ЯВЛЕНИЕ ХРИСТУ НАРОДА
Поскольку я вменила себе в обязанность пропагандировать пьянство и алкоголизм, я продолжу своё чёрное дело. Но не сегодня. Сегодня я наступаю на горло собственной песне и затягиваю другую (тоже собственную), на сей раз - об издержках пьянства и алкоголизма. Точнее, о недостаточных возможностях пьянства и алкоголизма в деле защиты себя самих от реальности.
В прошлый раз мы выпивали по поводу выезда наших товарищей из квартиры, а нынче - по поводу въезда наших товарищей в квартиру. Надо иметь в виду, что это две разные квартиры. Мы всё-таки не настолько допились. Та была на Каширском шоссе, а эта в центре, в доме выдающемся, построенном в двадцатые годы; он пленил меня сразу и навсегда. Я ничего не понимаю в архитектуре, но понимаю в атмосфере. Я почувствовала застарелую атмосферу конструктивизма, формализма, футуризма и ещё массы всяких измов, которые тут пробегали, толкаясь локтями. Жильцы этого дома в двадцатые-тридцатые годы явно страдали усиленной мозговой деятельностью, совершали открытия или что-то изобретали (во всяком случае, пытались). Но теперь настало наше время. Время поглотителей атмосферы. Время пользователей. Всё это (довольно глупое) мне пришло в голову, когда я стояла у двери подъезда, звонила в домофон, а мне не открывали, потому что у них там подвывал шейкер. Потом мне открыли, я немедленно выпила предоставленный мне коктейль, потом ещё один, потом ещё много, и больше уже никаких мыслей мне в голову не приходило. Кроме одной, неоднократно "озвученной": Почему все трезвые, а я одна пьяная? Добрые люди меня убеждали, что они тоже в дрова, и показательно покачивались.
Всё было прекрасно: непритворные радость, веселье, временами - восторги упоенья охватывали нас. Накатывали волнами, откатывали ими же с приятной регулярностью. Мы выбирали имя кошке (кошка оказалась еврейкой, судя по выбранному) и проводили сравнительный анализ старых советских песен со старыми несоветскими. И вдруг что-то сбилось. Я сидела в кресле, и надо мной велась какая-то странная беседа. Подняв и отряхнув глаза, я узрела хозяина дома Евгения, беседующего с чуваком, которого я видела впервые в жизни. Чувак мне сразу не понравился. Это был не наш чувак. Чужой, посторонний чувак. Чуждый чувак. Чуждый чувак пил из горла шампанское. Это зрелище вызвало у меня чувство глубокого неудовлетворения (плюс возмущение, отторжение и отвращение). "Э... мнэ... что за на?.. бл..." - потребовала я объяснений. Объяснять никто не спешил. Все были озадачены. А потом просочилась из разбитого корыта информация - и все вдруг заспешили. Это было настоящее соревнование. Помню, несколько человек, торопясь, обратили ко мне свои сияющие, как майские луны, счастливые лица, и каждый сообщил следующее: "Это чувак из соседней квартиры! Он залез к нам через балкон со своим шампанским!" В общем, мне были предоставлены все возможности усвоить эксклюзив. И я не преминула. Вскоре пришёл и мой час. "Кто это?" - спросил меня некто потерявшийся, уставившись на чувака. Проверив артикуляционный аппарат - ма-ме-ми-мо-му, - я махнула рукой: "Да это ж чувак из соседней квартиры. Залез к нам через балкон со своим шампанским".
Чувак из соседней квартиры тусовался с нами как ни в чём не бывало и сосал своё шампанское. Но не следует думать, что его присутствие было всеми воспринято как явление природы. Это было вторжение. Мария, хозяйка дома, испытала стресс, немедленно перепрятала деньги, золото, брильянты, акции и облигации и с зоркостью молодой орлицы следила за его перемещениями. Не знаю, как ей это удавалось. Лично мне это не удавалось: я видела его то тут, то там, а иногда чувак раздваивался. Но на его лице мне так и не удалось сфокусироваться (да не очень-то и хотелось, правду сказать). Робко вставали вопросы: что с ним делать и когда он уйдёт. И уйдёт ли. Чувак же обрастал знакомствами, а образ его обрастал подробностями. Кому-то он читал свои стихи. С кем-то поделился мыслями о грядущей ядерной войне. Кто-то по секрету рассказал нам о женщинах этого чувака. Другой кто-то - о том, что к нам чувак перелез не просто с бутылкой шампанского, а с рюкзаком, в котором было две бутылки шампанского, и вот одну он сейчас опустошает, а вторая, непочатая, лежит в рюкзаке на балконе, и он её, видимо, тоже планирует почать.
Была я, кстати, на том балконе. Он не смежный с соседним, между ними небольшое, но расстояние, и экипированный чувак шагал через пустоту и высоту, будучи уже пьян. Вниз я тоже смотрела. Если удачно упасть - можно убиться. Если неудачно - можно покалечиться. Ну и, конечно, совсем катастрофа, когда шагающий вообще не падает.
То, что избавления от чувака не предвидится, погружало меня в пессимизм и некомфорт. Тяжёлое хамство дремало в моей груди. Но избавление пришло, откуда не ждали. Двое наших товарищей посреди ночи засобирались домой. Чувака с шампанским это заинтересовало. А именно - его заинтересовало то, каким способом они собираются добираться до дома. Наши бесхитростные друзья, честные люди, не задумываясь, признались, что поедут они на велосипедах. Чувак вспомнил, что у него тоже есть велосипед, и решил, не обращая внимания на несколько подвытянувшиеся лица молодых велосипедистов, совершить с ними вояж в неведомые дали, к месту их жительства. Деваться молодым велосипедистам было некуда, разве что крутить изо всех сил педали в надежде оторваться от чувака. Устремясь к своему велосипеду, чувак завещал нам недопитую бутылку шампанского и призвал нас её допить, а непочатую забрал. На доставшееся нам наследство мы смотрели с содроганием. Далеко ли он уехал, вернулся ли в свою обитель или поселился у наших велосипедистов - об этом у меня данных нет.
После исхода чувака тень его нас посещала, как Гамлета посещала тень отца Гамлета, и говорила "бу!". Чувак был чреват. Он совершенно определённо решил, что мы все теперь друзья навеки. Практически люди-братья. Стало быть, заслышав звон бокалов, он будет при соответствующем настроении осчастливливать наше общество своим обществом. В мирное время он может запросто захаживать через балкон за спичками, солью, хлебом, колбасой, стиральным порошком, туалетной бумагой и душевной беседой. "Балкон теперь всегда придётся держать закрытым", - расстроилась Маша. Но если бы только это. Через застеклённую дверь на балкон, прикрытую лишь коротенькой занавеской, открывается отличный вид на двуспальную кровать. Чувак может в любой момент развлечь себя подробностями чужой личной жизни. Мы решили, что тут необходимы самые глухие, самые суровые жалюзи.
Чем больше мы пили, тем шире мы смотрели на возникшую ситуацию. Когда уже намеревался забрезжить рассвет и нас оставалось только трое из восемнадцати ребят (числа приблизительные, для красного словца), проблема отдирания банных листов от задниц развернулась, как превратившаяся в бабочку гусеница. Она предстала перед нами во всей своей глобальности и неразрешимости и захлопала крыльями. Друг наш Александр заявил (раз четырнадцать-пятнадцать подряд), что отдирать следует резко и что лично он имел всю эту гопотеку самым недвусмысленным образом. "Грёбаный-карёбаный!" - веско приложил Александр своё обычное прилагательное (первые две буквы, "г" и "р", я добавила для Роскомнадзора). Евгений, которому, собственно, и достался замечательный сосед, с интонациями профессора филологии-энтомологии поведал нам, что он, ежели что, может, и что он как раз давеча на работе резко кого-то от себя отодрал: "Я этак вот спросил - вы уверены?" - продемонстрировал Евгений и приподнял левую бровь, каковое приподнятие подразумевало сарказм, способный, по мысли Евгения, убить на месте. Потом, как я припоминаю, из глубин подсознания всплыл зловонный труп недавно утопленной темы "о времени и о себе" (я считаю, что всплытие было спровоцировано появлением соседа, ибо он был воплощением той силы, которая вечно чего-то хочет от тех, кто не хочет, чтобы от них чего-то хотели). Пьяные мальчики самобичевались по поводу компромиссов, на которые они пошли, чтобы встроить себя в сегодняшний день. "Вот ты! - обратились они ко мне, - Ты прожила долгую витиеватую жизнь и много знаешь. Как ты справляешься?" Улыбнувшись польщённо, снисходительно и криво, я решила открыть им свою тайну и гордо сказала: "А я не справляюсь!" Но страдальцы не поверили мне и потребовали рецепта. "У тебя есть опыт, - настаивали они. - Большой опыт". (Тут я подумала, что надо бы впредь поменьше трепаться.) "Скажи рецепт!" - просили они. Я показала русским народным жестом на заставленный бутылками стол и сказала: "Вот ваши микстуры, дети мои". Но в глубине души я, конечно, понимала, что алкогольная броня уже не так крепка, как казалось.
Потом я приехала домой, поспала часов пять и в очередной раз убедилась, что мой дар при мне. Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины - тот факт, что у меня не бывает похмелья, остаётся моей поддержкой и опорой.
(Интересно, между прочим, что тема замечательных соседей и тема пьянства и алкоголизма слились в конце концов в одну.)
В прошлый раз мы выпивали по поводу выезда наших товарищей из квартиры, а нынче - по поводу въезда наших товарищей в квартиру. Надо иметь в виду, что это две разные квартиры. Мы всё-таки не настолько допились. Та была на Каширском шоссе, а эта в центре, в доме выдающемся, построенном в двадцатые годы; он пленил меня сразу и навсегда. Я ничего не понимаю в архитектуре, но понимаю в атмосфере. Я почувствовала застарелую атмосферу конструктивизма, формализма, футуризма и ещё массы всяких измов, которые тут пробегали, толкаясь локтями. Жильцы этого дома в двадцатые-тридцатые годы явно страдали усиленной мозговой деятельностью, совершали открытия или что-то изобретали (во всяком случае, пытались). Но теперь настало наше время. Время поглотителей атмосферы. Время пользователей. Всё это (довольно глупое) мне пришло в голову, когда я стояла у двери подъезда, звонила в домофон, а мне не открывали, потому что у них там подвывал шейкер. Потом мне открыли, я немедленно выпила предоставленный мне коктейль, потом ещё один, потом ещё много, и больше уже никаких мыслей мне в голову не приходило. Кроме одной, неоднократно "озвученной": Почему все трезвые, а я одна пьяная? Добрые люди меня убеждали, что они тоже в дрова, и показательно покачивались.
Всё было прекрасно: непритворные радость, веселье, временами - восторги упоенья охватывали нас. Накатывали волнами, откатывали ими же с приятной регулярностью. Мы выбирали имя кошке (кошка оказалась еврейкой, судя по выбранному) и проводили сравнительный анализ старых советских песен со старыми несоветскими. И вдруг что-то сбилось. Я сидела в кресле, и надо мной велась какая-то странная беседа. Подняв и отряхнув глаза, я узрела хозяина дома Евгения, беседующего с чуваком, которого я видела впервые в жизни. Чувак мне сразу не понравился. Это был не наш чувак. Чужой, посторонний чувак. Чуждый чувак. Чуждый чувак пил из горла шампанское. Это зрелище вызвало у меня чувство глубокого неудовлетворения (плюс возмущение, отторжение и отвращение). "Э... мнэ... что за на?.. бл..." - потребовала я объяснений. Объяснять никто не спешил. Все были озадачены. А потом просочилась из разбитого корыта информация - и все вдруг заспешили. Это было настоящее соревнование. Помню, несколько человек, торопясь, обратили ко мне свои сияющие, как майские луны, счастливые лица, и каждый сообщил следующее: "Это чувак из соседней квартиры! Он залез к нам через балкон со своим шампанским!" В общем, мне были предоставлены все возможности усвоить эксклюзив. И я не преминула. Вскоре пришёл и мой час. "Кто это?" - спросил меня некто потерявшийся, уставившись на чувака. Проверив артикуляционный аппарат - ма-ме-ми-мо-му, - я махнула рукой: "Да это ж чувак из соседней квартиры. Залез к нам через балкон со своим шампанским".
Чувак из соседней квартиры тусовался с нами как ни в чём не бывало и сосал своё шампанское. Но не следует думать, что его присутствие было всеми воспринято как явление природы. Это было вторжение. Мария, хозяйка дома, испытала стресс, немедленно перепрятала деньги, золото, брильянты, акции и облигации и с зоркостью молодой орлицы следила за его перемещениями. Не знаю, как ей это удавалось. Лично мне это не удавалось: я видела его то тут, то там, а иногда чувак раздваивался. Но на его лице мне так и не удалось сфокусироваться (да не очень-то и хотелось, правду сказать). Робко вставали вопросы: что с ним делать и когда он уйдёт. И уйдёт ли. Чувак же обрастал знакомствами, а образ его обрастал подробностями. Кому-то он читал свои стихи. С кем-то поделился мыслями о грядущей ядерной войне. Кто-то по секрету рассказал нам о женщинах этого чувака. Другой кто-то - о том, что к нам чувак перелез не просто с бутылкой шампанского, а с рюкзаком, в котором было две бутылки шампанского, и вот одну он сейчас опустошает, а вторая, непочатая, лежит в рюкзаке на балконе, и он её, видимо, тоже планирует почать.
Была я, кстати, на том балконе. Он не смежный с соседним, между ними небольшое, но расстояние, и экипированный чувак шагал через пустоту и высоту, будучи уже пьян. Вниз я тоже смотрела. Если удачно упасть - можно убиться. Если неудачно - можно покалечиться. Ну и, конечно, совсем катастрофа, когда шагающий вообще не падает.
То, что избавления от чувака не предвидится, погружало меня в пессимизм и некомфорт. Тяжёлое хамство дремало в моей груди. Но избавление пришло, откуда не ждали. Двое наших товарищей посреди ночи засобирались домой. Чувака с шампанским это заинтересовало. А именно - его заинтересовало то, каким способом они собираются добираться до дома. Наши бесхитростные друзья, честные люди, не задумываясь, признались, что поедут они на велосипедах. Чувак вспомнил, что у него тоже есть велосипед, и решил, не обращая внимания на несколько подвытянувшиеся лица молодых велосипедистов, совершить с ними вояж в неведомые дали, к месту их жительства. Деваться молодым велосипедистам было некуда, разве что крутить изо всех сил педали в надежде оторваться от чувака. Устремясь к своему велосипеду, чувак завещал нам недопитую бутылку шампанского и призвал нас её допить, а непочатую забрал. На доставшееся нам наследство мы смотрели с содроганием. Далеко ли он уехал, вернулся ли в свою обитель или поселился у наших велосипедистов - об этом у меня данных нет.
После исхода чувака тень его нас посещала, как Гамлета посещала тень отца Гамлета, и говорила "бу!". Чувак был чреват. Он совершенно определённо решил, что мы все теперь друзья навеки. Практически люди-братья. Стало быть, заслышав звон бокалов, он будет при соответствующем настроении осчастливливать наше общество своим обществом. В мирное время он может запросто захаживать через балкон за спичками, солью, хлебом, колбасой, стиральным порошком, туалетной бумагой и душевной беседой. "Балкон теперь всегда придётся держать закрытым", - расстроилась Маша. Но если бы только это. Через застеклённую дверь на балкон, прикрытую лишь коротенькой занавеской, открывается отличный вид на двуспальную кровать. Чувак может в любой момент развлечь себя подробностями чужой личной жизни. Мы решили, что тут необходимы самые глухие, самые суровые жалюзи.
Чем больше мы пили, тем шире мы смотрели на возникшую ситуацию. Когда уже намеревался забрезжить рассвет и нас оставалось только трое из восемнадцати ребят (числа приблизительные, для красного словца), проблема отдирания банных листов от задниц развернулась, как превратившаяся в бабочку гусеница. Она предстала перед нами во всей своей глобальности и неразрешимости и захлопала крыльями. Друг наш Александр заявил (раз четырнадцать-пятнадцать подряд), что отдирать следует резко и что лично он имел всю эту гопотеку самым недвусмысленным образом. "Грёбаный-карёбаный!" - веско приложил Александр своё обычное прилагательное (первые две буквы, "г" и "р", я добавила для Роскомнадзора). Евгений, которому, собственно, и достался замечательный сосед, с интонациями профессора филологии-энтомологии поведал нам, что он, ежели что, может, и что он как раз давеча на работе резко кого-то от себя отодрал: "Я этак вот спросил - вы уверены?" - продемонстрировал Евгений и приподнял левую бровь, каковое приподнятие подразумевало сарказм, способный, по мысли Евгения, убить на месте. Потом, как я припоминаю, из глубин подсознания всплыл зловонный труп недавно утопленной темы "о времени и о себе" (я считаю, что всплытие было спровоцировано появлением соседа, ибо он был воплощением той силы, которая вечно чего-то хочет от тех, кто не хочет, чтобы от них чего-то хотели). Пьяные мальчики самобичевались по поводу компромиссов, на которые они пошли, чтобы встроить себя в сегодняшний день. "Вот ты! - обратились они ко мне, - Ты прожила долгую витиеватую жизнь и много знаешь. Как ты справляешься?" Улыбнувшись польщённо, снисходительно и криво, я решила открыть им свою тайну и гордо сказала: "А я не справляюсь!" Но страдальцы не поверили мне и потребовали рецепта. "У тебя есть опыт, - настаивали они. - Большой опыт". (Тут я подумала, что надо бы впредь поменьше трепаться.) "Скажи рецепт!" - просили они. Я показала русским народным жестом на заставленный бутылками стол и сказала: "Вот ваши микстуры, дети мои". Но в глубине души я, конечно, понимала, что алкогольная броня уже не так крепка, как казалось.
Потом я приехала домой, поспала часов пять и в очередной раз убедилась, что мой дар при мне. Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины - тот факт, что у меня не бывает похмелья, остаётся моей поддержкой и опорой.
(Интересно, между прочим, что тема замечательных соседей и тема пьянства и алкоголизма слились в конце концов в одну.)