На квадроциклах по Северному Уралу, июль 2014. Часть II.
Часть II. Хребет Молебный.
Пройдя от брода через Вижай десяток километров на запад, и столько же на север, мы прибываем к следующей точке нашего маршрута - реке Северная Тошемка. Здесь нас ждёт новый брод, но не сегодня. Река широка, на пути брода острова. Тут оживление, на берегу стоят лагерем два парня на квадрах, беседуем с ними на предмет проблем с переправой. На острове ещё одна группа на квадроциклах, целых шесть машин. Они одолели уже пол брода; наблюдаем, как они проходят оставшийся участок. Есть одно сложное место, но в целом брод куда проще предыдущего.
Прямо на берегу оставляем почти всё снаряжение, наскоро обедаем. Сергей хочет до ночи успеть дойти до Хребта Молебный и вернуться. Я смотрю на карту, до Молебного километров 60-70, что не может не вызывать тревогу, учитывая, что мы выдвинемся почти вечером, но спокойствие и воодушевление нашего проводника передаётся и мне. Как выяснится позже, затея эта безрассудна, но на тот момент мы этого не знаем.
- Мы когда вернёмся? - спрашиваю я Сергея.
- Ну, может ночью, - отвечает он. - Берите с собой тёплую одежду.
Я всё ещё по пояс мокрый и порядком уставший, но до ночи продержусь. Если я возьму с собой сухую одежду, а потом её надену, она тоже промокнет, и, в конце концов, мне вообще не во что будет переодеться. Это мой просчёт, надо было брать куда больше одежды. Впрочем, для этого понадобился бы новый рюкзак повышенной вместительности.
Показавшееся на полчаса солнце, опять пропало, заморосил мелкий липкий дождь. Мы заводим машины и "дорогой белых бабочек" идём назад к Вижаю, километров через восемь сворачиваем на запад. Впереди - глухая тайга.
Северный Урал промок и раскис, он истекает жижой, как перезревшая груша соком. Наш путь постоянно преграждают калюжины размером с озеро Байкал. Иногда не понятно, лужа это, болото, или сор от разлившейся речушки. Но Сергея такие мелочи не беспокоят, если у него возникают опасения, он идёт проверять дно ногами. Сергей в специальной защите от воды, она защищает его до груди. Ни у меня, ни у Артёма такой нет. Мы всё больше промокаем, мы всё сильнее мёрзнем.
Вот одна из таких луж, как видно из фото, уже пройденная.
Корни, гнилые деревины, раскисшая глина. Дождь, затянувший заунывную песню дроби капель о шлем. К лицу липнет холодная влага, глаза то и дело приходится вытирать. Руль вырывают из рук ухабы и ямы. Машины регулярно садятся на пузо, они зло и беспомощно рычат, выстреливая колесами фонтаны грязи, их приходится выталкивать руками.
А вокруг сумрачный урман. По обе стороны стеною стоит тайга, тёмная, седомшошная, в ней, как в вате, вязнет свет длинного июльского вечера, и под кокорами уже густиться, набирает силу мрак.
Час, второй, третий, мы движемся со скоростью пешехода, может чуть-чуть быстрее. Задние колёса Сергееного квадра кидают в меня комья грязи. Мой вездеход кидает такие же в Артёма. Артёму отыграться не на ком, он замыкающий, потому держит дистанцию. Мокрые трусы натёрли мне задницу, и это проблема, потому что квадроцикл - не люксовый седан, каждая кочка отдаётся в пятой точке жжением, словно я сажусь на раскалённые угли. Я думаю: какого чёрта?.. Ответа не нахожу, и... иду дальше.
Мы поднимаемся выше, лужи становятся меньше, "дорога" начинает отдалённо походить на дорогу, что позволяет прибавить скорость. И вот мы у мансийской охотничьей заимки. Обследовать сторожку Бахтияровых нет времени - ночь наступает на пятки. Перекур 3 минуты, и снова в путь.
Теперь наш путь - две канавы, по которым навстречу нам струятся ручьи. Мы пытаемся ехать посредине, но это не просто, квадр то и дело стаскивает то влево, то вправо, грозя опрокинуться на бок. Путь завален гнилыми стволами сосен и лиственниц, мокрые колёса буксуют на сырой древесине. Сергей идёт первым и ему сложнее всего, его вездеход пару раз переворачивается, выкидывая водителя, как катапульта ядро. Но Сергей - крепкий парень. Возвращаем его машину на четыре колеса и идём дальше.
А дождь долбит в шлем, как безумный дятел. Небо - бледно-серая ветошь. Я скучаю по солнцу больше, чем по своей собаке.
Края канав теряются, дорога всё больше смахивает на болото - сплошь стоячая вода, из которой торчат кочки с густой осокой по пояс, они похожи на головы таёжных чудовищ, спрятавших свои уродливые тела под чёрной водой; они пристально наблюдающие за незваными гостями.
Кончики пальцев едва ощущаются, задница горит огнём. Я думаю: какого чёрта я делаю?.. Ответа не нахожу, смотрю, как машина Сергея переползает очередную кочку, и веду своё квадр туда же.
А потом дороги уже вообще не видно, она растворилась в паутине кустарника и болотной непролази. Угадывается только направление. Мы прём напролом и упираемся в ручей. Он не широкий, всего-то метра три, но глубиной по шею. А за ним открывается прогалина с редким молодняком. После десятков километров бурелома прогалина кажется мне федеральной трассой. Но ручей!.. Кстати, вот он.
Я тупо смотрю на воду; единственное, на что меня хватает, это достать фотоаппарат и сделать снимок. Но Сергей - энерджайзер. Он уже обследовал дно, и полез проверять окрестности на предмет возможного брода. Брода нет, но чуть в стороне обнаруживаются остатки моста, если их можно так назвать - пара ржавых скоб, да пара гнилых брёвен, которые к тому же лежат не через ручей, а на берегу. Но видно, что охотники-манси тут ходят, ещё дальше находим несколько берёзовых жердей, перекинутых через речушку. Перейти по ним можно, держась за ветки верб, зарослями которых засланы оба берега. Но перевести квадроциклы?!..
Сергей рубит брёвна и укладывает их через ручей, некоторые прямо в воду, обрубленные ветки и гнилые остатки моста тоже идут в дело. Артём ему помогает. Я смотрю на них, курю, отмахиваюсь от тучи комаров, и никак не могу осознать, что это не шутка, и они всерьёз собрались соорудить переправу для наших вездеходов.
- Артём, - спрашиваю я. - Мне одному кажется, что это ад и армагедон?
Артём думает долгую секунду, потом серьёзно так отвечает:
- Ну, я их давно знаю, - он имеет в виду парней из "Мото-нинзя", частью которых сам и является, - так что, видимо да, тебе одному.
Смотрит на меня ясными глазами, улыбается, и до меня, наконец, доходит, что мы пойдём дальше.
«Охренеть», - думаю я и включаюсь в работу.
С помощью топора, грубой физической силы и отборного мата (по большей части моего), стоя по пояс в воде и рискуя поломать себе ноги, или быть утопленным свалившимся на голову квадроциклом, мы все же перетаскиваем машины на другой берег. На шлеме Артёма видеокамера, такие используют экстрималы, он фиксирует процесс. Ниже пара кадров из его видео.
Изображение размыто, объектив залит водой.
Переправа отнимает у нас часа полтора. А на другом берегу нас ждёт неприятный сюрприз. Прогалина оказалась ковровым болотом. Наст дёрна и травы толщиной сантиметров двадцать, человека держит, но машины проседают, из-под колёс сочится жижа, чёрная, как дёготь. Мы вытаскиваем вездеходы чаще, чем едем. Делаем перерыв, смотрим на карту - болото тянется километр. Целый километр!
Из раскисшей пачки я выуживаю последнюю сигарету. Она отражает моё состояние - сигарета похожа на вопросительный знак, она смахивает на мой скрюченный палец. Дым сырой, но я курю жадно, потому что не знаю, когда мне доведётся покурить в следующий раз. К тому же дым хоть немного отгоняет от лица комаров. Минздрав предупреждает зря, в курении есть свои плюсы.
Дальше мы едем не верхом, а ведём квадры рядом. Снизив вес машин, мы увеличили их проходимость. Это работает, но жутко утомляет.
Горизонт застилает громада Камня Ленгур, его грузное тело укутано чёрной шубой тайги. Над вершиной-лысиной светится белёсая дымка. Комариный писк такой тонкий и острый, что режет уши, как лезвие. Устало рокочут двигатели, под ногами чавкает жижа. Но этот звук вязнет, тонет в болоте, как и наши машины. Мы ползём сквозь топь, словно выбираемся из вражеского окружения. А где-то там дальше на западе за Ленгуром прячется Камень Молебный, на который остаётся только молиться. Но я не знаю вогульских молитв.
Я думаю, случись что, сюда не доберётся даже «Урал». Что будет, если квадр поломается? Что делать, если кто-то из нас сломает ногу? У парней есть спутниковый телефон, вызовут помощь. Вертушка тут не сядет, но если будет оборудована спасательным тросом, нас вытащат, а машины придётся бросить. В этом мире топей, мрачных шиханов, вечных дождей и осатаневших от голода комаров, мы - лишние и неуместные. Здесь вотчина вогульских леших - менквов, таких же древних, как и Каменный Пояс. Я спрашиваю себя: что я, чёрт подери, тут делаю?.. Ответа не нахожу, смотрю, как Сергей толкает свою машину, и… иду дальше.
- Только не подведи, - говорю я своему вездеходу и хлопаю его по бензобаку.
Ещё пару суток такого экстрима, и я начну общаться с деревьями.
Вид густеющего молодняка поднимает во мне волну облегчения. Болото пройдено, дальше старая гарь, а за ней сказочный подарок - лесная дорога, почти сухая, почти ровная. Наши машины рады хорошей дороге не меньше нас, они жадно наматывают её на колёса. Правда, в одном месте приходится резко тормозить - дорогу пересекает глубокая канава.
Пролетев километров десять, делаем привал, разводим костёр, завариваем чай, ужинаем бутербродами и шоколадом с печеньем.
- Там канава была, - обращается ко мне Артём. - Не влетел?
- Я в Mass Effect на платине играю, - пытаюсь я шутить, но вижу, что Артём не понимает. - У меня есть реакция.
Молодёжь, которая не играет в компьютерные игры, вызывает у меня смешанные эмоции. С одной стороны она меня радует, с другой озадачивает.
Сергей даёт мне свой свитер и дождевик. Выше пояса я в сухом и тёплом, ниже по прежнему мокрый насквозь. Шлем изнутри тоже промок, но голова потерпит, ей прохлада даже на пользу.
- Готовьтесь морально, что возвращаться будем ночью, - говорит Сергей и улыбается.
Готовиться к этому нет смысла, потому что уже глубокий вечер. И так понятно, что возвращаться придётся ночью.
«Будет хорошо, если на Тошемку мы вернёмся часам к пяти утра», - думаю я. Наивный.
- Только давай назад не через болота, - прошу я Сергея, он соглашается.
- Да, трудновато было, - говорит он, и добавляет. - Зато ковровое болото прошли.
И опять улыбается. Он делает ударение на прилагательном "ковровое". Лично я с удовольствием бы пропустил сие достижение.
Мы на подножье Камня Молебный. Хорошая дорога закончилась, мы снова долго и нудно лезем сквозь бурелом, потом по камням. Проходим границу леса, выше голое тело вершины. До конечной точки нашего маршрута осталось километров 7-8, но на часах уже полвторого ночи. Сергей останавливается, я торможу рядом.
- Предлагаю вернуться в лес, сделать привал, а утром продолжить, - говорит он.
Я устал так, что не способен даже думать, молча киваю. Мы спускаемся на пару километров вниз, под одинокой скалой разводим костер, кипятим воду. Парни натягивают над огнём трос. Раздеваемся, развешиваем для просушки мокрое шмотьё, пьём чай, что-то жуём. Я стою перед костром, пытаясь согреть ноги, спереди голени обжигает, икры сводит от холода. Сводит в буквальном смысле, судорога тянет мышцы и их приходится долго разминать, а пальцы едва слушаются. Дым режет глаза, забивает лёгкие едкой кислотой, но это лучше, чем тучи комаров. Впрочем, комары - не самая большая проблема, я уже почти не обращаю на них внимание.
Температура падает, уже градусов десять. Сергей без перерыва носит дрова, мы скармливаем их костру, но теплее не становится. Я пытаюсь лечь и поспать, но дождевик на сырой земле не лучший матрас, озябшие ноги нечем укрыть. Несмотря на тёплый свитер, у меня стучат зубы. Я мечтаю о своей палатке и спальном мешке, как о номере в пятизвёздочном отеле.
Слышал, в старину была пытка, когда жертве сутками не давали уснуть. Прошлой ночью мы спали часа четыре, этой ночью сон вообще не предвидится. Я стою у костра, и засыпаю стоя. Благо, вестибулярный аппарат активен, и бьёт тревогу, едва обнаружив опасный крен тела. Падая, я вскидываюсь, снова принимаю вертикальное положение. Но глаза неудержимо слипаются, и через пару минут внутренний гироскоп вынужден опять приводить меня в чувство. И так снова и снова - час, второй, третий… Я верю в пытку невозможности сна - она невыносима. Чёрт с ним, со спальным мешком, я сдам убийцу Кеннеди, я скажу вам даже коды от Сиона, только верните мне мой коврик из пенорезины!
В пять утра Хребет Молебный погружается в туман, к шести он густеет. Молочное марево похоже на мою сонную одурь. Я не помню, как и зачем сделал снимок, который привожу ниже, видимо мне хотелось запечатлеть это состояние. Впрочем, вряд ли это возможно.
Сергей говорит что-то о том, чтобы двигаться дальше. Я застрял где-то между бодрствованием и сном, и его голос доходит до меня с задержкой, словно мы общаемся через толщу воды.
«Если у этих ребят на пути окажется Гранд Каньон, или река лавы извергающейся Фудзиямы, они найдут способ их преодолеть и попрут вперёд», - думаю я отстранённо.
Парни гораздо моложе меня, и куда здоровее, но сейчас стоит вопрос не выносливости и целеустремлённости, а здравого смысла. Усталость толкает к ошибкам, а в горах и тайге, в сотнях километрах от цивилизации даже незначительный просчёт может оказаться роковым. Я говорю:
- Сережа, надо возвращаться. Мы уже двое суток почти не спим. Я засыпаю стоя. Куда там идти дальше? Я боюсь, что мне не хватит сил на дорогу назад.
Никто не спорит, напротив, ребята тут же соглашаются. Видимо, им тоже надоело таранить головой непробиваемый Камень Молебный.
- Да и туман, - говорит Сергей. - Все равно мы ничего не увидим.
Собираемся споро. Одежда не высохла. Стиснув зубы, я натаскиваю на ноги грязные сырые штаны. Мне бы помогла сигарета, но даже от такой малости я избавлен. Матерясь, я натаскиваю грязные сырые берцы, на руки - холодные, мокрые перчатки, на голову - сырой, ужасно холодный шлем. Но в этой бесчеловечной процедуре, которая еда ли гуманнее пытки, есть один плюс - она прогоняет сонливость.
Знакомой дорогой идём назад. Укутанный дождями и туманами, Хребет Молебный, этот слизкий негостеприимный Камень, остаётся за нашими спинами. Злобный, враждебный, непокорённый. Но во мне нет горечи недостижения цели, я не ставил себе задачу покорить все вершины мира. Бог с тобой, Камень Молебный, оставайся в своем промозглом Мордоре.
Мы пытаемся обмануть Северный Урал, а потому обходим ковровое болото другой дорогой. Долго ползём заросшей просекой и упираемся в непроходимую топь. Ручей перед болотом, через который мы городили мостки, тут разлился и набрал мощи. Пути нет. Вообще. Никакого. Потеряно два часа, и ещё потеряем столько же на обратный путь. А там нас ждёт проклятое болото и злой ручей с нашим "креативным" мостом. Черти бы всё это побрали!.. Глотая досаду и злость на себя самого (ведь это я уговорил парней идти непроверенной дорогой), вслед за Сергеем я разворачиваю свой вездеход.
- Зато теперь мы знаем, что тут дороги нет, - говорит никогда не унывающий Сергей, но меня это утешает мало.
- Только не подведи, родимый, - шепчу я вездеходу, и глажу его по бензобаку.
Я опускаю описание обратного пути, оно мало чем отличается от дороги, которой мы шли вчера вечером, направляясь к Хребту Молебный. Разве что угрюмость настроения и усталость прибавлялись в геометрической прогрессии.
На Тошемку мы приходим в три часа дня. То есть, поход на Молебный занял у нас почти сутки. Солнца не видно, но дождь сделал паузу, что само по себе благоприятный знак.
В фильме «Мумия» есть сцена, когда герои сажают самолёт на самом краю пропасти. На лице пилота застыла улыбка, но руки от штурвала ему приходится буквально отрывать. Точно так же я отрываю руки от руля вездехода. Я глажу машину по бензобаку и шепчу ему благодарности. Но прикосновение к металлу вызывает боль. Смотрю на кончики пальцев. Кожа смахивает на пересушенный пергамент, на мизинцах она и вовсе растрескалась, и из трещин проступают бардовые капли.
Наверное, вы думаете, что, заглушив двигатель, я бросился к запасам сигарет. Но нет, первым делом я раздеваюсь догола, беру мыло и лезу в реку.
Купание в Уральских реках опасно для жизни. Даже стоя по колено в воде, рискуешь быть сбитым течением и протёртым о каменное дно, про температуру воды я вообще молчу. Но я знаю одно важное правило бывалых туристов: чистое тело отдыхает быстрее и качественнее грязного. Я, насколько мне позволяют окоченевшие конечности, тщательно намыливаюсь, затем, ужасаясь собственной отваге, пару раз окунаюсь с головой. Наконец, выбегаю на берег и насухо вытираюсь полотенцем. Адреналин от такой процедуры придаёт мне бодрости, и я даже нахожу в себе силы постирать трусы и носки.
Как вам передать то блаженство, которое испытываешь, надевая сухие чистые трусы? Как вам передать счастье осязания сухой чистой футболки, штанов, носков и кроссовок? В нашем языке нет терминов, описывающих этот тактильный оргазм, их ещё предстоит изобрести. Я обещал кому-то коды Сиона? Вам померещилось. Мне так хорошо, что я готов снова идти на Хребет Молебный. Ну, может, немного попозже.
- Как водичка? - интересуется Артём, пряча в углах губ лукавую улыбку.
- Бодрит! - счастливо отвечаю я.
- Ещё бы! - отзывается он со смехом.
Парней идея "Уральского душа Шарко" не вдохновляет; они развели костёр, и в котле уже бурлит бульон. Картошка и заправка для борща идут вслед за тушёнкой. Одно недоразумение - у нас нет соли. Полно тушёнки, есть сухофрукты, картошка, каши, свежие овощи, яблоки и апельсины, чёрный хлеб с семечками подсолнуха и тыквы, плотный, как глина (не сказать, что очень вкусный, но дико питательный). Нашими запасами шоколада, печенья и пряников можно накормить всю голодающую Африку. А соли нет, про неё забыли. Благо, специи соль содержат, и это отчасти спасает ситуацию. Но в эту минуту меня не расстраивает отсутствие соли в борще, я ему рад, как изысканейшему блюду французской кухни. Впрочем, не буду врать - в французской кухне я полный профан.
Река смеется на перекатах, у берега волна сочно, со вкусом, словно леденцы, облизывает прибрежную гальку. Костёр задорно потрескивает, выстреливая микросалютами искр. Из котелка струится густой аромат, вызывая слюноотделение и радость предстоящего насыщения. Жжение в моей натёртой заднице почти не ощущается. Я неприлично, невыносимо чист, и от этого невесом, как Гермес. Я способен взлететь, только крылья устали. Если в эту минуту инопланетяне объявят Земле войну, это расстроит меня только завтра.
Пока наш походный борщ доходит, я ставлю палатку. Колышки входят в землю на два пальца, дальше - камень. Северный Урал каменный не только сердцем, он гранитный от макушки до пят.
Прижимаю концы палатки и тента камнями, благо их тут полно; раскатываю пенорезиновый коврик, следом спальник. Наконец, достаю из рюкзака сигареты, долго и мучительно вскрываю пачку, кое-как выуживаю одну, подкуриваю.
- Да-а-а-а-а-а!!!
Но потом я пытаюсь ухватить сигарету пальцами левой руки, и это получается не с первого раза, а дальше и вовсе ужас - сигарета бьётся в пальцах, как вьюн, потому что сами пальцы трясутся, словно у меня болезнь Паркинсона в последней стадии.
- Ребята, вы переоценили мои возможности, - говорю я парням со смехом. - Я едва могу держать сигарету.
- Да, дорога оказалась труднее, чем я предполагал, - соглашается Сергей.
Пять литров борща исчезают в наших животах за пару минут. Но котёл десятилитровый, и борща там остаётся ещё литра три.
- Надо накрыть, а то дождь опять ночью может пойти, - я указываю на котелок.
- Да мы вечером его доедим, - отмахивается Артём.
Ну и ладно. Я желаю парням хорошего сна, забираюсь в палатку, потом в спальный мешок, закрываю глаза и меня тут же уносит в глубины сна, как булыжник в Марианскую впадину. Но вскоре я просыпаюсь от нестерпимой духоты. Долгожданное солнце решило побаловать нас теплом, потолок палатки прямо сияет. Я выбираюсь из спального мешка, обтираюсь полотенцем.
«Вот и славно, наконец-то шмотки просохнут», - надеюсь я, и снова падаю в объятия Морфея. Следующий раз просыпаюсь от холода. Уже глубокий вечер, по тенту барабанит дождь. Выбираюсь из палатки. В котелке с борщом дождевые капли рисуют концентрические круги. Видимо, ужин отменяется. Я накрываю котелок куском бересты, придавливаю камнем, оглядываюсь по сторонам в поисках бутылки с водой. Наш лагерь устелен одеждой, которую мы надеялись высушить, сейчас её поласкает дождь.
«Ну и ладно, может хоть грязь немного отмоется», - думаю я, подбираю бутылку с водой, заползаю в палатку и на этот раз засыпаю до самого утра.
Часть I - Часть III - Часть VI - Часть V
Пройдя от брода через Вижай десяток километров на запад, и столько же на север, мы прибываем к следующей точке нашего маршрута - реке Северная Тошемка. Здесь нас ждёт новый брод, но не сегодня. Река широка, на пути брода острова. Тут оживление, на берегу стоят лагерем два парня на квадрах, беседуем с ними на предмет проблем с переправой. На острове ещё одна группа на квадроциклах, целых шесть машин. Они одолели уже пол брода; наблюдаем, как они проходят оставшийся участок. Есть одно сложное место, но в целом брод куда проще предыдущего.
Прямо на берегу оставляем почти всё снаряжение, наскоро обедаем. Сергей хочет до ночи успеть дойти до Хребта Молебный и вернуться. Я смотрю на карту, до Молебного километров 60-70, что не может не вызывать тревогу, учитывая, что мы выдвинемся почти вечером, но спокойствие и воодушевление нашего проводника передаётся и мне. Как выяснится позже, затея эта безрассудна, но на тот момент мы этого не знаем.
- Мы когда вернёмся? - спрашиваю я Сергея.
- Ну, может ночью, - отвечает он. - Берите с собой тёплую одежду.
Я всё ещё по пояс мокрый и порядком уставший, но до ночи продержусь. Если я возьму с собой сухую одежду, а потом её надену, она тоже промокнет, и, в конце концов, мне вообще не во что будет переодеться. Это мой просчёт, надо было брать куда больше одежды. Впрочем, для этого понадобился бы новый рюкзак повышенной вместительности.
Показавшееся на полчаса солнце, опять пропало, заморосил мелкий липкий дождь. Мы заводим машины и "дорогой белых бабочек" идём назад к Вижаю, километров через восемь сворачиваем на запад. Впереди - глухая тайга.
Северный Урал промок и раскис, он истекает жижой, как перезревшая груша соком. Наш путь постоянно преграждают калюжины размером с озеро Байкал. Иногда не понятно, лужа это, болото, или сор от разлившейся речушки. Но Сергея такие мелочи не беспокоят, если у него возникают опасения, он идёт проверять дно ногами. Сергей в специальной защите от воды, она защищает его до груди. Ни у меня, ни у Артёма такой нет. Мы всё больше промокаем, мы всё сильнее мёрзнем.
Вот одна из таких луж, как видно из фото, уже пройденная.
Корни, гнилые деревины, раскисшая глина. Дождь, затянувший заунывную песню дроби капель о шлем. К лицу липнет холодная влага, глаза то и дело приходится вытирать. Руль вырывают из рук ухабы и ямы. Машины регулярно садятся на пузо, они зло и беспомощно рычат, выстреливая колесами фонтаны грязи, их приходится выталкивать руками.
А вокруг сумрачный урман. По обе стороны стеною стоит тайга, тёмная, седомшошная, в ней, как в вате, вязнет свет длинного июльского вечера, и под кокорами уже густиться, набирает силу мрак.
Час, второй, третий, мы движемся со скоростью пешехода, может чуть-чуть быстрее. Задние колёса Сергееного квадра кидают в меня комья грязи. Мой вездеход кидает такие же в Артёма. Артёму отыграться не на ком, он замыкающий, потому держит дистанцию. Мокрые трусы натёрли мне задницу, и это проблема, потому что квадроцикл - не люксовый седан, каждая кочка отдаётся в пятой точке жжением, словно я сажусь на раскалённые угли. Я думаю: какого чёрта?.. Ответа не нахожу, и... иду дальше.
Мы поднимаемся выше, лужи становятся меньше, "дорога" начинает отдалённо походить на дорогу, что позволяет прибавить скорость. И вот мы у мансийской охотничьей заимки. Обследовать сторожку Бахтияровых нет времени - ночь наступает на пятки. Перекур 3 минуты, и снова в путь.
Теперь наш путь - две канавы, по которым навстречу нам струятся ручьи. Мы пытаемся ехать посредине, но это не просто, квадр то и дело стаскивает то влево, то вправо, грозя опрокинуться на бок. Путь завален гнилыми стволами сосен и лиственниц, мокрые колёса буксуют на сырой древесине. Сергей идёт первым и ему сложнее всего, его вездеход пару раз переворачивается, выкидывая водителя, как катапульта ядро. Но Сергей - крепкий парень. Возвращаем его машину на четыре колеса и идём дальше.
А дождь долбит в шлем, как безумный дятел. Небо - бледно-серая ветошь. Я скучаю по солнцу больше, чем по своей собаке.
Края канав теряются, дорога всё больше смахивает на болото - сплошь стоячая вода, из которой торчат кочки с густой осокой по пояс, они похожи на головы таёжных чудовищ, спрятавших свои уродливые тела под чёрной водой; они пристально наблюдающие за незваными гостями.
Кончики пальцев едва ощущаются, задница горит огнём. Я думаю: какого чёрта я делаю?.. Ответа не нахожу, смотрю, как машина Сергея переползает очередную кочку, и веду своё квадр туда же.
А потом дороги уже вообще не видно, она растворилась в паутине кустарника и болотной непролази. Угадывается только направление. Мы прём напролом и упираемся в ручей. Он не широкий, всего-то метра три, но глубиной по шею. А за ним открывается прогалина с редким молодняком. После десятков километров бурелома прогалина кажется мне федеральной трассой. Но ручей!.. Кстати, вот он.
Я тупо смотрю на воду; единственное, на что меня хватает, это достать фотоаппарат и сделать снимок. Но Сергей - энерджайзер. Он уже обследовал дно, и полез проверять окрестности на предмет возможного брода. Брода нет, но чуть в стороне обнаруживаются остатки моста, если их можно так назвать - пара ржавых скоб, да пара гнилых брёвен, которые к тому же лежат не через ручей, а на берегу. Но видно, что охотники-манси тут ходят, ещё дальше находим несколько берёзовых жердей, перекинутых через речушку. Перейти по ним можно, держась за ветки верб, зарослями которых засланы оба берега. Но перевести квадроциклы?!..
Сергей рубит брёвна и укладывает их через ручей, некоторые прямо в воду, обрубленные ветки и гнилые остатки моста тоже идут в дело. Артём ему помогает. Я смотрю на них, курю, отмахиваюсь от тучи комаров, и никак не могу осознать, что это не шутка, и они всерьёз собрались соорудить переправу для наших вездеходов.
- Артём, - спрашиваю я. - Мне одному кажется, что это ад и армагедон?
Артём думает долгую секунду, потом серьёзно так отвечает:
- Ну, я их давно знаю, - он имеет в виду парней из "Мото-нинзя", частью которых сам и является, - так что, видимо да, тебе одному.
Смотрит на меня ясными глазами, улыбается, и до меня, наконец, доходит, что мы пойдём дальше.
«Охренеть», - думаю я и включаюсь в работу.
С помощью топора, грубой физической силы и отборного мата (по большей части моего), стоя по пояс в воде и рискуя поломать себе ноги, или быть утопленным свалившимся на голову квадроциклом, мы все же перетаскиваем машины на другой берег. На шлеме Артёма видеокамера, такие используют экстрималы, он фиксирует процесс. Ниже пара кадров из его видео.
Изображение размыто, объектив залит водой.
Переправа отнимает у нас часа полтора. А на другом берегу нас ждёт неприятный сюрприз. Прогалина оказалась ковровым болотом. Наст дёрна и травы толщиной сантиметров двадцать, человека держит, но машины проседают, из-под колёс сочится жижа, чёрная, как дёготь. Мы вытаскиваем вездеходы чаще, чем едем. Делаем перерыв, смотрим на карту - болото тянется километр. Целый километр!
Из раскисшей пачки я выуживаю последнюю сигарету. Она отражает моё состояние - сигарета похожа на вопросительный знак, она смахивает на мой скрюченный палец. Дым сырой, но я курю жадно, потому что не знаю, когда мне доведётся покурить в следующий раз. К тому же дым хоть немного отгоняет от лица комаров. Минздрав предупреждает зря, в курении есть свои плюсы.
Дальше мы едем не верхом, а ведём квадры рядом. Снизив вес машин, мы увеличили их проходимость. Это работает, но жутко утомляет.
Горизонт застилает громада Камня Ленгур, его грузное тело укутано чёрной шубой тайги. Над вершиной-лысиной светится белёсая дымка. Комариный писк такой тонкий и острый, что режет уши, как лезвие. Устало рокочут двигатели, под ногами чавкает жижа. Но этот звук вязнет, тонет в болоте, как и наши машины. Мы ползём сквозь топь, словно выбираемся из вражеского окружения. А где-то там дальше на западе за Ленгуром прячется Камень Молебный, на который остаётся только молиться. Но я не знаю вогульских молитв.
Я думаю, случись что, сюда не доберётся даже «Урал». Что будет, если квадр поломается? Что делать, если кто-то из нас сломает ногу? У парней есть спутниковый телефон, вызовут помощь. Вертушка тут не сядет, но если будет оборудована спасательным тросом, нас вытащат, а машины придётся бросить. В этом мире топей, мрачных шиханов, вечных дождей и осатаневших от голода комаров, мы - лишние и неуместные. Здесь вотчина вогульских леших - менквов, таких же древних, как и Каменный Пояс. Я спрашиваю себя: что я, чёрт подери, тут делаю?.. Ответа не нахожу, смотрю, как Сергей толкает свою машину, и… иду дальше.
- Только не подведи, - говорю я своему вездеходу и хлопаю его по бензобаку.
Ещё пару суток такого экстрима, и я начну общаться с деревьями.
Вид густеющего молодняка поднимает во мне волну облегчения. Болото пройдено, дальше старая гарь, а за ней сказочный подарок - лесная дорога, почти сухая, почти ровная. Наши машины рады хорошей дороге не меньше нас, они жадно наматывают её на колёса. Правда, в одном месте приходится резко тормозить - дорогу пересекает глубокая канава.
Пролетев километров десять, делаем привал, разводим костёр, завариваем чай, ужинаем бутербродами и шоколадом с печеньем.
- Там канава была, - обращается ко мне Артём. - Не влетел?
- Я в Mass Effect на платине играю, - пытаюсь я шутить, но вижу, что Артём не понимает. - У меня есть реакция.
Молодёжь, которая не играет в компьютерные игры, вызывает у меня смешанные эмоции. С одной стороны она меня радует, с другой озадачивает.
Сергей даёт мне свой свитер и дождевик. Выше пояса я в сухом и тёплом, ниже по прежнему мокрый насквозь. Шлем изнутри тоже промок, но голова потерпит, ей прохлада даже на пользу.
- Готовьтесь морально, что возвращаться будем ночью, - говорит Сергей и улыбается.
Готовиться к этому нет смысла, потому что уже глубокий вечер. И так понятно, что возвращаться придётся ночью.
«Будет хорошо, если на Тошемку мы вернёмся часам к пяти утра», - думаю я. Наивный.
- Только давай назад не через болота, - прошу я Сергея, он соглашается.
- Да, трудновато было, - говорит он, и добавляет. - Зато ковровое болото прошли.
И опять улыбается. Он делает ударение на прилагательном "ковровое". Лично я с удовольствием бы пропустил сие достижение.
Мы на подножье Камня Молебный. Хорошая дорога закончилась, мы снова долго и нудно лезем сквозь бурелом, потом по камням. Проходим границу леса, выше голое тело вершины. До конечной точки нашего маршрута осталось километров 7-8, но на часах уже полвторого ночи. Сергей останавливается, я торможу рядом.
- Предлагаю вернуться в лес, сделать привал, а утром продолжить, - говорит он.
Я устал так, что не способен даже думать, молча киваю. Мы спускаемся на пару километров вниз, под одинокой скалой разводим костер, кипятим воду. Парни натягивают над огнём трос. Раздеваемся, развешиваем для просушки мокрое шмотьё, пьём чай, что-то жуём. Я стою перед костром, пытаясь согреть ноги, спереди голени обжигает, икры сводит от холода. Сводит в буквальном смысле, судорога тянет мышцы и их приходится долго разминать, а пальцы едва слушаются. Дым режет глаза, забивает лёгкие едкой кислотой, но это лучше, чем тучи комаров. Впрочем, комары - не самая большая проблема, я уже почти не обращаю на них внимание.
Температура падает, уже градусов десять. Сергей без перерыва носит дрова, мы скармливаем их костру, но теплее не становится. Я пытаюсь лечь и поспать, но дождевик на сырой земле не лучший матрас, озябшие ноги нечем укрыть. Несмотря на тёплый свитер, у меня стучат зубы. Я мечтаю о своей палатке и спальном мешке, как о номере в пятизвёздочном отеле.
Слышал, в старину была пытка, когда жертве сутками не давали уснуть. Прошлой ночью мы спали часа четыре, этой ночью сон вообще не предвидится. Я стою у костра, и засыпаю стоя. Благо, вестибулярный аппарат активен, и бьёт тревогу, едва обнаружив опасный крен тела. Падая, я вскидываюсь, снова принимаю вертикальное положение. Но глаза неудержимо слипаются, и через пару минут внутренний гироскоп вынужден опять приводить меня в чувство. И так снова и снова - час, второй, третий… Я верю в пытку невозможности сна - она невыносима. Чёрт с ним, со спальным мешком, я сдам убийцу Кеннеди, я скажу вам даже коды от Сиона, только верните мне мой коврик из пенорезины!
В пять утра Хребет Молебный погружается в туман, к шести он густеет. Молочное марево похоже на мою сонную одурь. Я не помню, как и зачем сделал снимок, который привожу ниже, видимо мне хотелось запечатлеть это состояние. Впрочем, вряд ли это возможно.
Сергей говорит что-то о том, чтобы двигаться дальше. Я застрял где-то между бодрствованием и сном, и его голос доходит до меня с задержкой, словно мы общаемся через толщу воды.
«Если у этих ребят на пути окажется Гранд Каньон, или река лавы извергающейся Фудзиямы, они найдут способ их преодолеть и попрут вперёд», - думаю я отстранённо.
Парни гораздо моложе меня, и куда здоровее, но сейчас стоит вопрос не выносливости и целеустремлённости, а здравого смысла. Усталость толкает к ошибкам, а в горах и тайге, в сотнях километрах от цивилизации даже незначительный просчёт может оказаться роковым. Я говорю:
- Сережа, надо возвращаться. Мы уже двое суток почти не спим. Я засыпаю стоя. Куда там идти дальше? Я боюсь, что мне не хватит сил на дорогу назад.
Никто не спорит, напротив, ребята тут же соглашаются. Видимо, им тоже надоело таранить головой непробиваемый Камень Молебный.
- Да и туман, - говорит Сергей. - Все равно мы ничего не увидим.
Собираемся споро. Одежда не высохла. Стиснув зубы, я натаскиваю на ноги грязные сырые штаны. Мне бы помогла сигарета, но даже от такой малости я избавлен. Матерясь, я натаскиваю грязные сырые берцы, на руки - холодные, мокрые перчатки, на голову - сырой, ужасно холодный шлем. Но в этой бесчеловечной процедуре, которая еда ли гуманнее пытки, есть один плюс - она прогоняет сонливость.
Знакомой дорогой идём назад. Укутанный дождями и туманами, Хребет Молебный, этот слизкий негостеприимный Камень, остаётся за нашими спинами. Злобный, враждебный, непокорённый. Но во мне нет горечи недостижения цели, я не ставил себе задачу покорить все вершины мира. Бог с тобой, Камень Молебный, оставайся в своем промозглом Мордоре.
Мы пытаемся обмануть Северный Урал, а потому обходим ковровое болото другой дорогой. Долго ползём заросшей просекой и упираемся в непроходимую топь. Ручей перед болотом, через который мы городили мостки, тут разлился и набрал мощи. Пути нет. Вообще. Никакого. Потеряно два часа, и ещё потеряем столько же на обратный путь. А там нас ждёт проклятое болото и злой ручей с нашим "креативным" мостом. Черти бы всё это побрали!.. Глотая досаду и злость на себя самого (ведь это я уговорил парней идти непроверенной дорогой), вслед за Сергеем я разворачиваю свой вездеход.
- Зато теперь мы знаем, что тут дороги нет, - говорит никогда не унывающий Сергей, но меня это утешает мало.
- Только не подведи, родимый, - шепчу я вездеходу, и глажу его по бензобаку.
Я опускаю описание обратного пути, оно мало чем отличается от дороги, которой мы шли вчера вечером, направляясь к Хребту Молебный. Разве что угрюмость настроения и усталость прибавлялись в геометрической прогрессии.
На Тошемку мы приходим в три часа дня. То есть, поход на Молебный занял у нас почти сутки. Солнца не видно, но дождь сделал паузу, что само по себе благоприятный знак.
В фильме «Мумия» есть сцена, когда герои сажают самолёт на самом краю пропасти. На лице пилота застыла улыбка, но руки от штурвала ему приходится буквально отрывать. Точно так же я отрываю руки от руля вездехода. Я глажу машину по бензобаку и шепчу ему благодарности. Но прикосновение к металлу вызывает боль. Смотрю на кончики пальцев. Кожа смахивает на пересушенный пергамент, на мизинцах она и вовсе растрескалась, и из трещин проступают бардовые капли.
Наверное, вы думаете, что, заглушив двигатель, я бросился к запасам сигарет. Но нет, первым делом я раздеваюсь догола, беру мыло и лезу в реку.
Купание в Уральских реках опасно для жизни. Даже стоя по колено в воде, рискуешь быть сбитым течением и протёртым о каменное дно, про температуру воды я вообще молчу. Но я знаю одно важное правило бывалых туристов: чистое тело отдыхает быстрее и качественнее грязного. Я, насколько мне позволяют окоченевшие конечности, тщательно намыливаюсь, затем, ужасаясь собственной отваге, пару раз окунаюсь с головой. Наконец, выбегаю на берег и насухо вытираюсь полотенцем. Адреналин от такой процедуры придаёт мне бодрости, и я даже нахожу в себе силы постирать трусы и носки.
Как вам передать то блаженство, которое испытываешь, надевая сухие чистые трусы? Как вам передать счастье осязания сухой чистой футболки, штанов, носков и кроссовок? В нашем языке нет терминов, описывающих этот тактильный оргазм, их ещё предстоит изобрести. Я обещал кому-то коды Сиона? Вам померещилось. Мне так хорошо, что я готов снова идти на Хребет Молебный. Ну, может, немного попозже.
- Как водичка? - интересуется Артём, пряча в углах губ лукавую улыбку.
- Бодрит! - счастливо отвечаю я.
- Ещё бы! - отзывается он со смехом.
Парней идея "Уральского душа Шарко" не вдохновляет; они развели костёр, и в котле уже бурлит бульон. Картошка и заправка для борща идут вслед за тушёнкой. Одно недоразумение - у нас нет соли. Полно тушёнки, есть сухофрукты, картошка, каши, свежие овощи, яблоки и апельсины, чёрный хлеб с семечками подсолнуха и тыквы, плотный, как глина (не сказать, что очень вкусный, но дико питательный). Нашими запасами шоколада, печенья и пряников можно накормить всю голодающую Африку. А соли нет, про неё забыли. Благо, специи соль содержат, и это отчасти спасает ситуацию. Но в эту минуту меня не расстраивает отсутствие соли в борще, я ему рад, как изысканейшему блюду французской кухни. Впрочем, не буду врать - в французской кухне я полный профан.
Река смеется на перекатах, у берега волна сочно, со вкусом, словно леденцы, облизывает прибрежную гальку. Костёр задорно потрескивает, выстреливая микросалютами искр. Из котелка струится густой аромат, вызывая слюноотделение и радость предстоящего насыщения. Жжение в моей натёртой заднице почти не ощущается. Я неприлично, невыносимо чист, и от этого невесом, как Гермес. Я способен взлететь, только крылья устали. Если в эту минуту инопланетяне объявят Земле войну, это расстроит меня только завтра.
Пока наш походный борщ доходит, я ставлю палатку. Колышки входят в землю на два пальца, дальше - камень. Северный Урал каменный не только сердцем, он гранитный от макушки до пят.
Прижимаю концы палатки и тента камнями, благо их тут полно; раскатываю пенорезиновый коврик, следом спальник. Наконец, достаю из рюкзака сигареты, долго и мучительно вскрываю пачку, кое-как выуживаю одну, подкуриваю.
- Да-а-а-а-а-а!!!
Но потом я пытаюсь ухватить сигарету пальцами левой руки, и это получается не с первого раза, а дальше и вовсе ужас - сигарета бьётся в пальцах, как вьюн, потому что сами пальцы трясутся, словно у меня болезнь Паркинсона в последней стадии.
- Ребята, вы переоценили мои возможности, - говорю я парням со смехом. - Я едва могу держать сигарету.
- Да, дорога оказалась труднее, чем я предполагал, - соглашается Сергей.
Пять литров борща исчезают в наших животах за пару минут. Но котёл десятилитровый, и борща там остаётся ещё литра три.
- Надо накрыть, а то дождь опять ночью может пойти, - я указываю на котелок.
- Да мы вечером его доедим, - отмахивается Артём.
Ну и ладно. Я желаю парням хорошего сна, забираюсь в палатку, потом в спальный мешок, закрываю глаза и меня тут же уносит в глубины сна, как булыжник в Марианскую впадину. Но вскоре я просыпаюсь от нестерпимой духоты. Долгожданное солнце решило побаловать нас теплом, потолок палатки прямо сияет. Я выбираюсь из спального мешка, обтираюсь полотенцем.
«Вот и славно, наконец-то шмотки просохнут», - надеюсь я, и снова падаю в объятия Морфея. Следующий раз просыпаюсь от холода. Уже глубокий вечер, по тенту барабанит дождь. Выбираюсь из палатки. В котелке с борщом дождевые капли рисуют концентрические круги. Видимо, ужин отменяется. Я накрываю котелок куском бересты, придавливаю камнем, оглядываюсь по сторонам в поисках бутылки с водой. Наш лагерь устелен одеждой, которую мы надеялись высушить, сейчас её поласкает дождь.
«Ну и ладно, может хоть грязь немного отмоется», - думаю я, подбираю бутылку с водой, заползаю в палатку и на этот раз засыпаю до самого утра.
Часть I - Часть III - Часть VI - Часть V