женщины. Вот так я его выбрал.
Я читал ваш отзыв, в котором вы видели гранат как метафору Курдистана: как отдельные зернышки составляют одно целое. Я думаю, это была хорошая интерпретация. Но выбор женщины в качестве цели поиска был для меня важен. Как и имя моей родины, Иран - это женское имя, и я всегда думаю о Курдистане как о женщине, о матери. Женщина - это символ рождения, восстановления и перерождения. Я искал какой-нибудь элемент, ключ, который мог бы проникнуть в любую культуру, и я не смог найти ничего богаче и оптимальнее, чем женщина в качестве культурного символа.
Фактически история Ханаре - это история Курдистана. Когда мы добираемся туда, где должна быть Ханаре, ее там нет. Так и Курдистан до сих пор не явлен. Есть только ребенок Ханаре, которому предстоит вырасти, и именно в этом заключается обещание лучшего будущего для курдов.
- Ваш фильм был спродюсирован до вторжения Ирака, но международный показ вышел уже после войны. Как вы думаете, восприятие фильма изменилось после войны?
- Не имею ни малейшего представления, изменилось ли восприятие. Но в чем я точно уверен, так это в том, что мои «звезды» - это те люди, которых вы можете видеть в моем фильме. Между тем как «звезды», международных СМИ, CNN, прессы - это фигуры вроде Саддама, Бен Ладдена, Джорджа Буша или Тони Блэра, чей общий вес может и не составлять 400 кг, но вот остальная часть человечества, со всем его весом, совершенно забыта. А они - мои «звезды». Моя «суперзвезда» - ребенок по имени Карван, наступивший на мину и потерявший руки и ноги. Никто ничего для него не сделал. Вот с чем я хотел бы иметь дело.
- Курды, самая большая в мире этническая группа (более 30 миллионов человек) без своего государства, получили голос, которого у них никогда не было. Благодаря вам и некоторым другим кинематографистам они теперь могут определять свою собственную культуру.
- Я думаю, можно насчитать 35-40 миллионов курдов по всему миру. Невидимость курдов действительно возникает из их немоты. Если бы они могли сделать так, что бы их услышали, то они бы обеспечили себе минимальную степень мира и безопасности для жизни. Курды живут в четырех приграничных областях четырех государств. Это означает, что в случае конфликта между странами, первыми будут атакованы и подвергнуты насилию курды. Мы никогда не видим курдов за культурными занятиями, вроде тех музыкантов, что показаны в фильме. На курдов всегда навешивают политические ярлыки. Всякий раз, когда я высказываюсь о своих фильмах, они политически меня обозначают. Я всегда настаиваю, что я обычный культурный курд, борющийся за права угнетенных курдских детей и их родителей. Тех самых, которые всегда видны в продолжительных кадрах.
- В титрах ваших фильмах вы упоминаете непрофессиональных актеров, используя слова «при участии жизни…» вместо простого «при участии». Так вы обозначаете, что сюжеты основаны на реальной жизни персонажей?
- Я верю, что сценарии моих фильмов не только мои: половина - моя, а половина получена от актеров. Когда я начинаю присматриваться к своим актерам, в данном случае - к трем музыкантам, я живу с ними два-три месяца. Я пытаюсь добыть идею из их образа жизни: как они едят, разговаривают, дерутся, путешествуют. Для меня крайне важна достоверность персонажей. Я верю, что, когда зрители видят их, они должны быть в состоянии найти их убедительными и отождествлять себя с ними. Я никогда не беру на роли людей извне. Если мне нужен музыкант, я беру всамделишного музыканта. Если мне нужен странствующий доктор, то я ищу и нахожу такого. Я не вовлекаю никого, кто бы сыграл роль. Написанные мной сцены взяты из реальной жизни, которую я воссоздаю. Когда вы это делаете, актеры уже больше не играют - они проживают свои жизни перед камерой. Вот почему я думаю, что использование слов «при участии жизни…» - это самое подходящее описание того, что они делают. Они не настоящие актеры и у них нет близкого знакомства с кино. И если вы дадите им что-то извне их собственного опыта, они не смогут сыграть это. Если Ауда - сын Мирзы в этом фильме, он не будет чьим-то еще сыном в другой картине. Этот принцип я переношу и на других людей.
- Фильм - хаотическая смесь комедии и драмы, с добавлениями ярости и веселья, напоминающими нам о фильмах Эмира Кустурицы. Он один из тех, кто художественно влияет на вас?
- Мне нравятся его фильмы. Тот тип энергии и персонажей, что у него есть, напоминает мне курдов. Я чувствую, что музыкальные темы и мелодии в его фильмах вдохновлены курдской музыкой. Поэтому я всегда говорю, что нахожусь под его влиянием. Когда я вижу его картины, то чувствую, что смотрю курдский фильм. Для меня он курдский кинематографист! Такая же энергия проходит через курдскую жизнь. Она не полностью воссоздана под влиянием Кустурицы. Вы можете обнаружить такую же буйную энергию, движение, борьбу, музыку, исступление и сумасшествие среди самих курдов. Это присуще им, и мне кажется, именно это больше всего привлекает меня в фильмах Кустурицы. Думается, что если бы курды имели более продолжительную историю, чем югославы, Кустурица был бы под их влиянием.
- Похоже, что в Иранском Курдистане формируется своего рода кинодвижение, которое может превратиться в значительное культурное развитие, учитывая, насколько заброшен этот регион.
- Наши соседи предоставили 13 кинематографистов. В Бане у меня есть несколько друзей таксистов, которые накопили денег ради заботы о семье, но в итоге купили видеокамеры и сняли полнометражный фильм. В эти дни невозможно найти 30 или 40 молодых кинематографистов в курдском городе. Они работают в совершенной бедности. Они преодолевают большие расстояния, чтобы одолжить камеру и снять 20-минутный фильм за два дня. В последний год Курдистан был главной иранской провинцией в продюсировании качественных короткометражных фильмов. Курды выиграли большую часть важных местных и иностранных фестивалей для короткометражных фильмов. Это происходит в условиях, когда в Курдистане нет киношкол, качественных фильмов для просмотра и приличных книг о кино. Кинематографисты вдохновляются исключительно своим опытом. Я думаю, в самом ближайшем будущем у нас будут 20-30 курдских фильмов в год, вместо нынешнего одного.