Шахтерские забастовки 1989 г. - как зеркало русской контрреволюции.
Эй вы там, в рагульском хлеву! Ясеневы, бабумы и примкнувшие к ним и-драгоны! Вы хотели про рабочее движение, так его у нас есть!
То был июль как июль. Теплынь. Грибная пора. Временами налетали быстрые фиолетовые грозы и, отбомбившись в полчаса, исчезали, оставляя после себя парящий асфальт…
На площади перед Кемеровским обкомом КПСС жёлтая бочка с надписью «Квас». У газона, прямо под памятником вождю мирового пролетариата, зелёная туристская палатка. Перед первомайской трибуной, украшенной гербом СССР, вольно сидят и лежат рабочие кемеровских шахт. Они пришли сюда пешком с рудника, с тамошней площади перед райисполкомом - эта площадь показалась мужикам важнее.
Забастовщики выстроились в очередь за бесплатным питьём, бегают в туалеты. И скучают, отводя душу разговорами. Малолюдно. Разве что в проулке между зданиями КГБ и «Кузбассугля» тусуется группка любопытных иноземного вида, ждёт, когда ж наконец ребята начнут штурмовать «оплоты реакции»… Но всё тихо.
Десятидневная «июльская революция» пришла в Кемерово на излёте. В Междуреченске стачка разгорелась раньше. Её начали 80 горняков ночной смены шахты им. Шевякова. Они, поднявшись на-гора, не сдали светильники и самоспасатели, не разошлись по домам - вышли на площадь перед городским комитетом партии…
Настоящей столицей угольного края на то время стал Прокопьевск, куда съехались посланцы всех шахтёрских (да и некоторых нешахтёрских тоже) городов и где закипели митинговые страсти.
Штабом забастовщики выбрали Дом культуры им. Артёма. Говорили много и бестолково (областное радио вело прямую трансляцию). Обо всём - хотелось выговориться не только шахтёрам, заходили люди с улицы и рвали друг у друга микрофон.
В основном ругались на привилегии начальства, которое колбасу ест каждый день, и на дефицит. А дефицитом тогда было всё - и колбаса, и отдых в Сочи. И книги тоже были в этом ряду. И автомобили, даже «Запорожцы». И мыло - одна моя знакомая затеяла по случаю дефицита коллекцию. Представляете: коллекция мыла!
Собственно говоря, всё из-за этого мыла-то и началось: пришли междуреченские мужики в мойку после смены, а там ни куска. Между тем несколькими месяцами ранее горняки именно этой шахты им. Шевякова, предводительствуемые малость заполошным горным мастером Валерием Кокориным, писали в разные адреса насчёт своих внутришахтовых беспорядков. «Активная жизненная позиция» (вот вам формула прошлых лет - к активности во имя «перестройки» призывали всю сознательную часть общества) не нашла отклика в руководящих кругах, и тогда Кокорин со товарищи составил список требований из 21 пункта, пригрозив в случае невыполнения их забастовкой.
Требования - на четвёртом году «перестройки» - вновь проигнорировали, и мужики, с утра собравшись в толпу, поехали в горком за правдой.
.
В сущности, эти требования не выходили за пределы обычных профсоюзных: всё то же мыло и полотенца в мойке, беспроблемная доставка на работу, спецодежда.
Разве что часть их выходила за пределы компетенции шахтовой и городской власти.
Ещё в этом ряду пункт насчёт снабжения продуктами - снабжение тогда было централизованным, по фондам, составлявшимся в Москве.
Ну, ещё потребовали снять с работы директора - не справляется, дескать.
Предложили вывешивать на всеобщее обозрение заработки многочисленных конторских работников - в них с долей справедливости подозревали захребетников, потому что на иных шахтах контора была многочисленнее подземников.
И ещё прозвучало совершенно ПО-СОВЕТСКИ СОЗНАТЕЛЬНОЕ (хотя и полуграмотное по форме) требование к общественным организациям, вот оно дословно: «В ближайшее время обновить и задействовать, чтобы партком и профком были авангардами в нашей советской перестройке, а не плестись в хвосте».
Замечу, что никакой ПОЛИТИКИ, как она сейчас понимается, в тех требованиях не было.
Были разве что какая-то окрылённость, народный подъём: вот он, «гегемон», наконец-то проснулся.
И вот власть - пускай она выходит из кабинетов на «площади несогласия», мы с ней будем решать наши проблемы «здесь и сейчас».
.
Повторяю, все рассуждения забастовщиков зиждились на «социалистической платформе».
Претензии были к партийно-государственной номенклатуре, но партия КПСС так и оставалась партией рабочих.
Это, помнится, несколько позже специально отметил один из вожаков забастовки, электрослесарь шахты «Первомайская» (город Берёзовский) и будущий председатель Совета рабочих комитетов Кузбасса (он вскоре сменил Авалиани на этом посту и потом стал рьяным антикоммунистом) Вячеслав Голиков.
Он вообще-то был беспартийным, но слыл весьма начитанным в классиках марксизма - очень уважал, к примеру, Владимира Ильича Ленина за острый и гибкий тактический ум (так и сказал в интервью газете забастовщиков - она появилась к концу года).
И ещё был сторонником самостоятельности предприятий - тоже от начитанности и от близких контактов с земляком-экономистом с Черниговского разреза Мишей Кислюком, будущим, между прочим, губернатором, а тогда для всех просто Мишей.
Про самостоятельность и хозрасчёт (но ещё не про рыночную экономику и никоим боком про частную собственность на средства производства и, значит, про капитализм) тогда говорили много.
И ещё важная деталь: ежели там, где вовсю шла научно-техническая революция, «работяга», постоянно учась, со временем вырастал в младший технический персонал, в «синего воротничка», то у нас было радикально наоборот: в шахту шли люди с высшим образованием.
В школах шахтёрских городов и посёлков среди учащихся была популярна пословица «на наш век лопат хватит»: кончил школу и курсы рабочего обучения (КРО) - и получаешь на руки больше инженера.
Так что в забое можно было встретить не только заскорузлого мужика с семилеткой (а то и с начальным образованием) и двадцатилетним опытом умения работать лопатой, но и бывшего инженера-электронщика, врача, да того же горного инженера, которому не хотелось начинать жить со 120 рублей в то время, когда «работяга» стартовал с 300-400 целковых.
Наиболее интересным в Кузбассе был политический клуб «Рабочий».
Названием подчеркнули, значит, кто в доме хозяин, кто в стране «гегемон». А хозяин и «гегемон», разумеется, народ - это ему принадлежат все средства производства. Данный постулат сомнениям не подвергался.
В сущности, июльская забастовка, оформившаяся в нечто осмысленное в Прокопьевске, стала концентрацией господствовавших в обществе настроений и дискуссий, которые велись на многочисленных в ту пору собраниях - партийных, профсоюзных, комсомольских.
Костяком стачки стали коммунисты - традиционно самая активная часть общества.
Среди членов рабочих комитетов их было (подсчёты Теймураза Авалиани) свыше половины.
При выборах в областной Совет 1989 года большинство кандидатов от рабочего движения - коммунисты.
ЧТО БЫЛО ПОТОМ
Протокол между забастовщиками и партийно-правительственной делегацией во главе с членом Политбюро Николаем Слюньковым был подписан в Прокопьевске.
Атмосфера, отмечает в воспоминаниях Авалиани, была взаимоуважительной, и это понятно - представители правящей партии, основой которой оставался рабочий класс, встретились с рабочими, которых выдвинула митинговая стихия (в непогрешимость «прямой демократии» тогда ещё верили).
Первые пункты памятных соглашений подталкивают не к свержению социализма (и даже не к «реструктуризации» угольной промышленности по рецептам Мирового банка, чуть не погубившим Кузбасс),
они требуют от верховной власти наконец-то заняться экономикой.
И общесоюзной, и региональной.
Например, решить, каков государственный заказ на уголь - сколько его державе надо.
И что делать со сверхплановым топливом - его на угольных складах к июлю 1989 года скопилось 12 миллионов тонн, около десяти процентов годовой добычи, того гляди загорится?
Может, продавать японцам?
...Дальше шли «колбасные» требования.
Впрочем, не такие уж и колбасные, хотя были там пункты и о мясе, и о масле, и о тряпках с бытовой техникой. О мыле, естественно, тоже: власть обязалась немедленно поставить в Кузбасс полторы тысячи тонн хозяйственного и столько же туалетного.
Вся «политика» началась после подписания всех протоколов и дополнений к ним.
Когда вожакам забастовщиков стало нечем заняться.
Январём 1990 года было принято постановление Совмина «О социально-экономическом развитии Кемеровской области в 1991-1995 годах».
Именно тогда, когда надо было бы успокоиться.
Но окрылённые всеобщим вниманием лидеры рабочего движения уже «подсели на иглу» политики.
Ох, каких только гонцов со всего света мы не видели у себя в Кузбассе в 1989-90-91-м годах!
Корреспонденты информационных агентств, телевизионщики и газетчики суют микрофоны, целятся видео- и фотокамерами, депутаты Межрегиональной группы подсказывают ответы.
Скромного замдиректора угольного разреза Мишу Кислюка газета «Лос-Анджелес Таймс» называет «экономическим гуру рабочего движения».
Старший механик шахты «Капитальная» Саша Асланиди даёт интервью «Маяку».
Электрослесаря Славу Голикова приглашают в Президентский совет.
Бесчиновного Славу Шарипова зовут в Америку - посмотреть, какие у них условия труда в шахтах, - и подталкивают к мысли о создании Независимого профсоюза горняков вместо «государственного» углепрофсоюза.
А мы, повторяю, влюблены, как дети, в этих людей.
Смотри, какие смелые. Какие умные. Как ценят свободу.
Мы не видим их внезапно возникшей склонности к интригам и «подковёрной борьбе».
Вот «уходят» Теймураза Авалиани - после нескольких неудачных попыток «свалить» вынуждают его собственноручно отказаться от председательства в Совете рабочих комитетов (так стал называться стачком).
Вот начинается свара в областном Совете - кто прав, кто виноват, не понять, все говорят, чтобы «вставить перо» оппоненту.
Потом проходит чистка в печатном издании Совета рабочих комитетов - «Нашей газете», и первым оттуда вынуждают уйти Леонида Сергачёва, одного из идеологов забастовки и общественного движения, названного Союзом трудящихся Кузбасса
Осерчавший Тулеев характеризует бывших стачкомовцев как новых бюрократов.
Из народного доверия и обожания возникший слой управленцев, чуть что не их, мог шандарахнуть дубиной забастовки.
И политика им теперь стала, как коту валерьянка.
В этом дурмане мы продвигаемся дальше и дальше.
И вот возникает «крестовый поход» против коммунизма и советского строя.
Конечно, изначально враждебной народу власть Советов объявляют не сразу - поначалу рабочкомовцы всего лишь отказываются от лозунга «Вся власть Советам!». А потом и от всего остального.
И областной центр Кемерово перестаёт быть шахтёрским - все семь наших шахт попадают под каток «реструктуризации», и город, а там и область становятся «депрессивным регионом».
Всё это буквально через пять, максимум шесть лет после забастовки, закончившейся такими надеждами на лучшее…
.
ПОСЛЕ СССР
Всё туда двигалось. В эту «чёрную дыру».
Понемногу: с «вольных» депутатских речей, с «демплатформы» в КПСС (и такой же «платформы» в нашем местном совете), с новообразованных партий, назвавших себя «демократическими».
Вот они, «коммуняки», виновные во всём. Нужно покаяние.
А не покаются - тогда запрет на профессию.
И члены КПСС, чтоб не быть заодно с «преступной организацией» (построившей из разрушенной двумя мировыми войнами страны сверхдержаву, которой, прямо скажем, на последнем этапе существования сильно не повезло с руководителями), начинают массово избавляться от партийных билетов.
А уже избавившиеся от партбилетов лидеры рабочего движения выбирают себе кумира - Бориса Ельцина.
Или он их выбирает?
Грозят политическими забастовками противникам нового вождя.
Один из моих друзей, сидевший тогда в кресле главного инженера угольного разреза, недоумевал: «Зачем бастовать? Такие возможности открываются для работы и для заработка!»
Но уже состоялся августовский спектакль 1991 года.
Компартии конец.
И победитель Ельцин едет запивать победу на правительственную дачу…
Плодами «революции» воспользовались не те, кто эту «революцию» делал.
Даже не рабочие комитеты, куда волна народного энтузиазма вынесла, скажем так, РАЗНЫХ людей.
В 1992 году рабочие комитеты ещё есть, но вес у них уже нулевой.
Функционеры «рабочего движения» (теперь это уже в кавычках) придумывают себе работу и разные конторы.
Желающие могут пройти по ссылке и прочитать, как сложились дальнейшие судьбы бывших лидеров «рабочего движения». В принципе - ничего особенного.
Для чего я всё это процитировал? Да чтобы проиллюстрировать мой всегдашний тезис о том, что «снизу» никогда ничего разумного подняться не может. А когда глупость «снизу» встречается с безответственностью «сверху», то мы получаем катастрофы 17-го и 91-го годов. Точка.