"Битва королей". Пролог (1)
"Битва королей"
Джордж Р.Р. Мартин
Перевод Максима Сороченко
Почитать "Игру престолов" в моем переводе можно в ЖЖ.
(PDF, если надо, есть в телеге)
Пролог (часть первая)
Хвост кометы перечеркнул рассвет. Багровый порез, как свежая рана, кровоточил над скалами Драконьего камня, заливая небо розово-фиолетовым сиянием.
Мейстер стоял на открытом всем ветрам балконе собственных покоев. Именно сюда садились вороны после долгого перелета. Своими испражнениями они изрядно загадили двенадцатифутовых горгулий - пса из преисподней и виверну, - возвышавшихся с двух сторон. Это были лишь два из тысячи изваяний, хмуро торчавших на стенах древней крепости. Когда мейстер только начал жить на Драконьем Камне, армия каменных уродцев приводила его в трепет, но с годами он привык настолько, что стал думать о них, как о старых друзьях. Сейчас все трое смотрели в небо, терзаемые дурными предчувствиями.
Мейстер никогда не верил в знаки. Однако… несмотря на почтенный возраст, Крессен ни разу не наблюдал кометы даже вполовину такой яркой… и в особенности, такого цвета - ужасного цвета… цвета крови, пламени и заката. Он задавался вопросом, видали ли горгульи что-то подобное. Они пробыли здесь намного дольше, чем он, и будут стоять еще долго после того, как мейстера не станет. Ах, если бы каменные языки могли говорить…
«Какая глупость!»
Крессен оперся о парапет. Где-то внизу грохотало море, пальцы ощущали шершавость черного камня. «Говорящие горгульи и пророчества в небесах… Постарев, я стал впечатлителен как ребенок». Неужели с таким трудом добытая мудрость покинула его вместе со здоровьем и силой? Он ведь мейстер - обученный и получивший цепь в великой Цитадели Старгорода. До чего он докатился, если суеверия захлестывают его разум, как невежественную голову какого-нибудь крестьянского батрака?
Однако… И все же… теперь комета горела даже днем, из горячих жерл Драконьей горы позади замка стал подниматься бледно-серый пар, а вчера утром белый ворон принес весть из самой Цитадели - весть давно ожидаемую, но оттого не менее страшную: о том, что лето подходит к концу. Знамения… Слишком много знамений, чтобы можно было закрыть на них глаза. «Что же все это может означать?» Крессену захотелось заплакать.
- Мейстер Крессен, у нас гости, - услышал он тихий голос Пилоса, словно боявшегося нарушить высокие думы Крессена. Ах, если бы он ведал, какая чушь теперь забивает голову старика, то наверняка заорал бы без смущения… - Принцесса хочет посмотреть на белого ворона. - Безупречно вышколенный Пилос называет девочку принцессой, поскольку ее лорд-отец теперь король… Король дымящейся скалы посреди великого соленого моря, но все-таки король. - С ней ее дурак.
Ухватившись за виверну, чтобы не упасть, Крессен отвернулся от рассвета.
- Помоги мне добраться до кресла, и пусть они войдут.
Пилос взял старика под руку и повел внутрь. В юности Крессен отличался живостью, но сейчас, когда уже рукой подать до восьмидесятых именин, ноги стали слабыми и ненадежными. Два года назад он упал и сломал бедренную кость, которая толком так и не срослась. А в прошлом году, когда он разболелся, всего за несколько дней до того, как лорд Станнис закрыл остров, Цитадель прислала из Старгорода Пилоса - дабы помочь Крессену в его трудах, как ему объяснили. Но правда была слишком очевидна: Пилос прибыл, чтобы заменить старика, когда тот умрет. Впрочем, Крессен не возражал. Кто-то в любом случае займет его место, и возможно, даже раньше, чем ему бы хотелось…
Он позволил молодому человеку усадить себя за книги и бумаги.
- Сходи за ней. Нехорошо заставлять леди ждать.
Крессен слабо махнул рукой, поторапливая - как человек, уже не способный торопиться сам. Его плоть покрылась морщинами и пятнами. Под тонкой, как бумага, кожей были видны все косточки и паутина вен. А как они дрожали… эти руки, которые когда-то были уверенными и ловкими…
Пилос вернулся с девочкой - робеющей как обычно. Следом, шаркая и подпрыгивая бочком в странной походке, зашел ее шут. На голове он носил фальшивый шлем из старого жестяного ведра с гребенкой из оленьих рогов, собранных в подобие короны и увешанных коровьим колокольчиками. С каждым его нетвердым шагом колокольчики звенели на разные голоса, издавая звуки вроде: клан-дан, бон-дон, рин-лин, клон-клон-клон.
- Кто явился к нам в такую рань, Пилос? - спросил Крессен.
- Это мы с Пестряком, мейстер, - раздался девичий голосок.
Голубые глаза смотрели на него бесхитростно… Глаза на - увы! - некрасивом лице. Помимо квадратной челюсти лорда-отца и неудачных ушей матери ребенку досталось и собственное уродство - последствие перенесенной серой хвори, едва не сожравшей ее в колыбели. На половине щеки и дальше вниз по шее плоть стала жесткой и мертвой. Треснувшая шелушащаяся кожа, покрытая черными и серыми пятнами, на ощупь была словно каменная.
- Пилос сказал, что мы можем посмотреть на белого ворона.
- Верно, можете, - кивнул Крессен.
Будто он способен ей в чем-то отказать. Жизнь и так ее во многом обделила. Ширен - так звали девочку. В следующие именины ей исполнится десять дет, и она была самым несчастным ребенком, которого когда-либо доводилось знать мейстеру Крессену.
«Ее несчастье - мой позор, - подумал старик, - еще одно свидетельство моих неудач».
- Мейстер Пилос, сделайте одолжение, принесите из птичника ворона для леди Ширен.
- С превеликим удовольствием.
Пилос был вежливым юношей лет двадцати пяти, но вел себя серьезно, как шестидесятилетний мужчина. Эх, побольше бы в нем юмора, побольше жизненного задора… всего того, чего здесь так не хватает! Мрачные места нуждаются в освещении, а не в строгости, а Драконий Камень - одинокая цитадель в водной пустоши, омываемая солеными штормами, с дымящейся тенью горы позади - без сомнения, был мрачен.
Мейстер обязан ехать туда, куда его посылают. Поэтому Крессен явился сюда со своим лордом около двенадцати лет назад и с тех пор служил честно. И все же он никогда не любил Драконий Камень и никогда не считал его по-настоящему своим домом. В последнее время, просыпаясь от беспокойных снов, в которых присутствовала страшная красная женщина, он часто долго не мог понять, где находится.
Дурак повернул клетчатую пеструю голову, чтобы посмотреть, как Пилос поднимается по крутой железной лестнице в птичник. От движения колокольчики звякнули.
- Под водой морской чешуя вместо перьев у птиц, - продекламировал он под теребоньканье, - Я знаю, уж я-то знаю!
Пестряк был жалок даже для шута. Возможно, когда-то он и мог вызывать приступы смеха своими остротами, но море отняло у него этот дар - вместе с половиной разума и всей памятью. Он стал вялым и тучным, часто подергивался, дрожал и нес нелепый вздор. Теперь только девочка смеялась над ним; только ей было не все равно, жив он или мертв.
«Уродливая девочка, скорбный умом шут и старый мейстер в придачу… от такой сказки прослезится и мужчина».
- Посиди со мной, дитя, - подозвал ее Крессен. - Сейчас слишком рано для визитов, едва рассвело. Тебе следовало бы сладко спать в своей постели.
- Мне снились плохие сны, - пожаловалась Ширен. - В них были драконы. Они хотели меня съесть.
Кошмары мучили Ширен столько, сколько знал ее мейстер Крессен.
- Мы уже говорили с тобой об этом, - мягко сказал он. - Драконы не могут ожить, дитя, они высечены из камня. В стародавние времена наш остров был западным форпостом великой Валирии. Именно валирийцы воздвигли эту цитадель, они знали способы придания формы камню, которые мы с тех пор утратили. Все места замка, где стены сходятся под углом, должны быть защищены башнями. Валирийцы вылепляли эти башни в форме драконов, чтобы твердыня казалась страшнее. По той же причине они увенчали стены тысячью горгулий вместо простых зубцов. - Он взял маленькую розовую ладошку в свою тщедушную пятнистую руку и нежно ее сжал. - Так что, как видишь, бояться нечего.
Ширен это не успокоило.
- А как насчет той штуки в небе? Далла и Матрис беседовали у колодца, и Далла рассказала, что слышала, как красная женщина говорила маме, что это драконье дыхание. А если драконы дышат, то они, наверное, оживают, да?
«Ох уж эта красная женщина… - угрюмо подумал мейстер Крессен. - Мало того, что она забила голову матери своим безумием, так теперь ей нужно отравить сны дочери?»
Он еще поговорит с Даллой. Надо строго-настрого запретить ей разносить эти бредни.
- Штука в небе - это комета, милое дитя. Звезда с хвостом, заблудшая на небосклоне. Она скоро пропадет и больше никогда не появится в нашей жизни. Присмотрись к ней, и ты увидишь.
Ширен бесстрашно кивнула.
- Мама сказала, что белый ворон означает, что лето кончилось.
- Так и есть, моя леди. Белые вороны вылетают только из Цитадели.
Пальцы Крессена потянулись к цепочке на шее, каждое звено которой было выковано из отдельного металла; каждое символизировало его владение отдельной областью знаний. Это был ошейник мейстера - отличительный знак ордена. В юной гордыне своей он легко носил его, но теперь цепь казалась тяжелой, а металл неприятно холодил кожу.
- Белые вороны крупнее других и более умны. Их специально вывели для передачи самых важных посланий. Этот сообщил нам, что Конклав собрался, рассмотрел доклады и измерения, проделанные мейстерами по всему Государству, и объявил, что великое лето, наконец, завершилось. Десять лет, две луны и шестнадцать дней длилось это лето - самое длинное лето на памяти живущих.
- Теперь начнет холодать?
Ширен была летним ребенком и никогда не знала настоящего холода.
- Постепенно, - ответил Крессен. - Если боги будут добры, они даруют нам теплую осень и обильный урожай, чтобы мы могли подготовиться к грядущей зиме.
Простолюдины верят, что долгое лето предвещает еще более долгую зиму, но мейстер не хотел пугать ребенка подобными россказнями.
Пестряк вновь звякнул колокольчиками.
- Стоит лето всегда под водой морской, - произнес он нараспев. - Русалки вплетают ненимоны в волоса и носят платья из серебристых водорослей. Я знаю, уж я-то знаю.
Ширен хихикнула.
- Хотела бы я платье из серебристых водорослей.
- Под водой морской снег падает вверх, - продолжил дурак, - а дождь сухой как кость. Я знаю, уж я-то знаю.
- Неужели и вправду пойдет снег? - спросила девочка.
- Пойдет, - кивнул Крессен. «Но я молюсь, чтобы не в ближайшие годы и ненадолго». - А вот и Пилос с птицей!
Ширен вскрикнула от восторга. Даже Крессен не мог не признать, что птица производила сильное впечатление - белая как снег и крупнее любого орла, с блестящими черными глазами, указывавшими на то, что это не простой альбинос, а настоящий чистопородный белый ворон Цитадели.
- Сюда, - позвал он.
Ворон распахнул крылья, взмыл в воздух и, с шумом перелетев через всю комнату, сел прямо на стол возле Крессена.
- Пойду позабочусь о вашем завтраке, - сказал Пилос.
Крессен кивнул.
- Это леди Ширен, - сказал он ворону.
Птица покачала белой головой вверх и вниз, будто кланяясь.
- Леди, - прохрипел ворон. - Леди…
Детский рот широко распахнулся.
- Она разговаривает!
- Всего несколько слов. Но, как я уже говорил, эти птицы очень умны.
- Умная птица, умный муж, умный-преумный дурак, - произнес Пестряк, загремев колокольчиками. - Ох, умный-умный-преумный дурак. Тени пускаются в пляс, милорд, пляши, милорд, пляши, милорд, - запел он, принявшись перепрыгивать с ноги на ногу. - Тени пришли остаться, милорд, останься, милорд, останься, милорд.
Он дергал головой при каждом слове, заставляя колокольчики на рогах звенеть.
Белый ворон закричал и взлетел, хлопая крыльями, чтобы усесться на железные перила лестницы, поднимавшейся к птичнику. Ширен съежилась.
- Он все время поет. Я прошу остановиться, но он меня не слушает. Меня это пугает. Заставь его прекратить.
«И как я это сделаю? - задумался старик. - Когда-то у меня была возможность утихомирить его навсегда, но теперь…»
Пестряк попал к ним еще мальчишкой. Лорд Стеффон, светлая ему память, нашел его в Волантисе, за Узким морем. Король - старый король Эйрис II Таргариен, тогда еще не совсем лишенный рассудка, послал его светлость искать невесту для принца Рэйгара, который не мог жениться на сестрах, поскольку их у него не было.
«Мы нашли великолепного шута, - написал лорд Крессену за две недели до того, как должен был вернуться из своей бесплодной поездки. - Он еще мальчик, но ловкий как обезьяна и остроумный как дюжина придворных. Он жонглирует, придумывает загадки, показывает фокусы и премило поет на четырех языках. Мы купили для него свободу и собираемся привезти домой. Роберт точно будет в восторге. Возможно, он даже Станниса со временем научит смеяться…»
Крессен с болью вспоминал о том письме. Станниса никто так и не научил смеяться, и уж меньше всего на это был годен мальчишка с пятнистым лицом. Воющий шторм налетел внезапно, и залив Разбитых Кораблей подтвердил истинность своего названия. «Ретивая-под-ветром» - двухмачтовая галера лорда Стеффона развалилась на глазах у обитателей его замка. Двое старших сыновей видели со стены, как корабль отца размолотило о скалы, после чего он пошел ко дну. Сотню гребцов и матросов поглотила вода вместе с лордом Стеффоном Баратеоном и его благородной женой. После шторма в течение нескольких дней каждый прилив оставлял свежий урожай из распухших трупов на берегу возле Штормового Предела.
Мальчика вынесло на третий день. Мейстер Крессен спустился к берегу со всеми - он помогал опознавать погибших. Шут лежал голый, с белой морщинистой кожей, чуть присыпанный песком. Крессен решил было, что это еще один труп, но, когда Джомми ухватил тело за лодыжки, чтобы оттащить к похоронной повозке, мальчик вдруг откашлялся водой и сел. Джомми клялся потом до конца жизни, что плоть Пестряка в тот день была липкой и холодной.
Никто так и не сумел объяснить, что эти два дня шут делал в море. Рыбаки болтали, что дышать под водой его научила русалка в обмен на мужское семя. Сам Пестряк ничего не рассказывал, но способный умный парень, о котором писал лорд Стеффон, так и не добрался до Штормового Предела. Тот мальчик, которого они обнаружили, оказался кем-то другим - сломленным как телом, так и разумом, и едва способным говорить. И уж тем более об остроумии речи уже не шло. Однако его шутовское лицо не оставляло сомнений в том, кто он такой. В Вольном Городе Волантисе было модно татуировать рабов и слуг: от шеи до волос на голове кожа мальчишки была покрыта красными и зелеными квадратами.
- Бедняга сошел с ума, ему больно, и он больше никому не нужен, включая самого себя, - заявил старый сэр Харберт, служивший в те годы кастеляном Штормового Предела. - Самое милосердное, что ты мог бы для него сделать - это наполнить ему кружку маковым молочком. Безболезненный сон - и на этом всё. Он благословил бы тебя, останься у него хоть капля разума.
Но Крессен отказался, и в конце концов победил. Правда, доставила ли эта победа хоть какую-то радость Пестряку? Даже теперь, спустя много лет Крессен не мог ответить на этот вопрос.
«Тени пускаются в пляс, милорд, пляши, милорд, пляши, милорд», - продолжал декламировать дурак, качая головой, от чего колокольчики непрерывно бряцали и звякали: бон-дон, рин-лин, бон-дон.
- Лорд! - вдруг выкрикнул белый ворон, - Лорд, лорд, лорд!
- Дурак поет, что ему вздумается, - сказал мейстер встревоженной принцессе. - Не принимайте его слова близко к сердцу. Завтра он вспомнит другую песню, а эту больше никто никогда не услышит.
«…премило поет на четырех языках», - писал лорд Стеффон.
Быстрым шагом вошел Пилос.
- Прошу прощения, мейстер…
- Ты забыл кашу, - удивленно произнес Крессен.
Это было совсем не похоже на Пилоса.
- Мейстер, сегодня ночью вернулся сэр Давос. Так я услышал на кухне. Я подумал, вы захотите узнать об этом немедленно.
- Давос… Сегодня ночью, говоришь? Где он сейчас?
- У короля. Они провели вместе бóльшую часть ночи.
В прежние времена лорд Станнис разбудил бы Крессена в любое время суток, чтобы вызвать к себе и выслушать его совет.
- Мне следовало сказать, - посетовал Крессен. - Меня следовало разбудить. - Он высвободил руку из пальцев Ширен. - Прошу прощения, миледи, но я должен поговорить с вашим лордом-отцом. Пилос, подай руку. В этом замке слишком много ступеней - их будто добавляют каждую ночь специально, чтобы мне досадить.
Ширен и Пестряк последовали за ними, но ребенка вскоре утомило приноравливаться к плетущейся походке старика, и девочка побежала вперед. Дурак заковылял за ней следом, бешено звеня коровьими колокольчиками.
Джордж Р.Р. Мартин
Перевод Максима Сороченко
Почитать "Игру престолов" в моем переводе можно в ЖЖ.
(PDF, если надо, есть в телеге)
Пролог (часть первая)
Хвост кометы перечеркнул рассвет. Багровый порез, как свежая рана, кровоточил над скалами Драконьего камня, заливая небо розово-фиолетовым сиянием.
Мейстер стоял на открытом всем ветрам балконе собственных покоев. Именно сюда садились вороны после долгого перелета. Своими испражнениями они изрядно загадили двенадцатифутовых горгулий - пса из преисподней и виверну, - возвышавшихся с двух сторон. Это были лишь два из тысячи изваяний, хмуро торчавших на стенах древней крепости. Когда мейстер только начал жить на Драконьем Камне, армия каменных уродцев приводила его в трепет, но с годами он привык настолько, что стал думать о них, как о старых друзьях. Сейчас все трое смотрели в небо, терзаемые дурными предчувствиями.
Мейстер никогда не верил в знаки. Однако… несмотря на почтенный возраст, Крессен ни разу не наблюдал кометы даже вполовину такой яркой… и в особенности, такого цвета - ужасного цвета… цвета крови, пламени и заката. Он задавался вопросом, видали ли горгульи что-то подобное. Они пробыли здесь намного дольше, чем он, и будут стоять еще долго после того, как мейстера не станет. Ах, если бы каменные языки могли говорить…
«Какая глупость!»
Крессен оперся о парапет. Где-то внизу грохотало море, пальцы ощущали шершавость черного камня. «Говорящие горгульи и пророчества в небесах… Постарев, я стал впечатлителен как ребенок». Неужели с таким трудом добытая мудрость покинула его вместе со здоровьем и силой? Он ведь мейстер - обученный и получивший цепь в великой Цитадели Старгорода. До чего он докатился, если суеверия захлестывают его разум, как невежественную голову какого-нибудь крестьянского батрака?
Однако… И все же… теперь комета горела даже днем, из горячих жерл Драконьей горы позади замка стал подниматься бледно-серый пар, а вчера утром белый ворон принес весть из самой Цитадели - весть давно ожидаемую, но оттого не менее страшную: о том, что лето подходит к концу. Знамения… Слишком много знамений, чтобы можно было закрыть на них глаза. «Что же все это может означать?» Крессену захотелось заплакать.
- Мейстер Крессен, у нас гости, - услышал он тихий голос Пилоса, словно боявшегося нарушить высокие думы Крессена. Ах, если бы он ведал, какая чушь теперь забивает голову старика, то наверняка заорал бы без смущения… - Принцесса хочет посмотреть на белого ворона. - Безупречно вышколенный Пилос называет девочку принцессой, поскольку ее лорд-отец теперь король… Король дымящейся скалы посреди великого соленого моря, но все-таки король. - С ней ее дурак.
Ухватившись за виверну, чтобы не упасть, Крессен отвернулся от рассвета.
- Помоги мне добраться до кресла, и пусть они войдут.
Пилос взял старика под руку и повел внутрь. В юности Крессен отличался живостью, но сейчас, когда уже рукой подать до восьмидесятых именин, ноги стали слабыми и ненадежными. Два года назад он упал и сломал бедренную кость, которая толком так и не срослась. А в прошлом году, когда он разболелся, всего за несколько дней до того, как лорд Станнис закрыл остров, Цитадель прислала из Старгорода Пилоса - дабы помочь Крессену в его трудах, как ему объяснили. Но правда была слишком очевидна: Пилос прибыл, чтобы заменить старика, когда тот умрет. Впрочем, Крессен не возражал. Кто-то в любом случае займет его место, и возможно, даже раньше, чем ему бы хотелось…
Он позволил молодому человеку усадить себя за книги и бумаги.
- Сходи за ней. Нехорошо заставлять леди ждать.
Крессен слабо махнул рукой, поторапливая - как человек, уже не способный торопиться сам. Его плоть покрылась морщинами и пятнами. Под тонкой, как бумага, кожей были видны все косточки и паутина вен. А как они дрожали… эти руки, которые когда-то были уверенными и ловкими…
Пилос вернулся с девочкой - робеющей как обычно. Следом, шаркая и подпрыгивая бочком в странной походке, зашел ее шут. На голове он носил фальшивый шлем из старого жестяного ведра с гребенкой из оленьих рогов, собранных в подобие короны и увешанных коровьим колокольчиками. С каждым его нетвердым шагом колокольчики звенели на разные голоса, издавая звуки вроде: клан-дан, бон-дон, рин-лин, клон-клон-клон.
- Кто явился к нам в такую рань, Пилос? - спросил Крессен.
- Это мы с Пестряком, мейстер, - раздался девичий голосок.
Голубые глаза смотрели на него бесхитростно… Глаза на - увы! - некрасивом лице. Помимо квадратной челюсти лорда-отца и неудачных ушей матери ребенку досталось и собственное уродство - последствие перенесенной серой хвори, едва не сожравшей ее в колыбели. На половине щеки и дальше вниз по шее плоть стала жесткой и мертвой. Треснувшая шелушащаяся кожа, покрытая черными и серыми пятнами, на ощупь была словно каменная.
- Пилос сказал, что мы можем посмотреть на белого ворона.
- Верно, можете, - кивнул Крессен.
Будто он способен ей в чем-то отказать. Жизнь и так ее во многом обделила. Ширен - так звали девочку. В следующие именины ей исполнится десять дет, и она была самым несчастным ребенком, которого когда-либо доводилось знать мейстеру Крессену.
«Ее несчастье - мой позор, - подумал старик, - еще одно свидетельство моих неудач».
- Мейстер Пилос, сделайте одолжение, принесите из птичника ворона для леди Ширен.
- С превеликим удовольствием.
Пилос был вежливым юношей лет двадцати пяти, но вел себя серьезно, как шестидесятилетний мужчина. Эх, побольше бы в нем юмора, побольше жизненного задора… всего того, чего здесь так не хватает! Мрачные места нуждаются в освещении, а не в строгости, а Драконий Камень - одинокая цитадель в водной пустоши, омываемая солеными штормами, с дымящейся тенью горы позади - без сомнения, был мрачен.
Мейстер обязан ехать туда, куда его посылают. Поэтому Крессен явился сюда со своим лордом около двенадцати лет назад и с тех пор служил честно. И все же он никогда не любил Драконий Камень и никогда не считал его по-настоящему своим домом. В последнее время, просыпаясь от беспокойных снов, в которых присутствовала страшная красная женщина, он часто долго не мог понять, где находится.
Дурак повернул клетчатую пеструю голову, чтобы посмотреть, как Пилос поднимается по крутой железной лестнице в птичник. От движения колокольчики звякнули.
- Под водой морской чешуя вместо перьев у птиц, - продекламировал он под теребоньканье, - Я знаю, уж я-то знаю!
Пестряк был жалок даже для шута. Возможно, когда-то он и мог вызывать приступы смеха своими остротами, но море отняло у него этот дар - вместе с половиной разума и всей памятью. Он стал вялым и тучным, часто подергивался, дрожал и нес нелепый вздор. Теперь только девочка смеялась над ним; только ей было не все равно, жив он или мертв.
«Уродливая девочка, скорбный умом шут и старый мейстер в придачу… от такой сказки прослезится и мужчина».
- Посиди со мной, дитя, - подозвал ее Крессен. - Сейчас слишком рано для визитов, едва рассвело. Тебе следовало бы сладко спать в своей постели.
- Мне снились плохие сны, - пожаловалась Ширен. - В них были драконы. Они хотели меня съесть.
Кошмары мучили Ширен столько, сколько знал ее мейстер Крессен.
- Мы уже говорили с тобой об этом, - мягко сказал он. - Драконы не могут ожить, дитя, они высечены из камня. В стародавние времена наш остров был западным форпостом великой Валирии. Именно валирийцы воздвигли эту цитадель, они знали способы придания формы камню, которые мы с тех пор утратили. Все места замка, где стены сходятся под углом, должны быть защищены башнями. Валирийцы вылепляли эти башни в форме драконов, чтобы твердыня казалась страшнее. По той же причине они увенчали стены тысячью горгулий вместо простых зубцов. - Он взял маленькую розовую ладошку в свою тщедушную пятнистую руку и нежно ее сжал. - Так что, как видишь, бояться нечего.
Ширен это не успокоило.
- А как насчет той штуки в небе? Далла и Матрис беседовали у колодца, и Далла рассказала, что слышала, как красная женщина говорила маме, что это драконье дыхание. А если драконы дышат, то они, наверное, оживают, да?
«Ох уж эта красная женщина… - угрюмо подумал мейстер Крессен. - Мало того, что она забила голову матери своим безумием, так теперь ей нужно отравить сны дочери?»
Он еще поговорит с Даллой. Надо строго-настрого запретить ей разносить эти бредни.
- Штука в небе - это комета, милое дитя. Звезда с хвостом, заблудшая на небосклоне. Она скоро пропадет и больше никогда не появится в нашей жизни. Присмотрись к ней, и ты увидишь.
Ширен бесстрашно кивнула.
- Мама сказала, что белый ворон означает, что лето кончилось.
- Так и есть, моя леди. Белые вороны вылетают только из Цитадели.
Пальцы Крессена потянулись к цепочке на шее, каждое звено которой было выковано из отдельного металла; каждое символизировало его владение отдельной областью знаний. Это был ошейник мейстера - отличительный знак ордена. В юной гордыне своей он легко носил его, но теперь цепь казалась тяжелой, а металл неприятно холодил кожу.
- Белые вороны крупнее других и более умны. Их специально вывели для передачи самых важных посланий. Этот сообщил нам, что Конклав собрался, рассмотрел доклады и измерения, проделанные мейстерами по всему Государству, и объявил, что великое лето, наконец, завершилось. Десять лет, две луны и шестнадцать дней длилось это лето - самое длинное лето на памяти живущих.
- Теперь начнет холодать?
Ширен была летним ребенком и никогда не знала настоящего холода.
- Постепенно, - ответил Крессен. - Если боги будут добры, они даруют нам теплую осень и обильный урожай, чтобы мы могли подготовиться к грядущей зиме.
Простолюдины верят, что долгое лето предвещает еще более долгую зиму, но мейстер не хотел пугать ребенка подобными россказнями.
Пестряк вновь звякнул колокольчиками.
- Стоит лето всегда под водой морской, - произнес он нараспев. - Русалки вплетают ненимоны в волоса и носят платья из серебристых водорослей. Я знаю, уж я-то знаю.
Ширен хихикнула.
- Хотела бы я платье из серебристых водорослей.
- Под водой морской снег падает вверх, - продолжил дурак, - а дождь сухой как кость. Я знаю, уж я-то знаю.
- Неужели и вправду пойдет снег? - спросила девочка.
- Пойдет, - кивнул Крессен. «Но я молюсь, чтобы не в ближайшие годы и ненадолго». - А вот и Пилос с птицей!
Ширен вскрикнула от восторга. Даже Крессен не мог не признать, что птица производила сильное впечатление - белая как снег и крупнее любого орла, с блестящими черными глазами, указывавшими на то, что это не простой альбинос, а настоящий чистопородный белый ворон Цитадели.
- Сюда, - позвал он.
Ворон распахнул крылья, взмыл в воздух и, с шумом перелетев через всю комнату, сел прямо на стол возле Крессена.
- Пойду позабочусь о вашем завтраке, - сказал Пилос.
Крессен кивнул.
- Это леди Ширен, - сказал он ворону.
Птица покачала белой головой вверх и вниз, будто кланяясь.
- Леди, - прохрипел ворон. - Леди…
Детский рот широко распахнулся.
- Она разговаривает!
- Всего несколько слов. Но, как я уже говорил, эти птицы очень умны.
- Умная птица, умный муж, умный-преумный дурак, - произнес Пестряк, загремев колокольчиками. - Ох, умный-умный-преумный дурак. Тени пускаются в пляс, милорд, пляши, милорд, пляши, милорд, - запел он, принявшись перепрыгивать с ноги на ногу. - Тени пришли остаться, милорд, останься, милорд, останься, милорд.
Он дергал головой при каждом слове, заставляя колокольчики на рогах звенеть.
Белый ворон закричал и взлетел, хлопая крыльями, чтобы усесться на железные перила лестницы, поднимавшейся к птичнику. Ширен съежилась.
- Он все время поет. Я прошу остановиться, но он меня не слушает. Меня это пугает. Заставь его прекратить.
«И как я это сделаю? - задумался старик. - Когда-то у меня была возможность утихомирить его навсегда, но теперь…»
Пестряк попал к ним еще мальчишкой. Лорд Стеффон, светлая ему память, нашел его в Волантисе, за Узким морем. Король - старый король Эйрис II Таргариен, тогда еще не совсем лишенный рассудка, послал его светлость искать невесту для принца Рэйгара, который не мог жениться на сестрах, поскольку их у него не было.
«Мы нашли великолепного шута, - написал лорд Крессену за две недели до того, как должен был вернуться из своей бесплодной поездки. - Он еще мальчик, но ловкий как обезьяна и остроумный как дюжина придворных. Он жонглирует, придумывает загадки, показывает фокусы и премило поет на четырех языках. Мы купили для него свободу и собираемся привезти домой. Роберт точно будет в восторге. Возможно, он даже Станниса со временем научит смеяться…»
Крессен с болью вспоминал о том письме. Станниса никто так и не научил смеяться, и уж меньше всего на это был годен мальчишка с пятнистым лицом. Воющий шторм налетел внезапно, и залив Разбитых Кораблей подтвердил истинность своего названия. «Ретивая-под-ветром» - двухмачтовая галера лорда Стеффона развалилась на глазах у обитателей его замка. Двое старших сыновей видели со стены, как корабль отца размолотило о скалы, после чего он пошел ко дну. Сотню гребцов и матросов поглотила вода вместе с лордом Стеффоном Баратеоном и его благородной женой. После шторма в течение нескольких дней каждый прилив оставлял свежий урожай из распухших трупов на берегу возле Штормового Предела.
Мальчика вынесло на третий день. Мейстер Крессен спустился к берегу со всеми - он помогал опознавать погибших. Шут лежал голый, с белой морщинистой кожей, чуть присыпанный песком. Крессен решил было, что это еще один труп, но, когда Джомми ухватил тело за лодыжки, чтобы оттащить к похоронной повозке, мальчик вдруг откашлялся водой и сел. Джомми клялся потом до конца жизни, что плоть Пестряка в тот день была липкой и холодной.
Никто так и не сумел объяснить, что эти два дня шут делал в море. Рыбаки болтали, что дышать под водой его научила русалка в обмен на мужское семя. Сам Пестряк ничего не рассказывал, но способный умный парень, о котором писал лорд Стеффон, так и не добрался до Штормового Предела. Тот мальчик, которого они обнаружили, оказался кем-то другим - сломленным как телом, так и разумом, и едва способным говорить. И уж тем более об остроумии речи уже не шло. Однако его шутовское лицо не оставляло сомнений в том, кто он такой. В Вольном Городе Волантисе было модно татуировать рабов и слуг: от шеи до волос на голове кожа мальчишки была покрыта красными и зелеными квадратами.
- Бедняга сошел с ума, ему больно, и он больше никому не нужен, включая самого себя, - заявил старый сэр Харберт, служивший в те годы кастеляном Штормового Предела. - Самое милосердное, что ты мог бы для него сделать - это наполнить ему кружку маковым молочком. Безболезненный сон - и на этом всё. Он благословил бы тебя, останься у него хоть капля разума.
Но Крессен отказался, и в конце концов победил. Правда, доставила ли эта победа хоть какую-то радость Пестряку? Даже теперь, спустя много лет Крессен не мог ответить на этот вопрос.
«Тени пускаются в пляс, милорд, пляши, милорд, пляши, милорд», - продолжал декламировать дурак, качая головой, от чего колокольчики непрерывно бряцали и звякали: бон-дон, рин-лин, бон-дон.
- Лорд! - вдруг выкрикнул белый ворон, - Лорд, лорд, лорд!
- Дурак поет, что ему вздумается, - сказал мейстер встревоженной принцессе. - Не принимайте его слова близко к сердцу. Завтра он вспомнит другую песню, а эту больше никто никогда не услышит.
«…премило поет на четырех языках», - писал лорд Стеффон.
Быстрым шагом вошел Пилос.
- Прошу прощения, мейстер…
- Ты забыл кашу, - удивленно произнес Крессен.
Это было совсем не похоже на Пилоса.
- Мейстер, сегодня ночью вернулся сэр Давос. Так я услышал на кухне. Я подумал, вы захотите узнать об этом немедленно.
- Давос… Сегодня ночью, говоришь? Где он сейчас?
- У короля. Они провели вместе бóльшую часть ночи.
В прежние времена лорд Станнис разбудил бы Крессена в любое время суток, чтобы вызвать к себе и выслушать его совет.
- Мне следовало сказать, - посетовал Крессен. - Меня следовало разбудить. - Он высвободил руку из пальцев Ширен. - Прошу прощения, миледи, но я должен поговорить с вашим лордом-отцом. Пилос, подай руку. В этом замке слишком много ступеней - их будто добавляют каждую ночь специально, чтобы мне досадить.
Ширен и Пестряк последовали за ними, но ребенка вскоре утомило приноравливаться к плетущейся походке старика, и девочка побежала вперед. Дурак заковылял за ней следом, бешено звеня коровьими колокольчиками.