Будни «совецкой индустриализации».
Инженер Емельянов рассказывает, что летом 1932 года на Ижевском заводе они получили 100%-ный брак при производстве калиброванной стали. Так как после бесчисленных опытов они всё ещё не имели положительного результата, Емельянов попросил немецкого специалиста рассказать о режиме отжига автоматной стали: «Я увидел, как мой собеседник изменился в лице и с каким-то замешательством переспросил меня: Отжиг автоматной стали? Если вы хотите иметь стопроцентный брак в производстве, тогда отжигайте её». Выяснилось, что особенность такого вида стали давно известна, и что отжечь её невозможно, - просто молодые совецкие инженеры не считали нужным читать дореволюционные учебники...
Впрочем, сами молодые «спецы» воспринимали «натворение» брака не как повод для разочарования, а как неизбежный шаг на пути к овладению производством. Брак был для них «временной проблемой», возникшей вследствие первоначальных трудностей социалистического строительства, а вовсе не являлся ошибкой режима или проблемой, которую можно было бы избежать путём менее «радикальной» индустриализации.
Аналогичный подход можно заметить и в отношении к авариям, которые являлись частью повседневной жизни. Так, вследствие поспешной индустриализации многие построенные сооружения оказались ненадёжными: оседали фундаменты, рушились мосты, происходили размывы. Начальник Кузнецкстроя Франкфурт описывал смерть инженеров и рабочих, упавших с площадки на вершине силоса в пропасть 45-метровой глубины, наполненную цементной пылью: «Катастрофа, гибель товарищей, похороны - всё это ещё больше напомнало о том, что мы - на фронте, что опускать руки нельзя».
Click to viewТо есть на войне погибают солдаты, а в социалистическом строительстве - новые «спецы»...
Власть, однако, собственные просчёты, связанные с плохо продуманной индустриализацией, перекладывало на плечи тех, кто вынужден был работать в этих нечеловеческих условиях.
Вот что пишет инженер Малиованов о шахтах Донбасса, куда он был послан в 1937 году: «Шахты были очень запущены. Всё строилось на том, чтобы добывать уголь любой ценой. Поэтому люди шли на риск, начали подрабатывать целики, которые ближе к стволам. Эти стволы имеют защитную зону, где нельзя брать уголь, поскольку движение пород может нарушить крепление ствола. Во многих случаях начали брать этот самый [уголь]... стали стволы валиться... жертв много было. В общем тяжёлая была ситуация, начали людей сажать, 1937-й год же. Все считали, что это было вредительство, но это было не вредительство, а вынужденный риск, который подчас сходил благополучно, а подчас приводил к авариям». Несмотря на то что Малиованов понимал, как вреден вынужденный риск и как несправедливо и жестоко его коллеги должны были отвечать, он не ругает систему, а гордится тем, что справился со сложной ситуацией.
Как совецкие «спецы» перерабатывали такой «опыт» и находили ему объяснение, позволяющее и дальше верить в правильность действий советской власти, можно показать на примере инженера Поздняка. По поручению Гипроцветмета он приехал в 1932 году на стройку медного комбината на озере Балхаш. По прибытии установил, что площадка ещё пуста, работы стоят, а солнце палит так жарко, что в середине дня нельзя работать. Но самым неприятным фактом оказалось то, что прежде чем начать строительство завода, забыли построить водоподготовительную станцию. Рабочие, приехавшие десятками тысяч на стройку, пили воду, оказавшуюся «чистым ядом», прямо из озера, заболевали и погибали: «Каждое утро специальная команда объезжала всю площадку и собирала всех больных и погибших». И всё-таки Поздняк не посмел обвинить правительство за такое явление, а внушил самому себе, что эти жертвы неизбежны при социалистическом строительстве: «В дороге снова и снова продумывал страшные впечатления о Прибалхашстрое, о суровой созидательной работе по освоению жаркой пустыни. Вот какой ценой приходится расплачиваться за освоение пустыни. Но нет таких крепостей...»
Случай инженера Поздняка показывает, как было устроено мировоззрение новых интеллигентов сталинского типа, веривших в социалистическое строительство и не способных переработать свои личные впечатления о происходящем в логически завершённое (а потому - негативное!) представление о новом государстве. Диссонанс познания они решали через лозунг «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики».
С точки зрения социалистического строительства, все жертвы, страдания и лишения были оправданы. Вера в правоту совецкой власти, бросившей вызов законам материального мира, была сильнее личных впечатлений, которые, следовательно, были поставлены под сомнение, вытеснены и забыты. Новая религия сталинизма опровергала и отвергала опыт дореволюционных учёных и инженеров, утверждая совершенно фантастическую картину мира.
Противостоять ей было практически невозможно: царские спецы, которые могли бы выступить с критикой реформы «научного мировоззрения», уехали за границу, либо были репрессированы в периоды «красного» и сталинского террора.
© Антон Первушин «Оккультный Сталин».