Папа
прости меня, родной. Я пропустила твой день рождения, а ведь помню всегда, и в последнее время даже начала тихо, по-своему отмечать.
Я тебя очень люблю. И хотя ты ушел так рано, я помню тебя фрагментарно и как-то размыто, как сквозь мутное стекло. Ты всегда со мной, в моем сознании, в моей крови. С возрастом, я всё больше обретаю сходство с тобой и с родственниками по твоему отцу, неведомому даже тебе. Знаешь, мы с Таней достали портфель с его довоенными бумагами и тщательно всё разобрали. И, знаешь, он не был «врагом народа», его реабилитировали в 1991; вы с бабушкой не дожили. Странная наша страна... Она словно пьяная полоумная баба, когда выходит из запоя бывает милой и симпатичной. Прости. Наверно, ты бы не одобрил подобных разговоров, но я пережила тебя в два раза, и думаю, что имею право на подобную реплику.
Саратов, Волга. Баржа на Сазанку 1967-68 гг.
Я помню тебя так странно, например, как ты брал подмышку шахматы, и мы шли к соседу по Первомайской, на его высокое крыльцо (для меня тогда высокое) биться. Я помню, короткое и тихое твое : «Мат», а потом ты шел и насвистывал, а я держалась за твою руку. Я не столько помню тебя, сколько твои руку - длинные пальцы. У сестры такая же рука. Мы вообще похожи на тебя как-то ... кусками.... так странно.
Ты очень любил Волгу и Зеленый остров. Я тоже. Зелёный сильно изменился с тех пор.
Знаешь, я до 12 лет отказывалась верить, что ты на Воскресенском кладбище, хотя каждый год мы ездили к тебе. Я думала они всё врут. Мне казалось, что однажды, откроется дверь и войдешь - ты. Я брошусь к тебе, обниму и долго не буду выпускать из объятий. Я тебя ждала. Я всё-таки твоя дочь. Тане, наверно легче, она тебя совсем не помнит.
Я перечитываю твои последние письма, наполненные надеждой, любовью и заботой. «Пусть Наталия Александровна напишет мне письмо». Наталии Александровне только исполнилось 4 года... Как быстро летит время, дорогой...
р. Волга. Строение - это бывшая водозаборная башня. 1963-65 гг
Я помню, как ты бежал со мной с проспекта Кирова. Я упала в маленький фонтан около «Пионера». Наверно, после этого случая фонтан оттуда убрали. Но я же сама виновата - я не слушалась и продолжала ходить по парапету, пока не свалилась туда. Я помню, как мне было тепло под твоим пиджаком у тебя на груди, но я всё равно продолжала орать на всё улицу от обиды, а ты: «Ну, тише, тише».
На первомайской демонстрации, Возможно. 1967 год
Когда тебя не стало, я стала остро ощущать свою неприкаянность и своё отличие от других. И ещё - зависть. Зависть ко всем, кого обнимал папа, их чужой, посторонний папа. Мой был лучше, красивей, умнее, добрее! Лучший, и даже несравнимый ни с кем! Мой самый лучший в мире папа!