Ученый-марксист Б.Ф.Поршнев (продолжение)
Почувствовал насущную необходимость дочитать поршневское, начатое здесь https://mskolov.livejournal.com/97503.html (Вите О. Т. Б. Ф. Поршнев: опыт создания синтетической науки об общественном человеке и человеческом обществе // Полития. 1998. №3.)
* Наиболее важным, с точки зрения Поршнева, является как раз анализ классового антагонизма в те длительные периоды, когда он не прорывается на поверхность в виде открытого противостояния, прерывающего общественное производство: «В высшей степени наивно думать, что периоды затишья во внутренней жизни феодального общества говорят об исчезновении на это время классового антагонизма. Нет, застойность феодализма - это не сон масс, не отсутствие сил и стимулов для борьбы, а борьба обузданная противоборством, “действие, равное противодействию”. Иными словами, за этой застойностью скрывается огромное напряжение, внутренне характеризующее феодальный мир, хотя и редко выступающее на поверхность. Именно анализ этого внутреннего напряжения и открывает научный путь к объяснению всего конкретного содержания средневековой истории».
Таким образом, поршневская теория классовой борьбы в качестве своего предмета имеет не столько видимые проявления открытых классовых конфликтов, сколько «борьбу, обузданную противоборством» и ее влияние на общественную жизнь. /М.С. Полагаю, что Поршнев, конечно, имел перегиб в пользу межклассовой борьбы - невозможной для преодоления при феодализме в смысле победы подчиненного класса./
* В отличие от капитализма, где рабочий, повышая производительность труда в интересах улучшения своего материального положения, автоматически улучшает и материальное положение капиталиста, при феодализме работа крестьянина с целью улучшения своего положения феодалу не дает ровным счетом ничего. Более того, она прямо враждебна ему, ибо изменяет соотношение необходимого и прибавочного продукта в пользу крестьянина.
* «Крестовые походы были, по крайне мере, вначале, не чем иным, как массовым бегством западноевропейских крестьян, санкционированным церковью, но вызванным исчерпанием возможностей внутренней колонизации и утяжелением феодального гнета...»
* «Было бы совершенно неверно думать, что крестьянин впервые понес свои продукты в город продавать на рынке потому, что феодал потребовал с него вместо натурального продукта - деньги. Нет, наоборот, феодалы начали требовать ренту в деньгах лишь после того, как деньги стали позвякивать в карманах у крестьян, хотя бы и исправно вносивших ренту отработкой или продуктами. До этого наличие денег (или покупных товаров) свидетельствовало о принадлежности человека к общественным “верхам”».
* /М.С. Замечание Вите, камешек в огород демократии, на самом деле./ А что касается собственных обязательств [современного] государства, то ведь оно взяло их на себя по своей воле, а не по поручению этих граждан, требовавших, скажем, централизованного перераспределения части их доходов. /М.С. В смысле, что за налоги мы не голосовали, чтобы их с нас взымали. А если бы голосовали, люди, скорее всего, голосовали бы против них - уж точно против их увеличения./
* "более интенсивно переселялось в феодальном обществе население из тех районов, где феодальная эксплуатация имела тенденцию подняться выше, чем в других местах, где, следовательно, классовый антагонизм был острее"
* Поршнев подчеркивает «социальную сторону» в начавшемся в конце XIX в. переходе к империализму. Во-первых, это внешние захваты, создание колониальных империй. Во-вторых, это образование монополий.
* Поршнев также выделяет насилие как первый системообразующий фактор классового общ-ва
* «Можно сказать, что глубоко скрытым существом аппарата государственной власти всегда, во всех классовых антагонистических обществах, была монополия на обуздание, подавление, включая в первую очередь монополию на умерщвление людей... С монополией на умерщвление связана и монополия на заточение (плен, тюрьма), а также на захват имущества (налоги, конфискация, добыча). Сплошь и рядом государство этим и ограничивается. Но корень - монополия на умерщвление, хотя бы умерщвление длительное время и оставалось всего лишь угрозой. В древности и в средние века монополия на умерщвление рассредоточивалась в руки крупнейших представителей господствующего класса; это значит, что они имели частицу государственной власти. Массы угнетенного народа, добиваясь изменения своего социального положения, вынуждены были прибегать к вооруженному сопротивлению и восстанию, логикой прогресса подводились к необходимости выбить оружие из рук защищающего данный порядок государства, нарушить его монополию на умерщвление. Уничтожая старый порядок, буржуазная революция сама в разной мере присваивала себе, сначала в форме террора, монополию на умерщвление» /М.С. К роли гос-ва./
* Поршнев анализирует различные аспекты процесса становления феодального государства: формирование «феодальной иерархии», политическую раздробленность, распространение государственной власти на территории массовой крестьянской миграции, наконец, неумолимо нарастающую централизацию государственной власти.
* Поршнев на множестве примеров показывает, что в яркой средневековой истории, борьбе различных социальных групп феодального общества, включая и группы господствующего класса, победа оказывалась за теми из них, которые могли в большей мере, чем другие, опереться на потенциал крестьянского сопротивления. Это было возможно либо за счет (хотя бы и частичного) привлечения крестьянских масс на свою сторону, либо, наоборот, за счет повышенного уровня их сопротивления группам соперников. Большинство централизованных феодальных государств возникли в ходе соперничества между крупнейшими феодалами именно таким образом.
* Поршнев специально останавливается на том, как формирующееся централизованное государство утилизирует часть потенциала крестьянского сопротивления, направленного как против своих, так и против иноземных феодалов: «Королевская власть приобретала авторитет в глазах народных масс, поскольку она объявляла войну реально существующим органам принуждения, т.е. более мелким феодальным государственным образованиям, - герцогствам, княжествам. Народ имел полное право считать: враг моего врага - мой друг»
* Рассмотрение феодального государства приводит Поршнева к выводу, что «основная социологическая проблема» все еще не решена: «Потенциальная сила народного напора на феодализм неизбежно больше, чем сила феодального государства (если брать вопрос в длительной исторической перспективе). Значит не учтя дополнительно сложнейшие идеологические факторы, в частности, нечто такое на первый взгляд “нематериальное”, как религия, мы не сможем объяснить, как феодализм все же держался много столетий, не рушась под напором эксплуатируемой крестьянской массы»83. /М.С. Третьестепенный это фактор. Первостепенный, материалистический - что попросту в конкурентном обществе на той стадии достигнутого уровня производительности труда, примитивном ведь, и нельзя было разрешить классовое противоречие во внеклассовое!.. Вот чему люди починялись - силе, опирающейся на необходимость. А не на возникающие в связи с этим идеи.../
* Учение о грехе не только обезоруживало крестьянство, но и вооружало его противников: «Поскольку восстание есть стихия сатаны - здесь не должно быть места пощаде; не только право, но долг христианина - разить мятежников мечом» /"ибо нет власти не от Бога"; М.С. просто как иллюстрация к тому, как важен рационализм - или же будет вот это вот мракобесие./
* Поршнев: "чем меньше развита способность логического опровержения и самостоятельного привлечения новых фактов, тем легче поддается сознание связыванию понятий, хотя бы на самом деле друг другу противоречащих. Этим и пользовалась религиозная проповедь" /М.С. К застойности средневековой мысли?/
* "С первых веков своего существования христианская религия защищала земные порядки тем путем, что отвергала их, хулила здешний мир, как порочный и подлежащий уничтожению, строила ему смелую антитезу в перспективе: наступит день, когда осуществятся народные чаяния справедливости, угнетатели будут наказаны, все будут равны. Это будет “божие царство” - прямая противоположность земной действительности, “земному граду”"
* Поршнев подчеркивает генетическую связь, если можно так выразиться, феодального «дискурса» с позднерабовладельческим: «В течение всех средних веков люди считали, что они по-прежнему живут в римском государстве, отождествляли существующие порядки с “Римом” и верили, что низложение “Рима” будет окончательным уничтожением всякого угнетения. Крестьянские массы дышали атмосферой напряженного ожидания этого переворота, который будет “страшным судом” над их притеснителями... /М.С. Собственно, на этот фрагмент я и попал на данный материал, и из-за него и начал читать оный целиком/
* «Христианство, - подводит итог Поршнев, - на протяжении средневековья, будучи могучим рычагом защиты и укрепления феодального строя, вместе с тем на словах не переставало быть идеологией протеста, идеологией отрицания окружающей действительности. Без этого оно непонятно, без этого оно не могло бы служить господствующему классу»
* Главным «спорным» вопросом был вопрос о сроке восстания: «Массы требовали “последнего часа”, “страшного суда” как можно скорее. Но “штаб восстания” требовал выдержки, терпения - до решающего дня, который будет выбран самим вождем, Мессией»
* Церковь брала на себя роль партии, организующей массы для борьбы: «Она как будто давала массам именно то, что им так остро недоставало: общую задачу, единство, словом, преодоление разрозненности. Но это был мираж! На самом деле христианская церковь... стремилась отвести их от борьбы. Она достигала этого тем путем, что относила их освобождение и установление справедливого божьего “тысячелетнего царства” все дальше и дальше в будущее, в жизнь, после воскрешения из мертвых, в потустороннюю жизнь»
* В этом и была, говорит Поршнев, глубочайшая причина «почти непоколебимой» веры крестьянских масс в загробную жизнь и воскрешение мертвых: «Это бессрочное “завтра” связывалось в их сознании с революционным переворотом, в котором каждому из них хотелось принять личное участие, с установлением лучшей жизни, которой каждый из них хотел дождаться. А уж церковь, так сказать, заодно заставляла веровать и в страшные загробные муки, ожидающие “грешников”, восстающих до срока, непокорных ей»
* «Гигантскую подрывную силу скрывали в себе и попытки крестьянского сознания вырваться из христианского плена путем апелляции к “старине”. Авторитет “исконности”, “древности” был для крестьянина не мене могуч, чем авторитет “ума”...Сколько ни клеймила церковь все, предшествовавшее христианству, как античное и варварское как “языческое”, его пережитки и смутные воспоминания тайно будили доверие к себе в крестьянском мозгу - именно благодаря своей “извечности”, “исконности”. Привлекали доверие и предание о первоначальном, “чистом” христианстве»
* Вторым важнейшим направлением расшатывания идеологической монополии церкви были ереси. Поршнев объясняет, что в ереси главным является не позитивное содержание, а ее негативная направленность на разрушение авторитета вероучения-монополиста: «“Ересь” - это отрицание того или иного, пусть даже второстепенного пункта в установленном вероучении и культе. Именно вследствие полной спаянности, “универсализма” средневекового христианского вероучения достаточно было отвергнуть не все его догматы, а любую деталь, чтобы тормоз оказался сброшенным. Раз в нем ложно что-нибудь, значит есть другое, истинное вероучение, в котором ничто не ложно, следовательно, эта официальная церковь - обманщица. А если она обманщица, значит она слуга сатаны, и ее, как и всех, кого она защищает, христиане обязаны побивать мечом. Значит можно и должно восстать. Вот как объясняется тот удивительный на первый взгляд парадокс, что большие народные движения в средние века подчас начинались по поводу совершенно пустякового спора о том, как правильно следует причащаться, креститься и т.д. Такой спор, разумеется, не был причиной восстания, но он сбрасывал тот тормоз, которым церковь сдерживала восстание» /М.С. Любопытно!/
* Поршнев выделяет четыре важнейших направления «ревизии» важнейших постулатов христианства: «Во-первых, ереси придавали новое толкование принципу “живи не для себя”»104, распространяя его на всех, включая господствующие классы. “Во-вторых, ереси пересматривали учение о грехе. Они по крайней мере устраняли тезис, что всякий грех произошел из восстания... Нередко в ересях прорывались бурные попытки легализовать отдельные вида “греха” и даже вообще все грехи, как символизация законности восстания»
* «В-третьих, ереси требовали... точного и близкого срока обещанного переворота. Множество крестьянских движений отмечено чертой мессианизма, т.е. верой, что Мессия уже пришел или непосредственно должен появиться... В-четвертых, ереси настаивали на том, что божие царство, царство равенства и справедливости, установится не на небе, а на земле, не среди мертвых, а среди живых, во плоти людей»
* Поршнев отмечает огромное значение самостоятельного духовного творчества народа, т.е. крестьянства, не только в содержательном отношении, но и в качестве силы, расшатывающей духовную монополию церкви: «Если мы хотим полностью понять роль народа в духовной жизни средних веков, мы не должны ограничиваться поисками и изучением особой народной культуры: фольклора и т.п. Не менее важно изучать роль народа в расшатывании господствующей культуры - авторитета официальной церкви... Отказ простых людей думать так, как учат верхи, но и неспособность низов создать собственную идеологию, - таков механизм развития средневековой культуры»
* Поршнев вновь и вновь подчеркивает, что все сдвиги, в том числе в культуре, в духовной жизни, которые происходили в феодальном обществе, были вызваны непрекращающимся, нарастающим сопротивлением трудящихся эксплуатации, их борьбой против идеологических оков, парализующих это сопротивление: «Средневековая христианская культура оставалась бы веками неподвижной, окостеневшей, не знала бы никаких расколов и бурь, если бы простой народ пребывал впокое и повиновении. Но он то восставал открыто, то обнаруживал скрытое недовольство, неподатливость церковной проповеди, ту или иную степень недоверия. Это и только это рано или поздно заставляло образованные верхи вступать в идейные битвы между собой. Что-либо новое, что-либо хоть ограниченно передовое возникало в культуре и мировоззрении образованных верхов средневекового общества только потому, что внизу шевелилась и вздыхала огромная масса “темного” народа»
(Не дочитано.)
* Наиболее важным, с точки зрения Поршнева, является как раз анализ классового антагонизма в те длительные периоды, когда он не прорывается на поверхность в виде открытого противостояния, прерывающего общественное производство: «В высшей степени наивно думать, что периоды затишья во внутренней жизни феодального общества говорят об исчезновении на это время классового антагонизма. Нет, застойность феодализма - это не сон масс, не отсутствие сил и стимулов для борьбы, а борьба обузданная противоборством, “действие, равное противодействию”. Иными словами, за этой застойностью скрывается огромное напряжение, внутренне характеризующее феодальный мир, хотя и редко выступающее на поверхность. Именно анализ этого внутреннего напряжения и открывает научный путь к объяснению всего конкретного содержания средневековой истории».
Таким образом, поршневская теория классовой борьбы в качестве своего предмета имеет не столько видимые проявления открытых классовых конфликтов, сколько «борьбу, обузданную противоборством» и ее влияние на общественную жизнь. /М.С. Полагаю, что Поршнев, конечно, имел перегиб в пользу межклассовой борьбы - невозможной для преодоления при феодализме в смысле победы подчиненного класса./
* В отличие от капитализма, где рабочий, повышая производительность труда в интересах улучшения своего материального положения, автоматически улучшает и материальное положение капиталиста, при феодализме работа крестьянина с целью улучшения своего положения феодалу не дает ровным счетом ничего. Более того, она прямо враждебна ему, ибо изменяет соотношение необходимого и прибавочного продукта в пользу крестьянина.
* «Крестовые походы были, по крайне мере, вначале, не чем иным, как массовым бегством западноевропейских крестьян, санкционированным церковью, но вызванным исчерпанием возможностей внутренней колонизации и утяжелением феодального гнета...»
* «Было бы совершенно неверно думать, что крестьянин впервые понес свои продукты в город продавать на рынке потому, что феодал потребовал с него вместо натурального продукта - деньги. Нет, наоборот, феодалы начали требовать ренту в деньгах лишь после того, как деньги стали позвякивать в карманах у крестьян, хотя бы и исправно вносивших ренту отработкой или продуктами. До этого наличие денег (или покупных товаров) свидетельствовало о принадлежности человека к общественным “верхам”».
* /М.С. Замечание Вите, камешек в огород демократии, на самом деле./ А что касается собственных обязательств [современного] государства, то ведь оно взяло их на себя по своей воле, а не по поручению этих граждан, требовавших, скажем, централизованного перераспределения части их доходов. /М.С. В смысле, что за налоги мы не голосовали, чтобы их с нас взымали. А если бы голосовали, люди, скорее всего, голосовали бы против них - уж точно против их увеличения./
* "более интенсивно переселялось в феодальном обществе население из тех районов, где феодальная эксплуатация имела тенденцию подняться выше, чем в других местах, где, следовательно, классовый антагонизм был острее"
* Поршнев подчеркивает «социальную сторону» в начавшемся в конце XIX в. переходе к империализму. Во-первых, это внешние захваты, создание колониальных империй. Во-вторых, это образование монополий.
* Поршнев также выделяет насилие как первый системообразующий фактор классового общ-ва
* «Можно сказать, что глубоко скрытым существом аппарата государственной власти всегда, во всех классовых антагонистических обществах, была монополия на обуздание, подавление, включая в первую очередь монополию на умерщвление людей... С монополией на умерщвление связана и монополия на заточение (плен, тюрьма), а также на захват имущества (налоги, конфискация, добыча). Сплошь и рядом государство этим и ограничивается. Но корень - монополия на умерщвление, хотя бы умерщвление длительное время и оставалось всего лишь угрозой. В древности и в средние века монополия на умерщвление рассредоточивалась в руки крупнейших представителей господствующего класса; это значит, что они имели частицу государственной власти. Массы угнетенного народа, добиваясь изменения своего социального положения, вынуждены были прибегать к вооруженному сопротивлению и восстанию, логикой прогресса подводились к необходимости выбить оружие из рук защищающего данный порядок государства, нарушить его монополию на умерщвление. Уничтожая старый порядок, буржуазная революция сама в разной мере присваивала себе, сначала в форме террора, монополию на умерщвление» /М.С. К роли гос-ва./
* Поршнев анализирует различные аспекты процесса становления феодального государства: формирование «феодальной иерархии», политическую раздробленность, распространение государственной власти на территории массовой крестьянской миграции, наконец, неумолимо нарастающую централизацию государственной власти.
* Поршнев на множестве примеров показывает, что в яркой средневековой истории, борьбе различных социальных групп феодального общества, включая и группы господствующего класса, победа оказывалась за теми из них, которые могли в большей мере, чем другие, опереться на потенциал крестьянского сопротивления. Это было возможно либо за счет (хотя бы и частичного) привлечения крестьянских масс на свою сторону, либо, наоборот, за счет повышенного уровня их сопротивления группам соперников. Большинство централизованных феодальных государств возникли в ходе соперничества между крупнейшими феодалами именно таким образом.
* Поршнев специально останавливается на том, как формирующееся централизованное государство утилизирует часть потенциала крестьянского сопротивления, направленного как против своих, так и против иноземных феодалов: «Королевская власть приобретала авторитет в глазах народных масс, поскольку она объявляла войну реально существующим органам принуждения, т.е. более мелким феодальным государственным образованиям, - герцогствам, княжествам. Народ имел полное право считать: враг моего врага - мой друг»
* Рассмотрение феодального государства приводит Поршнева к выводу, что «основная социологическая проблема» все еще не решена: «Потенциальная сила народного напора на феодализм неизбежно больше, чем сила феодального государства (если брать вопрос в длительной исторической перспективе). Значит не учтя дополнительно сложнейшие идеологические факторы, в частности, нечто такое на первый взгляд “нематериальное”, как религия, мы не сможем объяснить, как феодализм все же держался много столетий, не рушась под напором эксплуатируемой крестьянской массы»83. /М.С. Третьестепенный это фактор. Первостепенный, материалистический - что попросту в конкурентном обществе на той стадии достигнутого уровня производительности труда, примитивном ведь, и нельзя было разрешить классовое противоречие во внеклассовое!.. Вот чему люди починялись - силе, опирающейся на необходимость. А не на возникающие в связи с этим идеи.../
* Учение о грехе не только обезоруживало крестьянство, но и вооружало его противников: «Поскольку восстание есть стихия сатаны - здесь не должно быть места пощаде; не только право, но долг христианина - разить мятежников мечом» /"ибо нет власти не от Бога"; М.С. просто как иллюстрация к тому, как важен рационализм - или же будет вот это вот мракобесие./
* Поршнев: "чем меньше развита способность логического опровержения и самостоятельного привлечения новых фактов, тем легче поддается сознание связыванию понятий, хотя бы на самом деле друг другу противоречащих. Этим и пользовалась религиозная проповедь" /М.С. К застойности средневековой мысли?/
* "С первых веков своего существования христианская религия защищала земные порядки тем путем, что отвергала их, хулила здешний мир, как порочный и подлежащий уничтожению, строила ему смелую антитезу в перспективе: наступит день, когда осуществятся народные чаяния справедливости, угнетатели будут наказаны, все будут равны. Это будет “божие царство” - прямая противоположность земной действительности, “земному граду”"
* Поршнев подчеркивает генетическую связь, если можно так выразиться, феодального «дискурса» с позднерабовладельческим: «В течение всех средних веков люди считали, что они по-прежнему живут в римском государстве, отождествляли существующие порядки с “Римом” и верили, что низложение “Рима” будет окончательным уничтожением всякого угнетения. Крестьянские массы дышали атмосферой напряженного ожидания этого переворота, который будет “страшным судом” над их притеснителями... /М.С. Собственно, на этот фрагмент я и попал на данный материал, и из-за него и начал читать оный целиком/
* «Христианство, - подводит итог Поршнев, - на протяжении средневековья, будучи могучим рычагом защиты и укрепления феодального строя, вместе с тем на словах не переставало быть идеологией протеста, идеологией отрицания окружающей действительности. Без этого оно непонятно, без этого оно не могло бы служить господствующему классу»
* Главным «спорным» вопросом был вопрос о сроке восстания: «Массы требовали “последнего часа”, “страшного суда” как можно скорее. Но “штаб восстания” требовал выдержки, терпения - до решающего дня, который будет выбран самим вождем, Мессией»
* Церковь брала на себя роль партии, организующей массы для борьбы: «Она как будто давала массам именно то, что им так остро недоставало: общую задачу, единство, словом, преодоление разрозненности. Но это был мираж! На самом деле христианская церковь... стремилась отвести их от борьбы. Она достигала этого тем путем, что относила их освобождение и установление справедливого божьего “тысячелетнего царства” все дальше и дальше в будущее, в жизнь, после воскрешения из мертвых, в потустороннюю жизнь»
* В этом и была, говорит Поршнев, глубочайшая причина «почти непоколебимой» веры крестьянских масс в загробную жизнь и воскрешение мертвых: «Это бессрочное “завтра” связывалось в их сознании с революционным переворотом, в котором каждому из них хотелось принять личное участие, с установлением лучшей жизни, которой каждый из них хотел дождаться. А уж церковь, так сказать, заодно заставляла веровать и в страшные загробные муки, ожидающие “грешников”, восстающих до срока, непокорных ей»
* «Гигантскую подрывную силу скрывали в себе и попытки крестьянского сознания вырваться из христианского плена путем апелляции к “старине”. Авторитет “исконности”, “древности” был для крестьянина не мене могуч, чем авторитет “ума”...Сколько ни клеймила церковь все, предшествовавшее христианству, как античное и варварское как “языческое”, его пережитки и смутные воспоминания тайно будили доверие к себе в крестьянском мозгу - именно благодаря своей “извечности”, “исконности”. Привлекали доверие и предание о первоначальном, “чистом” христианстве»
* Вторым важнейшим направлением расшатывания идеологической монополии церкви были ереси. Поршнев объясняет, что в ереси главным является не позитивное содержание, а ее негативная направленность на разрушение авторитета вероучения-монополиста: «“Ересь” - это отрицание того или иного, пусть даже второстепенного пункта в установленном вероучении и культе. Именно вследствие полной спаянности, “универсализма” средневекового христианского вероучения достаточно было отвергнуть не все его догматы, а любую деталь, чтобы тормоз оказался сброшенным. Раз в нем ложно что-нибудь, значит есть другое, истинное вероучение, в котором ничто не ложно, следовательно, эта официальная церковь - обманщица. А если она обманщица, значит она слуга сатаны, и ее, как и всех, кого она защищает, христиане обязаны побивать мечом. Значит можно и должно восстать. Вот как объясняется тот удивительный на первый взгляд парадокс, что большие народные движения в средние века подчас начинались по поводу совершенно пустякового спора о том, как правильно следует причащаться, креститься и т.д. Такой спор, разумеется, не был причиной восстания, но он сбрасывал тот тормоз, которым церковь сдерживала восстание» /М.С. Любопытно!/
* Поршнев выделяет четыре важнейших направления «ревизии» важнейших постулатов христианства: «Во-первых, ереси придавали новое толкование принципу “живи не для себя”»104, распространяя его на всех, включая господствующие классы. “Во-вторых, ереси пересматривали учение о грехе. Они по крайней мере устраняли тезис, что всякий грех произошел из восстания... Нередко в ересях прорывались бурные попытки легализовать отдельные вида “греха” и даже вообще все грехи, как символизация законности восстания»
* «В-третьих, ереси требовали... точного и близкого срока обещанного переворота. Множество крестьянских движений отмечено чертой мессианизма, т.е. верой, что Мессия уже пришел или непосредственно должен появиться... В-четвертых, ереси настаивали на том, что божие царство, царство равенства и справедливости, установится не на небе, а на земле, не среди мертвых, а среди живых, во плоти людей»
* Поршнев отмечает огромное значение самостоятельного духовного творчества народа, т.е. крестьянства, не только в содержательном отношении, но и в качестве силы, расшатывающей духовную монополию церкви: «Если мы хотим полностью понять роль народа в духовной жизни средних веков, мы не должны ограничиваться поисками и изучением особой народной культуры: фольклора и т.п. Не менее важно изучать роль народа в расшатывании господствующей культуры - авторитета официальной церкви... Отказ простых людей думать так, как учат верхи, но и неспособность низов создать собственную идеологию, - таков механизм развития средневековой культуры»
* Поршнев вновь и вновь подчеркивает, что все сдвиги, в том числе в культуре, в духовной жизни, которые происходили в феодальном обществе, были вызваны непрекращающимся, нарастающим сопротивлением трудящихся эксплуатации, их борьбой против идеологических оков, парализующих это сопротивление: «Средневековая христианская культура оставалась бы веками неподвижной, окостеневшей, не знала бы никаких расколов и бурь, если бы простой народ пребывал впокое и повиновении. Но он то восставал открыто, то обнаруживал скрытое недовольство, неподатливость церковной проповеди, ту или иную степень недоверия. Это и только это рано или поздно заставляло образованные верхи вступать в идейные битвы между собой. Что-либо новое, что-либо хоть ограниченно передовое возникало в культуре и мировоззрении образованных верхов средневекового общества только потому, что внизу шевелилась и вздыхала огромная масса “темного” народа»
(Не дочитано.)