На квадроциклах по Северному Уралу, июль 2014. Часть V.
Часть V. Вместо заключения.
Если бы я писал отчёт по ходу путешествия, то в этом месте поставил бы точку. Но я хотел дать истории «настояться», чтобы незначительные детали стерлись, и осталось только самое яркое. Так я и сделал, поэтому появилось это заключение.
На базе Вижай мы в последний раз готовим обед. Снова картошку с грибами (правда, консервированными). Ребята увязывают на прицеп квадроциклы, упаковывают снаряжение, я вожусь у костра. Солнце, наконец-то, печёт по-летнему, дует горячий плотный ветер. Разложенная на брёвнах одежда высыхает за пару часов. Пообедав, садимся на машины, прощаемся с Северным Уралом, и направляемся в цивилизацию.
Кресло внедорожника комфортно до неприличия, к тому же сказывается накопленная за четверо суток усталость. Моё бодрствование идёт по синусоиде, я, то плавно погружаюсь в сон, то выныриваю из его глубин на поверхность. А затем, на полпути между Вижаем и Ивделем, парни делают остановку. От дороги вправо бежит тропинка, слева от неё вздыбилась скала, похожая на застывшую пену, справа полоска сосен, а за ними невысокий скальный зигзаг. Симпатичное место, под соснами стоит столик с лавочками, мусора нигде не видно. Я подхожу к скальному парапету, и сонливость как рукой снимает - под моими ногами скала улетает метров на тридцать вниз, и там, на дне, сверкает речушка. Это Северная Тагилка.
Я смотрю на это великолепие, и воспринимаю его как прощальный подарок нам от Северного Урала. Ну, или от Мир-суснэ-хума.
Мой фотоаппарат в рюкзаке, к тому же в нём сели аккумуляторы. Эти два кадра Артём делает на телефон.
На вокзал в Ивдель мы прибываем в полдесятого вечера. Я прощаюсь с парнями. Усталость пройдёт, на пальцах вырастет новая кожа, а память об этой экспедиции останется со мной до конца дней. Так что, прощаясь с ребятами, я искренне благодарю их за путешествие, полное незабываемых приключений.
Я снова персонаж мрачного рассказа Рэя Брэдбери "Город, в котором никто не выходит". Вокзал пуст и глух. Касса закрыта, и это проблема, потому что я не знал, когда мы вернёмся, и не купил обратный билет. В соседнем здании нахожу дежурного диспетчера. Это женщина лет сорока, на её лице выражение профессионального безразличия. Я интересуюсь, как мне быть? На что получаю невозмутимый ответ: ждать утра, когда откроется касса. Очень полезный совет, ничего не скажешь.
Ближайший поезд в полтретьего ночи, у меня полно времени, я шатаюсь вокруг вокзала, и обнаруживаю продовольственный магазинчик, а в нём - холодильники с холодным пивом. У меня текут слюни. Но уже десять вечера!
- Вы мне пиво продадите? - осторожно спрашиваю я продавщицу.
- Конечно! - отзывается она радостно. - Мы до одиннадцати торгуем!
Я не совсем понимаю, что она имеет в виду, а потому поспешно хватаю две бутылки пива, расплачиваюсь и убегаю на вокзал. Кто их знает, может законодательство доходит сюда с запозданием на несколько месяцев?
В помещении вокзала суровые железные скамейки. Я потягиваю пиво, и это божественно. Любуюсь гипсовой лепниной на потолке, кривой и безвкусной. На стене темнеет пятно, торчат оборванные провода - когда-то там висело табло, или часы. «Город, в котором никто не выходит». Но поезда тут останавливаются, правда, всего на три минуты. За это время мне нужно уговорить проводника взять меня без билета.
К половине третьего у меня слипаются глаза, и чтобы не проспать поезд, я брожу по перрону. Ночью заметно похолодало, я озяб, но это помогает бороться с сонливостью. И вот он поезд. Я бегу за локомотивом, первые вагоны плацкартные и там больше шанс получить место. Поезд останавливается. Ни одна дверь не открывается, кроме меня на перроне никого нет. В окне вижу проводника, отчаянно машу ему, он выходит в тамбур, открывает дверь.
- Земляк, возьми до Нягани, - умоляю я его. - Касса не работает, билет не могу купить. С тобой рассчитаюсь!
Проводник, парень лет тридцати, слыша последнюю фразу про расчет, тут же поднимает свой железный «шлагбаум», я влетаю в вагон, и поезд трогается.
- Вагон полный, - говорит проводник. - Покемарь пока тут у меня, в Алябьево я тебя положу.
Я был бы рад, даже если бы он посадил меня в туалете. Перспектива торчать до утра в Ивделе невыносима. Я отдаю проводнику полторы тысячи (что в полтора раза больше цены на плацкартный билет), падаю на сиденье.
- С работы? - с сочувствием спрашивает проводник; видимо выгляжу я изрядно измотанным, впрочем таким я себя и ощущаю.
- Нет. В горы с друзьями ходили.
- И как там?
- Хорошо, там хорошо… Только тяжело.
Я кладу руки на откидной столик, сверху голову и погружаюсь в дрём. Это не сон, я осознаю себя, сидящим в вагоне поезда, но на это осознание накладываются фантастические картины. Колёса стучат, и вот я вижу кузню, чей сумрак едва освещают горящие угли горна; бородатый кузнец размерено долбит молотом по алой заготовке. Рядом визжит фреза, вгрызаясь в камень, и в углу, у лучины, над куском малахита склонился Дамила-мастер, замерший в вечном ваянии свой великой вазы. Над ними многомиллионная толща Камня. Я стою на его вершине, под ногами, укутанный мхом курумник, над головой, небо, упавшее на горные плечи…
- Земляк, - проводник теребит меня за плечо. - Место освободилось. Иди ложись, десятое место.
- А?.. Да, сейчас… - я поднимаю голову, смотрю на проводника. - Дай… дай мне ручку.
- Чего? - проводник в недоумении.
- И бумагу… Мне надо кое-что записать, - я уже проснулся. - Пока не забыл.
Как-то я смотрел фильм о французских Альпах. Везде ухоженные тропинки и даже тротуарчики, с площадками для отдыха и кемпингами. На трёхтысячные вершины ходят фуникулёры. «Дикие» волки живут на загороженных территориях, их кормят говядиной. Чудесная природа - прилизанная, причесанная, накрахмаленная, как экспонат в музее, спрятанная под пуленепробиваемое стекло. Цивилизованная настолько, что от нее воротит. Что можно узреть в тех горах, кроме прекрасных видов? На Северном Урале всё так, как было и сто, и тысячу лет назад. А поэтому, отправляясь в Уральские горы, ты уходишь не за покорением вершин - ты отправляешься на покорение самого себя.
Наверное, вам интересно, что же такое мне понадобилось записать посреди ночи в трясущемся вагоне? Вот эти строки (без претензии на литературную ценность):
Там, где небо упало на плечи вершинам,
Там, где ноги изрежут курумника бритвы,
Где в таёжных болотах уснули долины
Мы услышим застывшие в камне молитвы.
Бело-зелёный, синий и жёлтый
Отмыты чистейшими в мире дождями.
Я снова прозревший, сияния полный
Меряю гор бесконечность ногами.
Там, где роза ветров начертит нам карту,
Где дожди и снега проложат нам путь,
Там древнейшие камни прошепчут нам мантру,
Мы узнаем свою же, новую суть.
- Конец -
Часть I - Часть II - Часть III - Часть VI
Если бы я писал отчёт по ходу путешествия, то в этом месте поставил бы точку. Но я хотел дать истории «настояться», чтобы незначительные детали стерлись, и осталось только самое яркое. Так я и сделал, поэтому появилось это заключение.
На базе Вижай мы в последний раз готовим обед. Снова картошку с грибами (правда, консервированными). Ребята увязывают на прицеп квадроциклы, упаковывают снаряжение, я вожусь у костра. Солнце, наконец-то, печёт по-летнему, дует горячий плотный ветер. Разложенная на брёвнах одежда высыхает за пару часов. Пообедав, садимся на машины, прощаемся с Северным Уралом, и направляемся в цивилизацию.
Кресло внедорожника комфортно до неприличия, к тому же сказывается накопленная за четверо суток усталость. Моё бодрствование идёт по синусоиде, я, то плавно погружаюсь в сон, то выныриваю из его глубин на поверхность. А затем, на полпути между Вижаем и Ивделем, парни делают остановку. От дороги вправо бежит тропинка, слева от неё вздыбилась скала, похожая на застывшую пену, справа полоска сосен, а за ними невысокий скальный зигзаг. Симпатичное место, под соснами стоит столик с лавочками, мусора нигде не видно. Я подхожу к скальному парапету, и сонливость как рукой снимает - под моими ногами скала улетает метров на тридцать вниз, и там, на дне, сверкает речушка. Это Северная Тагилка.
Я смотрю на это великолепие, и воспринимаю его как прощальный подарок нам от Северного Урала. Ну, или от Мир-суснэ-хума.
Мой фотоаппарат в рюкзаке, к тому же в нём сели аккумуляторы. Эти два кадра Артём делает на телефон.
На вокзал в Ивдель мы прибываем в полдесятого вечера. Я прощаюсь с парнями. Усталость пройдёт, на пальцах вырастет новая кожа, а память об этой экспедиции останется со мной до конца дней. Так что, прощаясь с ребятами, я искренне благодарю их за путешествие, полное незабываемых приключений.
Я снова персонаж мрачного рассказа Рэя Брэдбери "Город, в котором никто не выходит". Вокзал пуст и глух. Касса закрыта, и это проблема, потому что я не знал, когда мы вернёмся, и не купил обратный билет. В соседнем здании нахожу дежурного диспетчера. Это женщина лет сорока, на её лице выражение профессионального безразличия. Я интересуюсь, как мне быть? На что получаю невозмутимый ответ: ждать утра, когда откроется касса. Очень полезный совет, ничего не скажешь.
Ближайший поезд в полтретьего ночи, у меня полно времени, я шатаюсь вокруг вокзала, и обнаруживаю продовольственный магазинчик, а в нём - холодильники с холодным пивом. У меня текут слюни. Но уже десять вечера!
- Вы мне пиво продадите? - осторожно спрашиваю я продавщицу.
- Конечно! - отзывается она радостно. - Мы до одиннадцати торгуем!
Я не совсем понимаю, что она имеет в виду, а потому поспешно хватаю две бутылки пива, расплачиваюсь и убегаю на вокзал. Кто их знает, может законодательство доходит сюда с запозданием на несколько месяцев?
В помещении вокзала суровые железные скамейки. Я потягиваю пиво, и это божественно. Любуюсь гипсовой лепниной на потолке, кривой и безвкусной. На стене темнеет пятно, торчат оборванные провода - когда-то там висело табло, или часы. «Город, в котором никто не выходит». Но поезда тут останавливаются, правда, всего на три минуты. За это время мне нужно уговорить проводника взять меня без билета.
К половине третьего у меня слипаются глаза, и чтобы не проспать поезд, я брожу по перрону. Ночью заметно похолодало, я озяб, но это помогает бороться с сонливостью. И вот он поезд. Я бегу за локомотивом, первые вагоны плацкартные и там больше шанс получить место. Поезд останавливается. Ни одна дверь не открывается, кроме меня на перроне никого нет. В окне вижу проводника, отчаянно машу ему, он выходит в тамбур, открывает дверь.
- Земляк, возьми до Нягани, - умоляю я его. - Касса не работает, билет не могу купить. С тобой рассчитаюсь!
Проводник, парень лет тридцати, слыша последнюю фразу про расчет, тут же поднимает свой железный «шлагбаум», я влетаю в вагон, и поезд трогается.
- Вагон полный, - говорит проводник. - Покемарь пока тут у меня, в Алябьево я тебя положу.
Я был бы рад, даже если бы он посадил меня в туалете. Перспектива торчать до утра в Ивделе невыносима. Я отдаю проводнику полторы тысячи (что в полтора раза больше цены на плацкартный билет), падаю на сиденье.
- С работы? - с сочувствием спрашивает проводник; видимо выгляжу я изрядно измотанным, впрочем таким я себя и ощущаю.
- Нет. В горы с друзьями ходили.
- И как там?
- Хорошо, там хорошо… Только тяжело.
Я кладу руки на откидной столик, сверху голову и погружаюсь в дрём. Это не сон, я осознаю себя, сидящим в вагоне поезда, но на это осознание накладываются фантастические картины. Колёса стучат, и вот я вижу кузню, чей сумрак едва освещают горящие угли горна; бородатый кузнец размерено долбит молотом по алой заготовке. Рядом визжит фреза, вгрызаясь в камень, и в углу, у лучины, над куском малахита склонился Дамила-мастер, замерший в вечном ваянии свой великой вазы. Над ними многомиллионная толща Камня. Я стою на его вершине, под ногами, укутанный мхом курумник, над головой, небо, упавшее на горные плечи…
- Земляк, - проводник теребит меня за плечо. - Место освободилось. Иди ложись, десятое место.
- А?.. Да, сейчас… - я поднимаю голову, смотрю на проводника. - Дай… дай мне ручку.
- Чего? - проводник в недоумении.
- И бумагу… Мне надо кое-что записать, - я уже проснулся. - Пока не забыл.
Как-то я смотрел фильм о французских Альпах. Везде ухоженные тропинки и даже тротуарчики, с площадками для отдыха и кемпингами. На трёхтысячные вершины ходят фуникулёры. «Дикие» волки живут на загороженных территориях, их кормят говядиной. Чудесная природа - прилизанная, причесанная, накрахмаленная, как экспонат в музее, спрятанная под пуленепробиваемое стекло. Цивилизованная настолько, что от нее воротит. Что можно узреть в тех горах, кроме прекрасных видов? На Северном Урале всё так, как было и сто, и тысячу лет назад. А поэтому, отправляясь в Уральские горы, ты уходишь не за покорением вершин - ты отправляешься на покорение самого себя.
Наверное, вам интересно, что же такое мне понадобилось записать посреди ночи в трясущемся вагоне? Вот эти строки (без претензии на литературную ценность):
Там, где небо упало на плечи вершинам,
Там, где ноги изрежут курумника бритвы,
Где в таёжных болотах уснули долины
Мы услышим застывшие в камне молитвы.
Бело-зелёный, синий и жёлтый
Отмыты чистейшими в мире дождями.
Я снова прозревший, сияния полный
Меряю гор бесконечность ногами.
Там, где роза ветров начертит нам карту,
Где дожди и снега проложат нам путь,
Там древнейшие камни прошепчут нам мантру,
Мы узнаем свою же, новую суть.
- Конец -
Часть I - Часть II - Часть III - Часть VI