На «Родословные абсолютистского государства». Это про которую Илья Смирнов писал, что книга А. «Переходы от античности к феодализму» "задумывалась в качестве пролога к более объемному исследованию: «Родословные абсолютистского государства». Эти две книги в конечном итоге выражают одну и ту же мысль. Связь между античностью и феодализмом, с одной стороны, и абсолютизмом с другой, - сразу не очевидна." В последней упомянутой книге, как отмечает Лахман: "Андерсон фокусирует свое внимание на абсолютистском государстве как сфере классового конфликта и социальной трансформации в период между «черной смертью» и возникновением капитализма." В ней он также полагает, что абсолютистское государство было ответом аристократии на кризис XIV в. Ричард Лахман указывает, что Андерсон делает акцент на классовой борьбе между знатью и крестьянством, тогда как конфликт между аристократами считает второстепенным по значению. /М. С. Смотри, кстати, подмеченое мною в прошлом посте про Поршнева./
* военная конкуренция среди централизованных государств приводила к сосредоточению сил и финансов в абсолютистском государстве: аристократы должны были подчиниться ему, чтобы не попасть под власть иностранных государей.
* Новые военные реальности были решающими для детерминации природы английской политики. Англия была демилитаризована в XVI в., поскольку все ресурсы были направлены на создание военного флота, с помощью которого она контролировала морскую торговлю, что благоприятно сказалось на развитии ее буржуазии.
* Андерсон полагает, что в Японии аристократическая организация и автономия городов придали феодализму черты, родственные западноевропейскому средневековью. Андерсон отказывается от традиции рассмотрения Англии XVII в. как своего рода черного ящика: на входе сильный король и слабый парламент, на выходе слабый король и ограниченное бюрократическое правительство.
* Лэчмэн резюмирует позицию Андерсона, сводя его видение развития абсолютизма к пяти шагам: 1) классовый конфликт между аристократией и крестьянством после «черной смерти» привел к реорганизации аристократии; 2) законное политическое насилие стало прерогативой абсолютистских государств; 3) различие форм государств Западной и Восточной Европы было предопределено тремя факторами - организацией аристократии в сословия, автономией городов и внешним военным давлением; 4) форма каждого из государств детерминировала степень и объем подчинения буржуазного класса опеке абсолютизма и 5) буржуазия опрокинула абсолютистские государства в Западной Европе, сделав возможным свободное развитие капитализма.
* Элиты становились буржуазными в ходе долгой цепи конфликтов.
https://cyberleninka.ru/article/n/2004-04-009-lechmen-r-sravneniya-vnutri-odnoy-sotsialnoy-formatsii-kriticheskaya-otsenka-knigi-proishozhdenie-absolyutistskogo Бонусом из ещё одной рецензии на «Капиталистов поневоле» Лахмана
* Основные точки зрения, представленные в дискуссии (преимущественно среди марксистов), от которой отталкивался Бреннер, тяготели к двум противоположным взглядам на природу феодализма. Докапиталистический социальный порядок рассматривается либо как состояние застоя, стагнации и перманентного конфликта, блокирующего экономический рост, либо как специфический способ производства, в рамках которого происходит борьба классов, постепенно приводящая к кризису и трансформации феодального порядка. Первый подход описывает генезис капитализма как результат влияния внешних факторов - «вольного воздуха» городов, дальней торговли и мирового рынка. Второй подход концентрируется на изучении феодальной динамики как источника социального изменения. /М. С. Первый подход - чепуха./
* Тем не менее, вплоть до 1960-х гг. в дискуссии доминировало «внешнее» объяснение генезиса капитализма. /М. С. Потому что он и к Марксу восходил?
https://new-rabochy.livejournal.com/1751703.html /
* Идея Бреннера заключалась в следующем: чума 1348-1350 гг., получившая название «чёрная смерть», унесла жизни более трети европейского населения и погрузила аграрные экономики Европы в состояние кризиса. Демографический спад наблюдался по всей Европе, однако институциональная реакция на кризис варьировалась в зависимости от уровня организованности феодальных классов. В Восточной Европе крестьяне были повторно закрепощены, что впоследствии не позволило восточноевропейским монархам выстроить автономное от дворян государство, оснащённое независимым бюрократическим аппаратом и использующее крестьян как источник налоговых поступлений и военной силы без посредства феодалов. В Западной Европе общинная солидарность крестьян помешала лендлордам усилить эксплуатацию, в результате возник ряд институциональных форм, существенно расширивших личную и экономическую свободу крестьян. Тем не менее, перестав быть крепостными, они не стали пролетариями.
* Лахман рассматривает манориальное землевладение Англии как результат институционализации отношений власти между производящим классом крестьян и тремя элитами - короной, Церковью и лендлордами, - каждая из которых владела определённой долей прибавочного продукта, юридических и фискальных полномочий. Кроме того, каждая элита стремилась создать независимый аппарат контроля и эксплуатации, что отразилось на сложной структуре распределения трудовых и денежных повинностей крестьян, а также на организации судебной системы [Lachmann 1985: 349-378]. Этот баланс сил, реализовавшийся в структуре манора, привела в движение «чёрная смерть». Реформация Генриха VIII и ликвидация монастырей запустили новый этап конфликта элит, где ставкой были имущество и власть, принадлежавшие Церкви. Заграничные войны привели корону к фискальному кризису, потребовавшему оптимизации налогообложения и создания автономного репрессивного аппарата. Возникший в Англии горизонтальный абсолютизм стал результатом усилий короны подчинить себе национальную Церковь и завладеть монополией на организованное насилие, уничтожив частные армии местных магнатов. Корона была вынуждена объединиться с лендлордами, чтобы подавить Церковь как конкурирующую элиту. Исчезновение Церкви как значимого игрока на местном уровне, в свою очередь, открыло возможности для формирования класса джентри, окончательно перестроившего отношения в аграрном секторе. Итогом трансформации стала частная собственность на землю и труд, а рынок появился как разрешение феодального конфликта. /М. С. Мне вот тут опять Поршнев из прошлого поста вспомнился. Неужели что-то в этом есть, что эксплуататоры создали (развивали в данном русле полученную в наследство) идеологию к своей пользе, за сохранность их порядков. Сковывавшую потому и умы. А снеся ее вот так, полуслучайно, раскрепостили и науку? Нет, мне все же кажется, что это скорее просто деталь, частность. Да, поспособствовавшая, возможно, но не определяющая. Не произошло бы так - сложилось бы по-другому. Например, под влиянием кризиса от внешнего источника, тоже полуслучайного. Да, диалектика, привет
Sophia-picus./
* /Вспоминают там про «средний класс - двигатель демократизации»; а может, что-то в этом и было на том переходе
https://new-rabochy.livejournal.com/1859666.html?thread=89525330#t89525330 /
* Почему европейские торговые города, сотни из которых добились фактической автономии и определённых формальных гарантий в XII-XIV веках, не повели за собой Европу и к XVI веку были поглощены более крупными политическими образованиями? Как объяснить перемещение центра миросистемы из Италии в Нидерланды, а затем в Британию? Насколько в действительности капиталистическое развитие Европы зависело от силы государственной бюрократии, империализма, заморской торговли, демографических волн и технологических инноваций? Каков реальный вклад протестантской этики и рационализации в образование «современности»? Наконец, как объяснить пространственно-временные вариации капитализма (отставание одних стран и ускоренное развитие других) в Европе Нового времени? Ликвидации такого рода разрывов, в общем, и посвящена книга.
* В первой главе констатируется: «Что-то произошло в Западной Европе в XV-XVIII вв.» [Лахман 2010:19], - и коротко обрисовываются основные перемены в повседневной жизни, культуре, экономике и демографии Европы раннего Нового времени. Содержание первой главы проще всего охарактеризовать, перефразируя заголовок знаменитой работы Б. Латура: «Новое время было!»
* капитализм, по Лахману, - артефакт феодальных конфликтов.
* Лахман показывает, как сначала борьба французских и бургундских королей, германских императоров и римского папства, закончившаяся геополитическим патом, обеспечила условия для автономии итальянских городов Ренессанса, а затем конфликт элит на локальном уровне запустил развитие городской торговли и рациональных предпринимательских техник, определив институциональную специфику сформировавшихся институтов и пределы городского капитализма. Критически важным здесь оказывается случай Флоренции: отрезанные от сверхприбылей транснациональной торговли флорентийские элиты были вынуждены сосредоточиться на производстве шерсти и шёлка, а также на финансовом обеспечении Папы. Флоренция показательна ещё и тем, что на протяжении нескольких веков была очагом конфликта элит, в ходе которого они время от времени «опускались» (rising down)9, обращаясь за помощью к иерархически нижестоящим группам. В результате власть переходила от аристократии к патрициату, а затем к новым элитам, каждая из которых, добиваясь гегемонии, пыталась блокировать следующий этап конфликта, угрожающий достигнутым преимуществам
* Лахман оценивает Реформацию как момент «стратегического перелома» европейской истории
* В пятой главе Лахман показывает, что колониальная торговля и империализм также нельзя считать решающими факторами, определившими развитие миросистемы. Капиталистические рынки раннего Нового времени ещё не были столь сильно взаимозависимы, чтобы сыграть решающую роль в процессе европейского перехода.
* Испания, беспрецедентно обогатившаяся от захвата американских территорий, в XVII веке пережила абсолютный и относительный финансовый крах. Структура голландского конфликта элит сначала позволила купеческой олигархии обогатиться от колониальной торговли, а затем отсутствие внутренней конкуренции «заморозило» социальную структуру и привело к торговому застою. Пальма первенства перешла к Британии. Анализ конфликта элит показывает, как государственные структуры Испании и Нидерландов блокировали конкуренцию в европейской экономике, и объясняет смещение гегемонии в миросистеме, не удовлетворяясь его простой констатацией (за это Лахман критикует Ф. Броделя и И. Валлерстайна).
* возникающим капиталистическим аграрным отношениям XVII века. /М. С. "Торговый капитализм" - чепуха
https://mskolov.livejournal.com/112873.html /
* В седьмой главе Ричард Лахман, наконец, добирается и до веберовского тезиса о протестантской этике. Опираясь на современные исследования протестантизма, акцентирующие внимание на разнообразии его этических и политико-теологических импликаций, равно как и на различиях групп-носителей протестантской идеологии, Лахман также использует эмпирическую статистику судов над ведьмами и колдунами, чтобы показать пределы рациональности в постреформационную эпоху. «Нерациональные» магические практики и народные суеверия оказались на редкость живучими даже после Реформации, а средневековые европейцы, настаивает Лахман, были ничуть не менее рациональны, чем их потомки. Этим и объясняется динамика репрессий, предпринятых элитами в отношении колдунов и ведьм: идеологическое разнообразие и последующая унификация отражают процессы структурной трансформации и конфликта элит, ставкой в котором были полномочия отправления духовной власти. /М. С. О! (См. выше.)/
* Результат масштабной и кропотливой работы Ричарда Лахмана не прошёл незамеченным: его книга трижды удостаивалась наград Американской социологической ассоциации (в 2001, 2002 и 2003 гг.).
* Теория конфликта элит ближе к марксизму «политическому», в духе Бреннера, однако отличается и от него в том, что первоочередное внимание уделяется не классовому конфликту, а противоборству конкурирующих элит.
* Превосходство «организованного меньшинства над неорганизованным большинством» объясняется структурными условиями
* Средневековые европейцы были ничуть не менее рациональными, чем современные, и сохраняли эту рациональную ориентацию, организуясь в коллективы, утверждает Ричард Лахман. Этот тезис можно поставить под сомнение, ссылаясь, в духе Поланьи [Polanyi 1947], на современную «рыночную ментальность» (как это пытались сделать оппоненты Бреннера)10, неявно присутствующую в самой формулировке модели, или развернуть критику, например, с позиций олсонианской логики коллективного действия [Olson 1971]. Проблема для таких критик (и критиков) состоит в том, что Лахман не просто постулирует рациональность в виде априорной предпосылки анализа. Скорее, он рассматривает все восемь глав «Капиталистов поневоле...» как своего рода развёрнутое доказательство этого тезиса. Таким образом, единственным адекватным контраргументом может стать лишь столь же обстоятельная и убедительная реконструкция европейской истории Нового времени, основанная на других предпосылках. Отдавая должное Поланьи и Олсону, приходится всё же признать, что их идеи пока не стали основой для моделей, сопоставимых с лахмановской, по масштабу, объяснительной силе и широте спектра возможных приложений.
* Лахман полагает, что историю Европы определили «не визионеры, не великие стратеги, не навязчиво-маниакальные протестанты» [Лахман 2010: 411]. Это сделали рациональные и осторожные элиты, стремящиеся как можно дольше воспроизводить свои господствующие позиции даже ценой потенциальных долгосрочных преимуществ (например, ценой «правильного» или «более справедливого» капитализма), и не менее рациональные и осмотрительные производящие классы, точно так же не готовые пожертвовать столь редко открывающимися возможностями изменить своё положение к лучшему.
https://cyberleninka.ru/article/n/tupiki-i-povoroty-istoricheskogo-analiza-rannego-kapitalizma-kapitalisty-ponevole-r-lahmana-retsenziya-na-knigu-lahman-r-2010-kapitalisty