Юнгианская конференция "Пермская чудь": небольшая рефлексия по горячим следам
Побывала на конференции в рамках международной летней юнгианской школы МААП - "Пермская чудь": использование сказок и мифов в психотерапии. Будучи философом, а не аналитическим психотерпевтом, опасалась оказаться чужаком, но созданная организаторами и всеми участниками атмосфера позволила без труда окунуться в поле юнгианского анализа. Ниже, как всегда, не столько отчёт о том, что там происходило, сколько - осмысление своих инсайтов, пониманий, итогов внутреннего диалога с улышанным и увиденным... Но сначала - небольшой стих:
чудная чудь покинула леса,
уйдя чудить под землю да в пещеры,
преданиям оставив чудеса
(как некогда хараппы и шумеры),
забрав богов и всех мастеровых,
она на входы наложила грёзы:
о дивьих людях шелестом листвы
напоминают белые берёзы
да филины, чье уханье в ночи -
протяжное и низкое до жути -
рождает образ чудищ: не ищи
верней ключей к подземной ныне чуди,
но - вход в пещеру обнаружь внутри,
спустись, дойдя до собственных истоков...
наверняка, все те, кто - чудаки,
однажды были в чудных сих чертогах.
_________________________________________
1. Выступление Льва Хегая (Москва) откликнулось во мне с первых слов, как только он начал разводить фрейдизм и юнгианство, ибо я несколько раз делала попытки упорядочить для себя различия и истоки этих различий. Коротко воспроизведу услышанное:
- Миф, по Фрейду, скрывает сексуальные проблемы, тогда как по Юнгу, миф спрятан в сексуальности человека.
- Бессознательное, по Фрейду, - это неосознанное, которое должно стать однажды осознанным, ибо оно - источник проблем. По Юнгу, бессознательное - Иное, находящееся по ту сторону осознанности, которому нужно позволить смотреть на нас. Посмотреть его глазами на себя - это войти в свою кроличью нору, начав путешествие в страну чудес - через Тени к Самости, решая с помощью бессознательного свои проблемы.
Путь начинается с открытия странностей, например, с вхождение в странную для себя ситуацию, или в подмечании некоторых вещей в себе, которые опознаются как странности. Подумалось, что странное - это то, что и вызывает наше странствование, превращает нас в странников, которые идут "туда, не зная куда, ищут то, не зная точно чего"...
Зацепили и улыбнули несколько высказываний Л.Х.:
- "Если вы видите йога в медитации, не радуйтесь, возможно, это - шизофреник в кататонии".
- "Может быть, шизофреник - это не-состоявшийся йог, а истерик - это не-состоявшийся шаман" (по Юнгу, истерия - не-состоявшийся шаманизм).
- "Когда контакт с Самостью потерян, Боги приходят к нам через болезни, через психосоматические симптомы". Получается, что исчезновение живого смысла и практик его обретения обращается симптомами болезни.
2. В первый же день интуитивно из трех параллельных докладов попала на выступление к Ольге Лалаянц (Екатеринбург) с темой "Молчание - золото, или психологические препятствия". И оно оказалось о заикании. Кто меня знает давно, понимают значимость совпадения: я с 5 лет ужасно заикалась (вспоминаю защиту диплома в университете: ни одного слова не сказала свободно!)... Сейчас остались отголоски в виде небольших затыков и повторений в ситуациях волнения.
Важным для меня пониманием истока заикания стало связывание его с верой в магические свойства произносимых тобой слов, т.е. с реальной гордыней: я думаю, что мои слова могут изменить мир и - одновременно - боюсь своей ответственности за возможное зло от них. Хотя, я тут же припомнила, что я не раз оправдывала свое заикание противоположным образом: заикание спасает меня же от самолюбования (гордыни) при воздействии на людей (типа: идея у меня, конечно, гениальная, да заикание указывает мне на то, что она, может, вовсе и не такова, как я думаю, поэтому она и сопротивляется с легкостью выливаться в речь). Но ведь это - тоже проявление гордыни. Доклад оказался очень поучительно-инсайтным для меня!
3. Бернард Сарториус прочитал интереснейший доклад, посвященный образу Иоанна Крестителя как символу несовершенного Эго, подготовившего пришествие Христа/Самости: Эго ценно, ибо только через него и к нему, в него и до него пытается достучаться Самость. Фарисеи и книжники были показаны в качестве символа выкристаллизовавшегося и окаменевшего знания, а Иоанн Креститель - это Эго / сознание (голова!), решившееся на критику и отвержение статики. Иоанн Креститель - человек природы (житель пустыни ли, лесов в представлениях народов Европы), чья природа есть сознание в его текучести, временности, противоречивости. Крещение Христа - это символ опыта жизни Эго, проявляющего в себе Самость (восстановление связей с множественными архетипами/богами).
Б.С. осветил две версии мотивов лишения Иоанна Крестителя головы. Версия эротическая: месть Иродиады за то, что И.К. осудил ее за любовную связь при живом муже (Ироде Филиппе II) с его единокровным братом, правителем Галилеи - Иродом II Антипой (потеря головы - это символическая потеря власти Эго при власти Эроса, однако это - важный опыт для Эго!). И - версия политическая: месть за то, что он призывал к мятежу против римских властей (потеря головы, в этом случае, - это символ безвластного Эго, не сумевшего получить или удержать власть).
Когда Б.С. освещал этот эпизод с головой И.К., у меня ассоциативно всплыли еще две библейские истории, связанные с мужскими головами, в которых политические и любовные мотивы оказались тесно переплетенными: история о Самсоне и Далиле (она не головы лишила, конечно, но - волос, как источника мощи Самсона, его Эго; здесь можно отдельно порассуждать о сути его волос, но не в этот раз), и, конечно, Юдифь и Олоферн.
Подумалось, что политические и любовные/эротические мотивы - вечны в качестве энергетических ресурсов, исходящих из бессознательного: воля-к-власти и воля-к-любви, страстный политический акт и страстный любовный акт. Ибо, если использовать идею четырех каналов обретения истины бытия Алена Бадью, то матема (как мышление идеями) и поэма (как эзотерическая, скрытая от рассудка сторона идей) становятся возможными, доступными благодаря политике (как изобретению устройства политического пространства, воплощающего тот иной вариант воли-к-власти и влияющего на способ проявления идей) и Эросу (как встрече двоицы, высвобождающей идею в то или иное социокультурное пространство).
Противостояние воли-к-власти (в ее нижнем, по Ницше, регистре) и воли-к-любви - неизбывно. Однако их непримиримая борьба грозит потерей головы, невозможностью для Эго добраться до Самости. И только их игра ли, танец открывают ворота для Самости, которая и трансформирует Эго.
Инсайт: не Эго через Тень добирается до Самости, но Самость, благодаря тому, что Эго расчищает путь интеграцией Тени, приближается и преображает Эго. Эго должно не тонуть в бессознательном, а вбирать его в себя. При этом спасением от внутреннего затопления Эго (чреватого прорывом границ изнутри) или его дефрагментации, расщепления являются трансформация Тени и осознанное фокусирование на приближающейся Самости. Эго не должно стать каплей в океане бессознательного, но - каплей, вбирающей в себя весь океан, чтобы "для всех я стал всем" (1 Кор. 9:22), но при этом остался собой - мыслящим и осознанно-чувствующим.
4. Доклад Нины Хребтовой (Пермь) "Миф в эпоху постмодерна" оказался для меня очень интересным с позиции осмысления симуляций (Ж. Бодрийяр), захлестнувших мир со второй половины ХХ века. А еще этот доклад спровоцировал во мне видение дополнительного аспекта в понимании архетипов Евы и Лилит, оформившихся уже в рамках религиозных, а не мифологических систем. Получается, что религия наследует миф особым способом.
- Во-первых, религия так или иначе ликвидирует синкретичность древних богов, в образах которых в слиянном (не-разделенном-еще) состоянии находилось множество аспектов. Так, женские божества соединяли в себе все возможные ипостаси и свойства женского, что можно, например, увидеть в тексте «Громогласный, совершенный разум» (библиотека Наг-Хаммади):
Ибо я первая и последняя,
Я почитаемая и унижаемая,
Я святая и проститутка,
Я жена и девственница,
Я мать и дочь.
Я - тело своей матери до кончиков пальцев…
Я - непостижимая тишина
И идея, о которой часто вспоминают,
Я - многозвучный голос
И слово, которое слышится многократно.
Я - выражение своего имени.
Религия же рассекает это изначальное единство, "умножая сущности".
- Во-вторых, происходит не только рассечение, но и усечение разделенных аспектов в результате операции идеализации (идеализация - это создание в процессах воображения и мышления совершенной или очищенной от не-существенного модели - с четкими ценностными коннотациями). Именно это и привело к выделению двух самостоятельных архетипов - Евы и Лилит.
- В-третьих, вариант монотеистических религий более последовательно проводит разрыв со старым, противопоставляя себя ему. Данное обстоятельство отражается в максимальной акцентуации не сходства, а сущностной противоположности архетипов Евы и Лилит, за которыми закрепляется и четкая этическая коннотатика по оси "добро-зло", что делает возможным возникновения диалектического танца между ними.
- В-четвертых, эти самые усечение и противопоставление приводят к образованию теневой стороны каждого из образов; однако это самая тень сохраняет и обнаруживает себя. В отношении озвученных архетипов это происходит в гностической традиции, литературе и искусстве. Именно исследование последних и делает возможным увидеть всю объемность образов Евы и Лилит.
- И, в-пятых, если архетип - это первообраз, эйдос, первоформа, то в нем важна именно идея, которую он воплощает в том или ином виде, с тем или иным содержанием. Здесь, идея выступает как волящая форма (чистая фигура, наподобие пустых геометрических фигур), обретающая свое содержание в конкретной культурно-исторической среде; архетип имеет отношение более не к что, а к - как: он влияет на стиль личного бытования. Именно поэтому забвение старых богов (не-знание современными детьми старых сказок и мифов) - это не смерть архетипов, но - смена оболочек, воплощений (аватаров) архетипов с пластом их трансцендентности. Другое дело, что для вставших на путь индивидуации архетип однажды начинает разворачиваться во всем своем богатстве и глубине - вплоть до своей первой "материализации" (образ пещеры с сокровищем или даже, как в случае Юнга, - скелетами, ожидающими своего воскресителя). Если вернуться к архетипам Евы и Лилит - они новые ипостаси таких идей, как идея Великой Матери и идея Вечной Женственности.
- В-шестых, именно эта разделенность является необходимым условием индивидуации, ибо она есть итог разделения, а затем и синтеза (множественных интеграций) на пути обретения Самости. Отныне каждая женщина в своем духовно-душевном развитии рождает свой вариант синтеза Евы и Лилит: либо Ева интегрирует Лилит, либо Лилит - Еву.
5. И напоследок я поучаствовала в двух мероприятиях, позволивших прозреть что-то в себе, но что требует дополнительного осмысления.
- Елена Кузнецова (Челябинск) и Нина Хребтова (Пермь) позволили погрузиться в пространство четырех мужских архетипов, описанных Р. Муром и Д.Жилеттом: короля, воина, мага, любовника, - и выявить тот из них, который максимально мной не освоен, т.е. находится в тени. Также появился вопрос, насколько выделенные архетипы соотвествуют тем, которые выделила еще Т. Вульф, но в отношении женщин: мать, гетера, амазонка и медиум. Понятно, что нужно почитать о мужских архетипах, чтобы сравнить.
- А на игре, проведенной Ольгой Орловой (Пермь) "Дорога перемен", удалось осознать, как я могу достичь сформулированную мной цель.
В целом, еще раз хочу сказать спасибо устроителям конференции за организацию и за то, что я получила возможность полезно для меня апробировать моё понимание архетипов Евы и Лилит в среде профессиональных юнгианских психологов (хотя я и заявилась всего недели за три до конференции). И отдельное спасибо Татьяне Кузнецовой!