Очень полезно и правильно, и интересно и разумно и вообще замечательно изучать грамматические категории, сравнивая разные языки. Грамматические категории - это, например, вид, род, число, время, одушевленность, наклонение, падеж и т.п. Просто когда изучаем язык один, тем более родной, то смысл этих категорий уловить трудно. А очень важно посмотреть со стороны и удивиться.
Вот, например, категория рода в русском языке. У существительного, например. Совершенно необходимая категория. Даже слова, у которых по их форме невозможно определить склонение и падеж (какаду, пари, трюмо, портмоне), все равно должны быть отнесены к какому-либо из трех родов, иначе невозможно использовать их в русском языке. Огромный, огромная, огромное, огрокакаду? Наш, наша, наше пари? Если не знаешь рода, попадаешь в неприятную ситуацию. А есть такое в английском языке, например? Какого рода там слово стол, рука? И как это узнать? В русском языке мы определяем, что слово относится к определенному роду по тому, каким личным местоимением мы его заменяем и по тому, с прилагательными и глаголом в прошедшем времени какого рода оно сочетается. А в английском как определяется род у существительных и есть ли там категория рода? Можно с ребенком это обсудить и выяснить. И в немецком и французском сравнить, как там определяется категория рода и удивиться тому, что наши рода не совпадают.
Понятное дело, что я открываю Америку и изобретаю велосипед, Успенский вот в Слове о словах об этом пишет очень интересно
http://www.lingwo-wed.ru/lingwos-127-1.htmlМне тут кажется самым интересным выяснять, по каким признакам определяется та или иная грамматическая категория в данном языке.
Вот род в русском языке не только местоимением и прилагательным выясняется, но и очевидно зависит от того, как существительное изменяется по падежам и какое окончание имеет в именительном падеже. Вообще тут правильно с детьми разграничить род и пол. Например слово врач - м.р., а если врач Иванова, то врач этот будет женского пола. Так вот, подавляющее большинство слов, оканчивающихся в русском языке в именительном падеже на -а, будут словами женского рода, кроме слов, относящихся к лицам мужского ПОЛА (они и рода тоже окажутся мужского). А все слова на твердые согласные, кроме ж и ш, будут словами мужского рода. А слова с окончанием о, е - среднего, кроме фамилий и имен людей и животных (Гнедко, например). Ну а если слово заканчивается в именительном на мягкий согласный, то нужно смотреть на родительный падеж (конь, нож - коня, ножа; печаль, ложь - печали, лжи: м.р. -а, я, ж.р. - и). Т.е. категория рода очень тесно связана со склонением и современным языком заимствованные слова приобретают род не из каких-нибудь мифологических представлений о мужском и женском в неживой природе, а в огромной степени благодаря своему звучанию, окончанию.
Хотя категория рода существительных очень поэтична: вот береза, рябина, ива - женский род, а дуб, клен, ясень - мужской. Так и тянет их переженить.:-) И тут уйма всего интересного. С теми же иностранными языками. И поэтическими переводами, например. Здесь позволю себе привести огромную цитату отсюда
http://www.slovari.ru/default.aspx?s=0&p=5310&0a0=2 (Это работа Виноградова, отрывок из главы, посвященной роду русского существительного, безумно интересной):
"Проф. А. В. Миртов правильно заметил: "Если грамматический род не отождествлять с полом, то придется признать, что и в названиях неодушевленных предметов грамматический род - не просто формальный пережиток, а в основном явление живое и семантически не погасшее. Сила семантических моментов значительно сказывается в многочисленных случаях возникновения колебаний в роде (возникновение родовых дубликатов слов) и в способах грамматикализации слов, заимствуемых из других языков" (Тезисы к диссертации "Категория грамматического рода в русском языке").
В связи с этим следует вспомнить слова А. А. Потебни: "О том, имеет ли род смысл, можно судить лишь по тем случаям, где мысли дана возможность на нем сосредоточиться, т. е. по произведениям поэтическим" (24).
Смысловые оттенки, потенциально заложенные в формах грамматического рода, ярко выступают при образном употреблении слова. Тут, конечно, играет особенно большую роль принцип олицетворения, метафорической персонализации. Так, в известном стихотворении Гейне "Die Lotosblume" месяц - der Mond - изображается любовником, который пробуждает возлюбленную - die Lotosblume - своим лучом13 . Лотос - die Blume - стыдливая, кроткая девушка, дрожащая, краснеющая, льющая слезы. Понятно, что при буквальном переводе на русский язык этот строй образов не может сохраниться, так как слова цветок и лотос мужского рода и, следовательно, не могут символизировать женственное начало.
Sie blüht und glüht und leuchtet,
Und starret stumm in die Höh',
Sie duftet und weinet und zittert
Vor Liebe und Liebesweh.
Поэтому M. Михайлов в своем переводе этого стихотворения изменяет весь строй образов, рисуя любовное томление лотоса по луне:
И лишь только выплывает
В небо кроткая луна,
Он головку подымает
Пробуждаяся от сна.
На листах душистых блещет
Чистых слез его роса,
И любовно он трепещет,
Грустно глядя в небеса.
Ср.:
Der Mond, er ist ihr Buhle.
Er neckt sie mit seinem Licht
Und ihm entschleiert sie freundlich
Ihr frommes Blumengesicht.
Для сохранения ситуации и общей семантической атмосферы стихотворения А. Майков вместо лотоса изображает лилию.
Лилия
От солнца лилия пугливо
Головкой прячется своей.
Все ночи ждет, все ждет тоскливо -
Взошел бы месяц поскорей.
Ах, этот месяц тихим светом
Ее пробудит ото сна,
И - всем дыханьем, полным цветом
К нему запросится она...
Глядит, горит, томится, блещет,
И, все раскрывши лепестки,
Благоухает и трепещет
От упоенья и тоски (25).
Еще более показательны смысловые вариации, обусловленные родовыми различиями тех слов, которыми передавалось немецкое ein Fichtenbaum в разных переводах стихотворения Гейне "Ein Fichtenbaum steht einsam" ("Lyrisches Intermezzo", XXXIII). У Ф. И. Тютчева говорится о кедре:
На севере мрачном, на дикой скале,
Кедр одинокий под снегом белеет,
И сладко заснул он в инистой мгле.
И сон его буря лелеет.
Про юную пальму снится ему,
Что в краю отдаленном Востока
Под мирной лазурью, на светлом холму
Стоит и растет одиноко (26).
У Лермонтова - под влиянием женскою рода слова сосна - решительно меняется вся семантика стихотворения:
На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
Одета, как ризой, она.
И снится ей все, что в пустыне далекой -
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет.
Л. В. Щерба замечает по этому поводу: "Мужской род (Fichtenbaum, а не Fichte) - не случаен, и в своем противоположении женскому роду - Palme - он создает образ мужской неудовлетворенной любви к далекой, а потому недоступной женщине. Лермонтов женским родом "сосны" отнял у образа всю его любовную устремленность и превратил сильную мужскую любовь в прекраснодушные мечты. В связи с этим стоят и почти все прочие отступления русского перевода"14 .
Известно, каким превращениям подверглась лафонтеновская басня "Le cigal et la fourmi" в переводе И. А. Крылова "Стрекоза и Муравей", оттого что в русском языке у действующих лиц изменился и род, и пол. Ведь слово муравей в русском языке мужского рода (фр. la fourmi), а в связи с этим кузнечик должен был превратиться в попрыгунью стрекозу15 .
Заложенные в форме рода потенциальные смысловые оттенки нередко реализуются и определяют путь метафорического употребления слова. Так, Н. В. Гоголь в "Петербургских записках 1836 г." писал: "Москва женского рода, Петербург мужского. В Москве все невесты, в Петербурге все женихи..."; "...Москва - старая домоседка, печет блины, глядит издали и слушает рассказ, не подымаясь с кресел, о том, что делается на свете; Петербург - разбитной малый, никогда не сидит дома, всегда одет и, охорашиваясь перед Европой, раскланивается с заморским людом".
Д. Н. Свербеев иронически отмечал несоответствие в форме рода между словом Киев и его прозвищем "матерь городов русских": "Матерь городов русских, как называют часто Киев, неизвестно почему переделывая его в женщину" (27)а.
Ср. в сказке Салтыкова-Щедрина "Добродетели и пороки": "Произросло между ними в ту пору существо среднего рода, ни рак, ни рыба, ни курица, ни птица, ни дама, ни кавалер, а всего помаленьку. Произросло, выровнялось и расцвело. И было этому межеумку имя тоже среднего рода: "Лицемерие".
А. С. Шишков приводил любопытный пример толкования категории рода царской цензурой начала XIX в.: "Цензоры во все времена были у нас большею частию худы, то есть не довольно сведущи в словесности. Я помню, давно уже, что один из них не хотел пропустить выражения нагая истина, сказывая, что истина женского рода, и потому непристойно ей выходить в свет нагой" (28).
Таким образом, в кругу обозначений лиц, а также при образном олицетворении категория грамматического рода в современном русском языке имеет своей реальной базой представления об естественном поле живых существ, однако и тут с очень существенными ограничениями. В живой языковой системе эти представления своеобразно перерабатываются в соответствии с грамматической традицией и с семантическими особенностями слов."
Конец длиннющей цитаты. А дальше там идет тааааак интересно о том, как получилось вдруг, что некоторые слова мужского рода стали оканчиваться на -а -я, что об этом я напишу отдельным постом. Потому что это потрясающе. Даже если этот длиннющий пост никто читать не будет, он вполне сделал свое дело:-).