На деревню в дедушку
Сифизиил Бодуэн де Куртене, ремастерированная из мальчика девочка, держащая под мышкой кота Люциферрия в космических кружавчиках, в ночь на новогодний драккабрький рагнарёк, не ложилась спать. Или - не ложился. Он напевал тихонько:
- Этот парень был из тех, кто просто любит жизнь…
Дождавшись, когда командный состав и матросы ушли по своим делам, умыкнул из капитанского шкапа бутылёк с чернилами, ручку с заржавленным пером и, разложив перед собой измятый лист туалетной бумаги, стал писать…
Но прежде чем вывести первую букву, он несколько раз пугливо оглянулся на планеты и звёзды, покосился на тёмный образ ожившей носовой части корабля, переложил мрачного Люциферрия поудобнее, и прерывисто вздохнул. Бумага лежала на скамье, а сам он стоял перед скамьей на коленях.
«Милый дедушка, великий Иван Александрович! - писал он. - И пишу тебе письмо. Мне жаль, что тебя не застал летний ливень в июльскую ночь, на балтийском заливе… Но всё же - поздравляю вас с драккабрьским рагнарьком и желаю тебе всего от господа бога, господина президента и нашего мрачнявого капитанца. Год был трудный...»
Перо ржаво скрипнуло и нервно брызнуло чернилами на просторы бумажной вселенной.
«И лампа не горит, и врут календари. И нету у меня ни отца, ни маменьки под рукой сейчас, а нужен идеальный адресат, чтобы выплеснуть всё накопившееся разом. А для этой цели только ты у меня один остался. Как говорится - красная-красная кровь - через час уже просто земля, через два на ней цветы и трава, через три она снова жива. И согрета лучами звезды по имени Солнце».
Сифизиил Бодуэн де Куртене перевел глаза на тёмное пространство и решительно поскрипел ржавым пером дальше. Или - перевела и поскрипела.
«На днях мы пролетали через какие-то мутные выселки и к нам в иллюминатор постучали. Оказалось, что это какие-то инопланетные проповедники. Механоадвинтисты Шестого Пня. Долго же мы с ними возились, пока они не настроили свои переводчики. Выяснилось, что они несут благую весть о конце Вселенной. Нам ли не всё равно? Выкинули их за борт, вместе с макулатурой. Что делать - штиль. Сходим с ума. Жара пахнет чёрной смолой…»
Сифизиил Бодуэн де Куртене покривила межгендерный рот, потерла своим чёрным кулаком глаза и всхлипнула. Или покривил, потёр, всхлипнул. Кот под мышкой всхрапнул наподобие коня, но, присмотревшись к Сифизиил Бодуэн де Куртене, решил пока приутаить своё внутреннее зло и демоническую сущность до лучших времён. Осторожная хвостатая скотинушка, да.
«А вчерась мне была выволочка. Учительша, ну та - с титьками, которая раньше торчала на корме и была частью нашего невывернутого корабля, отчитала меня за то, что я не хочу учиться вместе со всеми пиратским вокабуляриям и хронотопиям. Так нудила, что даже Люциферрий взбесился больше обычного. Пришлось прикинуться глухим и тупым, как говорится - я на тебе, как на войне, а на войне - как на тебе».
За иллюминатором проплыло стадо слишком уж разумных ламантинов. Проплыло быстро и кануло в бесконечную копилку непроизошедших знакомств.
«А на неделе боцман велел мне почистить инфернальную селёдку, выловленную старпомом (Ммм! Замороженными пальцами в отсутствие горячей воды…), а я начал с хвоста, а боцман взяла селёдку и ейной мордой начал меня в харю тыкать. А селёдка та была с поцелуйной планеты и от тыканья ейной мордой в мою симпатичную харюшку у меня разнесло губищи. Ну… оне увелились чрезмерно и стали зело выпуклые. И все ржали, и звали меня губошлёпкой, что было очень обидно. А потом боцман напился и стал петь мне: «ты со мною, забудь обо всём, эта ночь нам покажется сном, я возьму тебя и прижму как родную дочь». И это меня просто выбесило, ага. Какая я этому хрыченосцу дочь?»
Вместо тепла - зелень стекла, вместо огня - дым. В иллюминатор врезался инопланетный иллюминарий, начертал светящийся знак масонского братства и отчалил прочь, пока его никто не заметил и не отбратал за рисование. Люциферрий прошипел кошаковое проклятье и знак, начертанный илюминарием, стал срамной картинкой, за которую потом кого-то накажут, но явно не кота.
«Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или щей, то кок Отелло за такую просьбу может и придушить. А ежели что - посылают именно меня встречать инопланетных гостей всех размеров и мастей. Вона опять кто-то стучится о воздушный пузырь щупальцами… Хорошо, что механоадвинтисты потеряли свои переводчики. Чего там говорят эти змеерукие? Утекай? В подворотне нас ждёт маниак? Ну-ка подкрутим настройку…»
Сифизиил Бодуэн де Куртене пнул переводчик ногой. Универсальный предмет космической важности захрипел, засвистел и внезапно сказал:
- Я свободен, словно птица в небесах… Нах-вах-трах…
- Ах ты, кривая железяка…
«Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности... Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога, президента и мать твою молить, увези меня отсюда, а то помру... От скуки и экзистенцианальности, которая тут свищет изо всех дыр. Это всё, что останется после меня, это всё, что возьму я с собой... Ну разве что ты опять напишешь учебник по русскому языку нашему и призовёшь меня в соавторы»…
Сифизиил Бодуэн де Куртене взял пустую бутыль из-под рома, засунул в неё письмо, закрутил пробкой и надписал на этикете: «Ивану Александровичу Бодуэн де Куртене».
Довольный тем, что ему не помешали писать, он выбежал на палубу и, размахнувшись, закинул письмецо в космическую прорву пустоты. Надеясь, что вдруг оно и дойдёт до адресата…