✍ 26
Моя деревенская зубная щетка отпраздновала своё одиннадцатилетние - она стареет и седеет вместе со мной. Ветхий кусочек пластика с редкой щетинкой лежит в красном футляре на шкафу, по соседству расположился тюбик зубной пасты со вкусом хвои и шишек. Вкус настолько натурален, что иногда я ощущаю во рту те самые хвою и шишки. Моим стаканам для чая везёт меньше - фаянсовые панк-рокеры советской эпохи умирают молодыми, по одному в год, от чьей-то дрогнувшей руки.
Маленькая, пахнущая керосином и пылью машина времени гарантировано отправляет меня в детство. Полтора часа и двести рублей за бумажный билет, который сам себя советует не нагревать. Я спускаюсь с железной подножки, разминая уставшие ноги, зажмуриваю глаз и отчётливо вижу, как лиственницы во дворе дома стали на ладонь повыше, дедушка - пониже на пару пальцев и постарше на три дюжины морщин. В маленькой комнате с щелями в полу, сквозь которые видно испуганные мышиные глаза, на стенах висит несколько часов - из каждого угла тикает вечность. Моё полотенце, в которое я укутывался на речке, словно Нерон, тонет в руках и кажется тоненькой, узенькой тряпочкой - где его пушистость и бесконечность? Если на траву лечь и зажмурить глаза, ладонями завязать, заклинание сказать? Всё зря. Мои пятнистые штаны, в которых я тонул, спасая маму, а потом ловил по всей речке бельё, плывущее по тёмной воде огромными молочными кляксами - они стали мне малы. Между поясом и животом уже не пролезает кулак. Всё выросло, и живот и кулак, только штаны остались где-то там, куда не вернёшься.
Место силы искажает время вокруг себя. Начинается гроза, впитывая в мокрые небеса мою смутную, иррациональную тревогу. Дедушка почти что бегом заносит в сарай чеснок, хватая его головы за длинные зеленые косы. Я запутываюсь ногом в сапоге и едва не падаю - я уже почти что инородное, как сердце, которое два пересадили обратно, и ему тесно в груди. Мою любимую красную смородину склевали птицы, смог набрать только горсть сочных, рубиновых ягод. Забор совсем покосился. Сейчас я лягу на старую, скрипучую кровать, один уголк которой заткнут старой фуфайкой, закрою глаза и буду слушать, как рябина щекочет ветками железо над моей головой. Мы с детством уснём одновременно, друг в друге - завтра проснётся кто-то один.