Вл.Рыжковский о сов.медиевистике (окончание)
Готовя очередной Sum, дочитал один материал В.Рыжковского о сов.медиевистике
Вл.Рыжковский про Поршнева (2009) https://mskolov.livejournal.com/155690.html
Сов.медиевистика по Рыжковскому - в частн. о Сюзюмове https://mskolov.livejournal.com/162185.html
* ...Но, несмотря на такой исключительный успех томского периферийного проекта /А.И. Данилова/, образ всезнающего центра (прежде всего Москвы, но также и Ленинграда), безусловно, стал важной и обязательной точкой отсчета в воображаемой географии советской медиевистики. Искусственная «нищета» периферии, подпитывая эксклюзивные настроения в среде столичных ученых и одновременно способствуя закреплению специфических взаимоотношений по линии центр-периферия, стала одной из важных составляющих новой архитектуры исторической науки послесталинского Советского Союза.
* ...В плоскости теории [советской медиевистики] нужно было избавиться от излишнего внимания к классовой модели анализа (вроде пресловутой «революции рабов») и найти свое, медиевистское, которое открывало «больший простор для изучения общества как целого»[Гутнова Е.В. Пережитое. С. 292.].
* ...Попытка Гуревича разобраться и с методологическими основами этой конструкции /генезиса феодализма?/, и, следовательно, с характером вклада «учителей» (например, всеми уважаемого А.И. Неусыхина) именно потому и вызывала такое острое неприятие что в конце 1960-х, что в начале 2000-х годов, что он осмеливался «ворошить прошлое» (вместо молчаливого и «сопереживательного» его принятия), обращаться к весьма малопочтенным сторонам данного консенсуса, ставить под сомнение не просто ряд концептуальных положений, а всю травматичность их недобровольного вменения.
* Важно другое: самоограничение и дисциплинирование оказываются столь же характерными чертами оттепели, что и готовность к интеллектуальной дискуссии. Возможно, в этом кроется и ключ к пониманию историографической ситуации 1970-х годов, помимо давления Трапезникова, Ягодкина, Федосеева и присных, а также их борьбы со всем тем, что хотя бы отдаленно напоминало о «пражской весне». #Оттепель #историяСССР
* Тот всегда несколько неопределенный «марксизм», которым до конца 1980-х призывали овладевать советских медиевистов (и историков вообще), на деле имел множество идеологических и историографических обличий - до середины 1930-х годов это был «антиэксплоататорский» марксизм Покровского и его последователей, затем это был уже «ждановский» патриотический канон (с упором на прогресс и ведущую роль то государства - желательно русского, - то «народных масс»), а с середины 1950-х он сменился более гибким и растяжимым (условно) «сусловским» марксизмом, куда более озабоченным своими внешними границами (борьбой с ревизионистами и фальсификаторами), чем гомогенностью все более разрыхляемого теоретического «ядра». И если в Поршневе действительно было много от этих первых двух идейных формообразований, то послесталинскому канону, все сильнее подмораживающемуся в идеологии и одновременно вполне позитивистскому по методологии, идеально соответствовали Данилов, Гутнова (автор специального пособия о подходах Маркса и Энгельса к средневековой истории[93]), и Удальцова[94], со всем набором их разнообразных административных и академических регалий.
* Для медиевистов Москвы после сессии 1966 года Сюзюмов стал, как отмечает М.А. Поляковская, persona non grata[102]... Его концепцию высокомерно и немногословно отвергали, на письма не отвечали, фактически загнав в уральское «гетто» созданной им же школы. И тем не менее вплоть до конца пребывания на кафедре «он... самозабвенно боролся за свои идеи». Ирония заключалась лишь в том, что «его оппоненты были далеко от Свердловска, а слушатели были его учениками и единомышленниками»[103].
* Несмотря на постоянные конфликты с академическим официозом, Сюзюмов до конца дней, судя по заметкам знавшего его А.П. Каждана, оставался убежденным сталинистом и даже собственное попадание в жернова репрессий мог воспринимать в парадоксально византийском преломлении - местные феодальные магнаты упрятали его в тюрьму, а император (Сталин) освободил.
Вл.Рыжковский про Поршнева (2009) https://mskolov.livejournal.com/155690.html
Сов.медиевистика по Рыжковскому - в частн. о Сюзюмове https://mskolov.livejournal.com/162185.html
* ...Но, несмотря на такой исключительный успех томского периферийного проекта /А.И. Данилова/, образ всезнающего центра (прежде всего Москвы, но также и Ленинграда), безусловно, стал важной и обязательной точкой отсчета в воображаемой географии советской медиевистики. Искусственная «нищета» периферии, подпитывая эксклюзивные настроения в среде столичных ученых и одновременно способствуя закреплению специфических взаимоотношений по линии центр-периферия, стала одной из важных составляющих новой архитектуры исторической науки послесталинского Советского Союза.
* ...В плоскости теории [советской медиевистики] нужно было избавиться от излишнего внимания к классовой модели анализа (вроде пресловутой «революции рабов») и найти свое, медиевистское, которое открывало «больший простор для изучения общества как целого»[Гутнова Е.В. Пережитое. С. 292.].
* ...Попытка Гуревича разобраться и с методологическими основами этой конструкции /генезиса феодализма?/, и, следовательно, с характером вклада «учителей» (например, всеми уважаемого А.И. Неусыхина) именно потому и вызывала такое острое неприятие что в конце 1960-х, что в начале 2000-х годов, что он осмеливался «ворошить прошлое» (вместо молчаливого и «сопереживательного» его принятия), обращаться к весьма малопочтенным сторонам данного консенсуса, ставить под сомнение не просто ряд концептуальных положений, а всю травматичность их недобровольного вменения.
* Важно другое: самоограничение и дисциплинирование оказываются столь же характерными чертами оттепели, что и готовность к интеллектуальной дискуссии. Возможно, в этом кроется и ключ к пониманию историографической ситуации 1970-х годов, помимо давления Трапезникова, Ягодкина, Федосеева и присных, а также их борьбы со всем тем, что хотя бы отдаленно напоминало о «пражской весне». #Оттепель #историяСССР
* Тот всегда несколько неопределенный «марксизм», которым до конца 1980-х призывали овладевать советских медиевистов (и историков вообще), на деле имел множество идеологических и историографических обличий - до середины 1930-х годов это был «антиэксплоататорский» марксизм Покровского и его последователей, затем это был уже «ждановский» патриотический канон (с упором на прогресс и ведущую роль то государства - желательно русского, - то «народных масс»), а с середины 1950-х он сменился более гибким и растяжимым (условно) «сусловским» марксизмом, куда более озабоченным своими внешними границами (борьбой с ревизионистами и фальсификаторами), чем гомогенностью все более разрыхляемого теоретического «ядра». И если в Поршневе действительно было много от этих первых двух идейных формообразований, то послесталинскому канону, все сильнее подмораживающемуся в идеологии и одновременно вполне позитивистскому по методологии, идеально соответствовали Данилов, Гутнова (автор специального пособия о подходах Маркса и Энгельса к средневековой истории[93]), и Удальцова[94], со всем набором их разнообразных административных и академических регалий.
* Для медиевистов Москвы после сессии 1966 года Сюзюмов стал, как отмечает М.А. Поляковская, persona non grata[102]... Его концепцию высокомерно и немногословно отвергали, на письма не отвечали, фактически загнав в уральское «гетто» созданной им же школы. И тем не менее вплоть до конца пребывания на кафедре «он... самозабвенно боролся за свои идеи». Ирония заключалась лишь в том, что «его оппоненты были далеко от Свердловска, а слушатели были его учениками и единомышленниками»[103].
* Несмотря на постоянные конфликты с академическим официозом, Сюзюмов до конца дней, судя по заметкам знавшего его А.П. Каждана, оставался убежденным сталинистом и даже собственное попадание в жернова репрессий мог воспринимать в парадоксально византийском преломлении - местные феодальные магнаты упрятали его в тюрьму, а император (Сталин) освободил.