Антонини вместо Курентзиса
Сходил на «Музыкуэтерну» без Курентзиса. В Капелле оркестр сыграл три бетховенские симфонии (1, 8, 3) под управлением звезды барочного исполнительства Джованни Антонини, главы легендарного ансамбля «Il Giardino Armonico». Верховное маэстро Теодор К. тоже был в зале и с высоты балкона наблюдал за экспериментом. А это был, безусловно, эксперимент - и слава богу. Основная проблема тут - не исполнители, а, так сказать, казус самого Бетховена, родившегося между небом и землей (ну или, точнее, между классицизмом и романтизмом). Мне кажетсо, главная драма композитора - поиск самого себя в условиях, когда ему навязывался общепринятый музыкальный язык. Людвиг почти сразу же начал сопротивляться нормативу и огрызаться на замечания. Когда его упрекали в сложности - он заявлял, что пишет «не для толпы» (вот и щаз пара-тройка элитных тетенек из газпрома, как бы почувствовав это, покинули зал после первой же симфонии). Когда он пытался писать просто и понятно (взять хыть бы «Фиделио») - выходило нечто вроде музыкальных комиксов из трех замусоленных аккордов, вообще лишенных самости (моё скромное я так и не научилось наслаждаться бесконечными кадансами этой оперы, да и при жизни автора ее критика была просто убийственна). Наконец, после смерти композитора сформировался еще один Бетховен - бронзовый титан с «божественной, нечеловеческой музыкой», понятной даже пролетариату, откладывавшему на время «агитконцертов» свой булыжник, могильщик буржуазии..
Понятно, что ни одна из общепринятых версий не годится для авторского высказывания, на которое претендует Музыкаэтерна и ее бессменный руководитель. Видимо, для «зачистки» от общепринятых смысловых тривиальностей и был приглашен Антонини - гиперактивный живчик, подвижный и переменчивый как ртуть. С задачей он, конешно, справился - по-своему. Сыгранные в первом отделении 1 и 8 симфонии превратились в огромную коллекцию «частностей», блистающих разными красками деталей, как в итальянском ювелирном магазине. При этом, ослепленные яркими, переконтрасченными подробностями, вы как бы перестаете видеть, куда движется композитор. Постоянное «разветвление» на очень подробные комментарии в некотором смысле удалило из музыки привычное ощущение целеполагания. Бетховен предстал как гений живой, постоянно меняющейся, но так и не кристаллизующейся в целое формы. Это было интересно, но соглашаться ли с таким Бетховеном - каждый решает сам. Автор, кстати, утверждал, что когда он писал инструментальную музыку, у него перед глазами «всегда стояло целое». Но в первом отделении Антонини явно не зацикливался на пересказе бетховенских цитат.
В целом играли как всегда бодро, с двухсотпроцентной отдачей. Впервые заметил (не знаю, может это случилось раньше) удвоение первых концертмейстеров - к реактивному Чупину добавился реактивный Песин, и эти два сверхскоростных локомотива вместе с дирижером задавали энергетический тон общему движению, зажигая и без того легковоспламеняющийся коллектив. Не обошлось и без шероховатостей - было очевидно, что дирижер не вполне еще наладил коммуникацию с оркестрантами (хотелось все-таки Курентзиса ;)).
Во втором отделении, где играли Третью, всё стало гораздо интереснее - видимо, идеальное здание симфонии не оставило Антонини шансов на демонтаж безупречно выстроенного целого. Зато дирижер убрал всю позолоту и продемонстировал нам Бетховена-человека, моделирующего музыкально-конструктивное из израненно-экзистенциального. Начальные горделивые трезвучия быстро стушевались и отправились в гости к Шуберту - «Героическая» предстала трепетной, лиричной, неуравновешенной романтической симфонией. Железобетонный пафос траурного марша второй части тоже был ликвидирован - вместо него почти стоном прозвучали едва слышные аккорды, иллюстрирующие полную дезадаптацию гения, вынужденного безжизненно покоряться, а не «бороться с судьбой».
Конечно, нельзя не упомянуть и минутки юмора, которые были поручены валторнисту - видимо, что-то такое происходит в природе, что валторновые партии стали неисполнимыми. То ли губы сели от сырости, то ли натуральная валторна взбунтовалась против трансляции одних и тех же обертонов, но валторнист, начиная с 3 части Восьмой симфонии, так отчаянно фальшивил, что Бетховен предстал реальным предтечей Шенберга и прочей додекафонии: редкий казус в оркестре такого уровня, лишний раз подчеркнувший всегдашнее наличие риска в подобного рода смелых путешествиях. Чот я думал, что Антонини таки даст знак валторнисту замолчать и не добиваться столь настойчиво стерилизации (ну или что там с ним сделали после выступления :)
В целом концерт был, конечно, экстракласса - такие вещи пропускать нельзя.
И, разумеется, таперича хочется взобраться на эверест Девятой, вместе с Теодором.
Но это как карта ляжет..
Смотрю под ноги - вдруг кто-то уронит лишний билетик ))
ps
Мобильники не отбирали, никто не звонил, не кашлял, между частями не хлопали - лепота )))