О соматизации, хронической усталости, психозе, нарциссизме и работе горя
Особое значение П. Марти придавал травмам первых двух лет жизни. Эти травмы оставляют после себя пустоты в строящемся психаппарате, делая его хрупким и осложняющим прохождение последующих фаз развития, включая подростковость и зрелость.
Ранние травмы обязательным образом сказываются на всех последующих этапах развития и придают им травматический аспект даже при самых благоприятных обстоятельствах.
П. Марти: "Чем слабее Я, тем тяжелее соматические заболевания".
Марти утверждает, что раковые, аутоиммунные и др. тяжелые заболевания поражают чаще всего людей со слабым, хрупким Я, или с легко дезорганизующимся Я. Он связывал это с травмами первых лет жизни.
Анализ таких людей сопряжен со многими сложностями, к тому же они мало анализабельны, т к:
-- почти не способны к инсайту;
-- плохо переносят фрустрации, неизбежные в анализе; фрустрации подвергают их риску соматизации;
-- они не выдерживают окончательного расставания с аналитиком, поэтому нередко окончание анализа является для них пусковым моментом для возникновения (прежней или новой) тяжелой соматизации.
Клод Смаджа: "Психизм участвует во всем: и в иммунитете, и в генетике и в этиологии каждого заболевания. Любая болезнь заходит сначала через психическое окошко".
П. Марти определяет хроническую усталость (в 50-х годах ХХ века) как ощущения человека, сопровождающиеся выражением серьезных энергетических затрат. Это его определение подчеркивает один из аспектов психосоматического подхода, а именно энергетический. В этом определении мы находим два измерения: одно качественное -- речь идет от ощущениях и чувстве усталости, другое -- количественное,-- энергетические затраты.
Хроническая усталость появляется как выражение психического негатива. Чрезмерные энергетические затраты предстают в своем негативе: в виде иммобилизации из-за хр. усталости. Марти подчеркивает, что хроническая усталость является результатом конфликта, либо между внутренними психическими силами и внешними силами, исходящими от окружения, либо между антагонистическими силами внутри самого психаппарата.
Мишель де М Юзан пишет, что некоторые соматизации появляются вместо меланхолической идентификации. Перефразируя знаменитые слова Фройда он пишет: "Вместо того, чтобы упасть на Я, тень объекта падает на сому".
Персонаж Фрица Зорна, Марс, упоминает об отсутствии радости, как о чем-то обычном
Благодаря исследованиям П. Марти известно, что это состояние (хронического, привычного отсутствия радости) --- яркое клиническое проявление таких депрессивных переживаний, которые получили название эссенциальной депрессии.
Ж. Швек: "У пациентов с психосоматическим функционированием усталость не выполняет более своей сигнальной роли."
Главное отличие бессмысленной психосоматической болезни от конверсионного истерического соматического симптома.
В первом случае, как пишет МакДугалл, смысла нет, а де М Юзан говорил, что психосоматический симптом глуп по той же причине: в симптоме и/или болезни нет никакого бессознательного смысла, поэтому и техника работы с такими пациентами иная. Если бы у таких симптомов был бы вытесненный смысл, то достаточно было бы, чтобы вытесненный материал вернулся, довольно было бы того, чтобы "там, где было Оно, стало Я" для выздоровления.
Ф. Жежер.:
"Нередко физическая боль появляется взамен душевной боли, зачастую невыносимой, боли, появившейся из-за горя, как у пациентки с мышечными спазмами, которая говорит о себе, что “она вся сломана”. На ее примере мы видим, как нелегко провести границу между истерической конверсией и соматическим заболеванием".
"Нарциссический балет"
Работая с психотиком, мы сразу сталкиваемся с его сильнейшей завистью к нашему здоровью. Излечиться для него означает урвать, выхватить, украсть у нас наше здоровье (как будто есть одно здоровье на двоих).
Мы замечаем его безмерное желание немедленно излечиться, вкупе с его страхом перед изменениями, с дилеммой: "не меняться, значит погибнуть, измениться, значит умереть". Поль-Клод Ракамье
Фантомные боли -- яркий пример галлюцинаторного удерживания того, что потеряно.
Человек не может смириться и принять потерю ноги, руки, он удерживает "существование" ампутированной конечности даже ценой боли.
Горе или меланхолия появляются как два ответа - один нормальный, а другой патологический - на общую ситуацию потери объекта.
М. Анзейштейн:
"Зачастую вместо работы горя мы обнаруживаем татуировки"
Ф. Жежер спрашивает: "Как можно понимать некоторые добровольные атаки на собственное тело в виде самоповреждений, татуажа, особенно в период горя?" Р. Руссийон говорит, что нередко с помощью самопвреждений пациентам удается остановить, прервать невыносимое состояние душевной боли и пугающие психические переживания как то дереализация, деперсонализация.
После неожиданной и молниеносной смерти своей дочери Софи (от гриппа) Фройд пишет Ференци, что смерть ребенка -- это прежде всего тяжелейший нарциссический удар, а "то, что мы называем горем, появляется позже."
Н. Бужор: "Большинство авторов считают причиной депрессии депрессивное страдание и невозможность с ним справиться. В фройдовской статье «Скорбь и меланхолия» мы находим первое определение депрессивного страдания, связанного с потерей объекта и чувством вины. Его знаменитое выражение «Тень объекта падает на Я» подчеркивает каким образом ненависть, которую меланхолик испытывал изначально по отношению к «кому-то», к которому субъект испытывал очень амбивалентные чувства, может быть обращена против части субъекта, которая идентифицируется с этим «кем-то» (вследствие угрозы потери или при реальной потере)».
Вместо того, чтобы разъединиться с потерянным объектом, субъект регрессирует на стадию идентификации и садизма под влиянием любви и ненависти, которую он испытывает по отношению к этому объекту.
Заметим, что тут Фройд описывает нарциссическую идентификацию, которую он помещает в центр всех меланхолических состояний и которую мы находим чаще, чем думаем в клинике, под разными формами психического страдания."
Умерший, бросивший, разлюбивший, далеко уехавший мерещится в толпе. Этот часто наблюдаемый при разлуках и потерях феномен (иллюзорного искажения восприятия) иллюстрирует наше желание удержать потерю, неспособность/невозможность (пока) ее принять и начать работу горя.
Привидения, фантомы, призраки, восставшие и могил и прочие обманы восприятия свидетельствуют о невыполненной работе горя.
Нередко вся эта "нечисть" передается по наследству из поколения в поколение, всё в более тяжелой форме. Призраки, как всем хорошо известно, не уходят, покуда их история не будет озвучена, равно как и СЕКРЕТ, связанный с их, нередко насильственной, смертью. То, о чём умалчивается -- воспроизводится.
Поль-Клод Ракамье об экспульсии, выбросе, передаче, заражении своими чувствами окружающих, об инокуляции, инжектировании в другом собственных переживаний:
"Депрессивным пациентам удается развить мощную "парадепрессивную систему", помогающая им избежать депрессии, или бреда.
Используя эту систему они темными, оккультными, непонятными путями передают другим по кругу "беспокойство сердца и морок головы".
Ракамье: " Всякое горе - это рана. Как известно, ранам свойственно закрываться. Только это при условии, что рана была открыта.
Ничего в психике не может закончиться, если оно не началось".
Он пишет, что горе является одновременно и нарциссической потерей, и объектной.
Потеряв объект любви, мы одновременно теряем и себя.
Все сказанное о горе относится и к нарциссичоеским ранам. Эти раны никогда не закрываются, т. к . никогда не открываются.
Если при горе преобладает нарциссическая составляющая, велик риск того, что горе абортируется и тогда вместо него может появиться депрессия. Такое горе можно было бы назвать нарциссическим. Ракамье приводит пример культиваторщиц горя.
Автор много пишет о застывшем, замерзшем, онемевшем горе, о непроделанной работе горя и о том, как это может проявляться и к чему может привести.
Человек, у которого случилось горе, но который не смог проделать работу горя, может продолжать жить как ни в чем не бывало, его жизнь в социуме может остаться прежней, но как бы на поверхности не казалось все благополучным, непроработанное горе не остается без последствий.
Он ссылается на работы ныне здравствующих супругов Пражье, которые обнаружили,
что стерильность у женщин часто была связана именно с непроработанным горем.
Их плодовитость возвращалась когда работа горя начиналась и тем более, когда она заканчивалась.
Ракамье приводит случай, когда после смерти своего отца женщина не горевала, но рожала без конца, нарожав 19 детей. Из них выжил только один.
Каждый год она хоронила ребенка, не горюя, ничего не чувствуя и незамедлительно замещая умершего ребенка другим.
После смерти отца она ничего не почувствовала, не говорила и не думала о его смерти, а рожала без конца детей.
Рожала и хоронила. Не думая и не чувствуя.
Сравнивая оба варианта реагирования на закрытое, непроработанное горе, Ракамье пишет, что в случае бесплодия мы имеем дело с телесным путем разрешения горя. В случае гиперплодовитости - с поведенческим.
"Метаморфозы Нарцисса" Дали
Фаллический нарциссизм: "я сам", "лучше меня никто не сделает", "я самодостаточна", "я сделаю все сам" часто наблюдается у психосоматических пациентов. Им приходится рано становиться автономными, независимыми по разным причинам, в частности, потому, что их мамы являются либо сверхвозбуждающими, либо мало стимулирующими. На мать нельзя надеяться, чтобы выжить -- приходится всему научиться самому, да побыстрее.
А. Жибо о шизофрении: "Это стремление к слиянию, для того, чтобы не столкнуться с потерей, ибо она невыносима".
А. Жибо говорит, что при психозе Другой есть, он признается психотиком, но с ним выстраиваются такие отношения, в которых всякие отличия между ними стираются, как если бы между людьми не было никакой разницы.
Работа аналитика состоит в том, чтобы показать отличия и помочь пациенту их увидеть.
Никто без щита Персея не может встретиться со всеми своими ипостасями, чувствами, мыслями, желаниями, без тяжелых последствий, не ужасаясь и не каменея при этом от жути (Работа Фройда "Жуткое" о встречах с самим собой). Они сопровождаются жутью. Отразившись сначала в контр-трансфере аналитика, эти чувства, образы, переживания становятся и менее опасными, и метаболизируемыми, и понятными. Они могут быть воспринятыми, а потому психизироваными, репрезентированными и интегрированными.
Аналитик -- словно щит Персея. Пациент не может встретиться с собственным изображением, с собственными переживаниями, с собственной историей прежде, чем это отразится в контр-трансфере аналитика.
Институт Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах
Ранние травмы обязательным образом сказываются на всех последующих этапах развития и придают им травматический аспект даже при самых благоприятных обстоятельствах.
П. Марти: "Чем слабее Я, тем тяжелее соматические заболевания".
Марти утверждает, что раковые, аутоиммунные и др. тяжелые заболевания поражают чаще всего людей со слабым, хрупким Я, или с легко дезорганизующимся Я. Он связывал это с травмами первых лет жизни.
Анализ таких людей сопряжен со многими сложностями, к тому же они мало анализабельны, т к:
-- почти не способны к инсайту;
-- плохо переносят фрустрации, неизбежные в анализе; фрустрации подвергают их риску соматизации;
-- они не выдерживают окончательного расставания с аналитиком, поэтому нередко окончание анализа является для них пусковым моментом для возникновения (прежней или новой) тяжелой соматизации.
Клод Смаджа: "Психизм участвует во всем: и в иммунитете, и в генетике и в этиологии каждого заболевания. Любая болезнь заходит сначала через психическое окошко".
П. Марти определяет хроническую усталость (в 50-х годах ХХ века) как ощущения человека, сопровождающиеся выражением серьезных энергетических затрат. Это его определение подчеркивает один из аспектов психосоматического подхода, а именно энергетический. В этом определении мы находим два измерения: одно качественное -- речь идет от ощущениях и чувстве усталости, другое -- количественное,-- энергетические затраты.
Хроническая усталость появляется как выражение психического негатива. Чрезмерные энергетические затраты предстают в своем негативе: в виде иммобилизации из-за хр. усталости. Марти подчеркивает, что хроническая усталость является результатом конфликта, либо между внутренними психическими силами и внешними силами, исходящими от окружения, либо между антагонистическими силами внутри самого психаппарата.
Мишель де М Юзан пишет, что некоторые соматизации появляются вместо меланхолической идентификации. Перефразируя знаменитые слова Фройда он пишет: "Вместо того, чтобы упасть на Я, тень объекта падает на сому".
Персонаж Фрица Зорна, Марс, упоминает об отсутствии радости, как о чем-то обычном
Благодаря исследованиям П. Марти известно, что это состояние (хронического, привычного отсутствия радости) --- яркое клиническое проявление таких депрессивных переживаний, которые получили название эссенциальной депрессии.
Ж. Швек: "У пациентов с психосоматическим функционированием усталость не выполняет более своей сигнальной роли."
Главное отличие бессмысленной психосоматической болезни от конверсионного истерического соматического симптома.
В первом случае, как пишет МакДугалл, смысла нет, а де М Юзан говорил, что психосоматический симптом глуп по той же причине: в симптоме и/или болезни нет никакого бессознательного смысла, поэтому и техника работы с такими пациентами иная. Если бы у таких симптомов был бы вытесненный смысл, то достаточно было бы, чтобы вытесненный материал вернулся, довольно было бы того, чтобы "там, где было Оно, стало Я" для выздоровления.
Ф. Жежер.:
"Нередко физическая боль появляется взамен душевной боли, зачастую невыносимой, боли, появившейся из-за горя, как у пациентки с мышечными спазмами, которая говорит о себе, что “она вся сломана”. На ее примере мы видим, как нелегко провести границу между истерической конверсией и соматическим заболеванием".
"Нарциссический балет"
Работая с психотиком, мы сразу сталкиваемся с его сильнейшей завистью к нашему здоровью. Излечиться для него означает урвать, выхватить, украсть у нас наше здоровье (как будто есть одно здоровье на двоих).
Мы замечаем его безмерное желание немедленно излечиться, вкупе с его страхом перед изменениями, с дилеммой: "не меняться, значит погибнуть, измениться, значит умереть". Поль-Клод Ракамье
Фантомные боли -- яркий пример галлюцинаторного удерживания того, что потеряно.
Человек не может смириться и принять потерю ноги, руки, он удерживает "существование" ампутированной конечности даже ценой боли.
Горе или меланхолия появляются как два ответа - один нормальный, а другой патологический - на общую ситуацию потери объекта.
М. Анзейштейн:
"Зачастую вместо работы горя мы обнаруживаем татуировки"
Ф. Жежер спрашивает: "Как можно понимать некоторые добровольные атаки на собственное тело в виде самоповреждений, татуажа, особенно в период горя?" Р. Руссийон говорит, что нередко с помощью самопвреждений пациентам удается остановить, прервать невыносимое состояние душевной боли и пугающие психические переживания как то дереализация, деперсонализация.
После неожиданной и молниеносной смерти своей дочери Софи (от гриппа) Фройд пишет Ференци, что смерть ребенка -- это прежде всего тяжелейший нарциссический удар, а "то, что мы называем горем, появляется позже."
Н. Бужор: "Большинство авторов считают причиной депрессии депрессивное страдание и невозможность с ним справиться. В фройдовской статье «Скорбь и меланхолия» мы находим первое определение депрессивного страдания, связанного с потерей объекта и чувством вины. Его знаменитое выражение «Тень объекта падает на Я» подчеркивает каким образом ненависть, которую меланхолик испытывал изначально по отношению к «кому-то», к которому субъект испытывал очень амбивалентные чувства, может быть обращена против части субъекта, которая идентифицируется с этим «кем-то» (вследствие угрозы потери или при реальной потере)».
Вместо того, чтобы разъединиться с потерянным объектом, субъект регрессирует на стадию идентификации и садизма под влиянием любви и ненависти, которую он испытывает по отношению к этому объекту.
Заметим, что тут Фройд описывает нарциссическую идентификацию, которую он помещает в центр всех меланхолических состояний и которую мы находим чаще, чем думаем в клинике, под разными формами психического страдания."
Умерший, бросивший, разлюбивший, далеко уехавший мерещится в толпе. Этот часто наблюдаемый при разлуках и потерях феномен (иллюзорного искажения восприятия) иллюстрирует наше желание удержать потерю, неспособность/невозможность (пока) ее принять и начать работу горя.
Привидения, фантомы, призраки, восставшие и могил и прочие обманы восприятия свидетельствуют о невыполненной работе горя.
Нередко вся эта "нечисть" передается по наследству из поколения в поколение, всё в более тяжелой форме. Призраки, как всем хорошо известно, не уходят, покуда их история не будет озвучена, равно как и СЕКРЕТ, связанный с их, нередко насильственной, смертью. То, о чём умалчивается -- воспроизводится.
Поль-Клод Ракамье об экспульсии, выбросе, передаче, заражении своими чувствами окружающих, об инокуляции, инжектировании в другом собственных переживаний:
"Депрессивным пациентам удается развить мощную "парадепрессивную систему", помогающая им избежать депрессии, или бреда.
Используя эту систему они темными, оккультными, непонятными путями передают другим по кругу "беспокойство сердца и морок головы".
Ракамье: " Всякое горе - это рана. Как известно, ранам свойственно закрываться. Только это при условии, что рана была открыта.
Ничего в психике не может закончиться, если оно не началось".
Он пишет, что горе является одновременно и нарциссической потерей, и объектной.
Потеряв объект любви, мы одновременно теряем и себя.
Все сказанное о горе относится и к нарциссичоеским ранам. Эти раны никогда не закрываются, т. к . никогда не открываются.
Если при горе преобладает нарциссическая составляющая, велик риск того, что горе абортируется и тогда вместо него может появиться депрессия. Такое горе можно было бы назвать нарциссическим. Ракамье приводит пример культиваторщиц горя.
Автор много пишет о застывшем, замерзшем, онемевшем горе, о непроделанной работе горя и о том, как это может проявляться и к чему может привести.
Человек, у которого случилось горе, но который не смог проделать работу горя, может продолжать жить как ни в чем не бывало, его жизнь в социуме может остаться прежней, но как бы на поверхности не казалось все благополучным, непроработанное горе не остается без последствий.
Он ссылается на работы ныне здравствующих супругов Пражье, которые обнаружили,
что стерильность у женщин часто была связана именно с непроработанным горем.
Их плодовитость возвращалась когда работа горя начиналась и тем более, когда она заканчивалась.
Ракамье приводит случай, когда после смерти своего отца женщина не горевала, но рожала без конца, нарожав 19 детей. Из них выжил только один.
Каждый год она хоронила ребенка, не горюя, ничего не чувствуя и незамедлительно замещая умершего ребенка другим.
После смерти отца она ничего не почувствовала, не говорила и не думала о его смерти, а рожала без конца детей.
Рожала и хоронила. Не думая и не чувствуя.
Сравнивая оба варианта реагирования на закрытое, непроработанное горе, Ракамье пишет, что в случае бесплодия мы имеем дело с телесным путем разрешения горя. В случае гиперплодовитости - с поведенческим.
"Метаморфозы Нарцисса" Дали
Фаллический нарциссизм: "я сам", "лучше меня никто не сделает", "я самодостаточна", "я сделаю все сам" часто наблюдается у психосоматических пациентов. Им приходится рано становиться автономными, независимыми по разным причинам, в частности, потому, что их мамы являются либо сверхвозбуждающими, либо мало стимулирующими. На мать нельзя надеяться, чтобы выжить -- приходится всему научиться самому, да побыстрее.
А. Жибо о шизофрении: "Это стремление к слиянию, для того, чтобы не столкнуться с потерей, ибо она невыносима".
А. Жибо говорит, что при психозе Другой есть, он признается психотиком, но с ним выстраиваются такие отношения, в которых всякие отличия между ними стираются, как если бы между людьми не было никакой разницы.
Работа аналитика состоит в том, чтобы показать отличия и помочь пациенту их увидеть.
Никто без щита Персея не может встретиться со всеми своими ипостасями, чувствами, мыслями, желаниями, без тяжелых последствий, не ужасаясь и не каменея при этом от жути (Работа Фройда "Жуткое" о встречах с самим собой). Они сопровождаются жутью. Отразившись сначала в контр-трансфере аналитика, эти чувства, образы, переживания становятся и менее опасными, и метаболизируемыми, и понятными. Они могут быть воспринятыми, а потому психизироваными, репрезентированными и интегрированными.
Аналитик -- словно щит Персея. Пациент не может встретиться с собственным изображением, с собственными переживаниями, с собственной историей прежде, чем это отразится в контр-трансфере аналитика.
Институт Психологии и Психоанализа на Чистых Прудах