✍ 27
Вечно холодная вода течет быстро и незаметно, чёрная, словно щедрый раствор сажи. Никакие психические практики не помогут справиться с тысячами холодных иголок - в такую воду нельзя входить, можно только запрыгивать или падать. Сложить руки над головой, и выгнуться в толще воде рыбкой, выталкивая себя на поверхность.
Привычное и родное не приживается с новым и чужеродным. Антенна сотовой связи торчит на высокой сосне, раздваивающейся вилкой на головокружительной высоте - на этой сосне я любил играть в прятки с дятлом, который ловко упрыгивал от меня вокруг ствола. В сельпо, где я менял собранные бутылки на сливочный пломбир или тратил выпрошенную у родителей купюру на шоколад, теперь можно расплатиться карточкой - терминал соседствует с потемневшими от времени счётами. Мой айфон лежит на столе, под которым я в детстве ходил пешком. Чёрные джипы цвета свежей сажи месят колёсами дороги, по которым я в детстве ходил босиком, не боясь ни горячего песка, ни острых сосновых колючек. Паук на окне, казавшийся раньше страшным чудовищем, потерял свою магическую силу страха, став обычным. А может, обычным стал я сам?
С ней совершенно невозможно бороться. Любая попытка противодействия гарантировано обречена на провал. Мои тщетные попытки спасти чистоту рук и лёгких утопают в сухой и текучей чёрной массе. Она находит любую удобную щель, чтобы устремиться туда нескончаемым потоком, покорно ждёт малейшего дуновения ветерка, чтобы сбежать из ёмкости на тёмных крыльях, вырастающих совершенно магическим образом. Мирриады углеродных частиц образуют поглощают свет, дрожат, словно желе. Я поддаюсь искушению и опускаю в неё кисть. Она утопает в абсолютной черноте, безболезненно ампутируя мне руку, но пальцы оказываются в мягкой невесомости всего на пару секунд. Затем я вытаскиваю их, не рассчитав скорость, и сажа взметается вверх в чёрном вихре, гася и так слишком слабый свет чердачного окна. У меня есть всего несколько секунд, чтобы накинуть на лицо хирургическую маску, что, впрочем, не делает меня похожим на врача - сейчас я покрыт тонким, равномерным, несмываемым слоем чёрной сажи. Маленькая капелька пота, зародившаяся межд лопаток, достигает пояса вязкой и смолянистой, словно нефть. Два часа на чердаке, проведенные за ежегодной чисткой печных труб, давно научили меня главному правилу - ни в коем случае нельзя чихать. Лучше даже не пробовать.
Каково это, задавать себе вопросы, на которые невозможно получить ответ, и даже наоборот - страшно когда-нибудь обнаружить ответ в себе? Каково это, напугать себя так, чтобы превратиться из заики в зайку? Каково это, поцеловать себя в чёрную, как сажа, совесть, а потом ударить себя по щеке? Каково это, связать навечно синей изолентой две противоположности, которые если не ноги, то точно не костыли? Каково это, закатать себя в жесть, а потом спасти, разорвав тонкий металл голыми руками, без консервного ножа? Каково это, срубить дерево чтобы построить дом, а потом сжечь его и пожарить на свежих углях зефир, насадив его на последнюю уцелевшую ветку. Я узнаю о себе из писем, которые пишу себе сам, отправляю их во вскрытом, словно вены, конверте, бросая без марки и обратного адреса в старый почтовый ящик, который не дождётся почтальона.