✍ 28
От неоправданно высокой скорости машину качает и подбрасывает. На лобовом стекле кокетливо болтаются дешевый ароматизатор воздуха с надписью «Сексоголик» и крестик, ажурный словно фантазийные чулки. Девушка ведёт машину изящным движением одной руки, вторая без устали отвечает на звонки и сообщения. Она постоянно переключает радиостанции, полуденное солнце играет на зеркалах, а воздух с шумом засасывается в щель приоткрытого окна и треплет мои волосы. Когда мы доедем, она откроет багажник и я полезу за чемоданами, от вида девушки-водителя такси в коротком платье водитель и грузчик застынут на месте и разинут рты, широкие, словно открытый кузов их хлебовоза.
Шесть лопастей проворачиваются на тридцать градусов, потом еще на тридцать, еще и еще, и очень скоро они сливаются в сплошной круг низкочастотного шума. Сначала первый, потом второй - винты разрывают влажный воздух на мелкие клочки. Самолёт плачет тонкими струйками по иллюминаторам, сырые шины и насквозь мокрый сотрудник наземной службы с таким же серым лицом. Я лечу спиной вперёд, справа от меня финская девушка с кожей цвета кровьсмолоком пристёгнута наискось, словно рождественский торт. Пять минут назад она убила муху чёрной кожаной перчаткой. Между стёклами иллюминатора свил паутинку крохотный паучок, а за сетью его липких нитей голубое, белое и зелёное сходит с ума с безумном вестибулярном танце. Желудок и сердце меняются местами, а душа бегает вдоль позвоночника в пятки и обратно. Пока хельсинский грозовой фронт подкидывает меня в кресле на потеху привязным ремням, буквы в «Нью-Йоркере» скачут по винтажной странице. Час назад совсем маленький «Бомбардье» творил со мной еще более страшные штуки, взбираясь по спирали в самый корень небольшого тайфуна с молниями и джигой по хрупкой нервной системе. Причесать лес реактивным выхлопом, повернуться на тонком крыле вокруг неизвестной деревни, вытереть вспотевшие ладони о брюки, удивиться чудовищной мощи семьсот сорок седьмого, взмывающего вверх, и сразу же по дуге ныряющего в белесую дождевую полосу. Вода в пластиковом стаканчике вдруг решает набежать волной на один из бортов, демонстрируя нереальный эффект инерционного искажения пространства. Моё сознание делает так же, я закрываю глаза, глубоко вдыхаю и начинаю придумывать слова в диапазоне от агрофобии до аэрографии.
Триста шестьдесят шагов по узкой винтовой лестнице на шпиль с громоотводом ценой в сбитое дыхание и на одну монетку в кармане - в любом случае, не нужно поднимать с собой лишний вес. Зелёный трамвай с номером десять протискивает своё узкое змеевидное тело мимо домов, приспособленных для холода. В сумке - бутылка крепкого игристого, созревшего в стране, приспособленной для климата тёплого, белый скрипучий сыр, немного мяса и сёмга, нежная и алая, словно губы. Всю ночь льёт дождь, соседи напротив отчаялись высушить одеяло, грузно осевшее на верёвках. Ревущие мотоциклы под мужчинами, которые покрыкты бородами и татуировками. Пешком босыми ногами по километрам гладких досок, лежащих на поверхности бесконечного болота. Огромные чайки жадно клянчат ржаные булочки и предвещают бурю. Одна из них садится на нос парома, которому всё равно на дождь и прочие глупости. Тощий и продрогший моряк поджимает одну ногу и чрезвычайно смешно показывает чайке её саму в полёте - его коллеги веселятся и про себя готовятся спасти несчастного из перепончатых лап чудовища. Чайке хорошо, у неё хотя бы есть свои крылья, мне же приходится полагаться на чужие и железные. В следующей жизни я стану чайкой, которая боится летать.