русское кантри, или два слова о шансоне
Статейка появилась благодаря тому, что о шансоне высказался уважаемый Олег Городецкий (gorodilo), который в качестве основной причины шансонного засилья назвал захлестнувшее страну воровство.
Действительно, «лагерная» среда 30-50 гг. стимулировала развитие шансона, но причины были не столь явны, как может показаться. Не думаю, чтобы среднестатистический обыватель часто пел блатные песни из-за того, что его окружала лагерная действительность; обывателю было что петь и кроме того. Обыватель не признавал наличие репрессий и пел советские песни, которые по художественному уровню мало превосходили блатняк (разве что музыкально). Блатные песни были под негласным запретом, так как принадлежали тому миру, наличие которого не принято было демонстрировать, а наш герой-обыватель был либо неосведомлен, либо не настолько дурак, чтобы совать голову в пасть идеологическому тигру. Нарушали этот запрет две категории граждан: уголовники (по вполне понятным причинам - принадлежности к блатному миру) и интеллигенция (потому что именно таким образом могла выразить свой протест - блатная песня казалась более свободной, чем официальная). Именно поэтому первые опыты Окуджавы, Анчарова, Высоцкого музыкально, интонационно, а часто и тематически соотносились с городским романсом (как смягченно именовали шансон). Текстово - не соотносились, и по этому принципу пошло размежевание двух жанров. Интеллигенция любила больше не сами блатные песни, а стилизацию: там тексту и, особенно, подтексту было где развернуться.
Ресторанный шансон стал развиваться в семидесятые. И уже тогда он имел коренное отличие и от блатной песни, и от стилизации под нее: ресторанный шансон - средство заработать деньги. Поэтому никакие критерии, по которым мы привыкли оценивать искусство, здесь не проходят - вот отличие от авторской песни и интеллигентских стилизаций. Отличие от «фольклорной» блатной песни в том, что ресторанный шансон плевать хотел на попытку выразить чувства. Помните великолепно показанный в «Интервенции» момент столкновения настоящей блатной песни и ресторанной? «Наша работа, - вольно пересказываю я реплику местного главаря бандитов (Ефим Копелян), - трудная работа. Особенно когда всю ночь работаешь. Поэтому обидно, когда плохо поют. Разве так поют бандиты?!» И далее следовал образец того, как поют бандиты, разительно отличающийся от ресторанного шансона.
Итак, задача шансона - сбить побольше бабла. Потому и вынырнул он из ресторанов, где публика побогаче собиралась. Потому и оккупировал радиостанции и умы (умы ли? Ну, пусть будут «умы», раз так привыкли говорить) широких слоев наших простых граждан. Не потому, что кругом воруют (всегда воровали); да и что за странная точка зрения, будто профессия, или род занятий - что вернее, настолько отражается на исполнении песен? Что, моряки у нас только о море поют, а летчики - только о небе? Киношные моряки и летчики - да, настоящие - нет. Просто сейчас ресторанный шансон превратился в часть поп-индустрии, на этих безликих, мутных образцах ширпотреба можно конкретно подняться.
Но что родило спрос, который принялись удовлетворять жени кемеровские, кати огоньки, любы успенские и шушера помельче?
Во-первых, снятие запрета на блатную тематику. Стало можно, и поэтому значительная часть обывателей наконец воссоединилась с тем материалом, который был для нее предназначен.
Во-вторых, сам принцип неискусства, заложенный в шансоне, является единственно приемлемым для тех, кого искусство не волнует.
Для того, чтобы понимать авторскую песню, нужно определенное культурное развитие (не обязательно образование) - восприимчивость к культуре. Для того, чтобы врубиться в рок, нужно быть в некотором смысле маргиналом: асоциализироваться, уметь воспринимать новое, непривычное, опять же иметь культурные запросы. Обыватель же социализирован абсолютно, его все устраивает; нового ему не нужно, движения души и мысли нежелательны. Поэтому обывателя поделили между собой два мощные шоу-направления: эстрада и шансон. Все у них сходно: и клишированные сюжетные схемы, и психологические штампы, и рекламная основа, и сиюминутный спрос. Разница в том, что эстрада обслуживает домохозяйку, вызывает примитивную сентиментальность и слепит внешним блеском - отсюда и пошел феминный тип эстрадника-мужчины. Шансон, напротив, ориентируется на настоящего, типа, мужика, которому противен голубоватый эстрадный оттенок. И водители маршруток сюда попали отнюдь не случайно: довольно массовая «настоящая мужская» профессия, не требующая особого культурного развития, - профессия дальнобойщика (этакая шоферская белая кость). «Маршруточник» завидует дальнобойщику и рядится под него - и вот уже появился не просто шансон, а шоферский шансон! Есть спрос - будет и предложение.
Как ни парадоксально, но у русского шансона есть брат-близнец - кантри. Кантри - это американский шансон, песни простых парней, так же резко противостоящий эстраде. Социальная опора у них одна. Только музыкальная схема американского шансона интереснее, чем у русского. Русский шансон отказался от фольклорных корней, пошел по пути вопиющего примитивизма, что, впрочем, не удивительно: раз можно стричь капусту с минимальными затратами, так в чем же дело?! Фолк-элемент не вошел в шансон не только потому, что требовал экономически необязательного дарования, но и потому, что народная песня в сталинские времена была полностью приватизирована официозом, который блатного брата не жаловал. В Америке такого противопоставления не было, да и развитие кантри там идет издавна и свободно.
Что ждет наш шансон?
Если социальная и политическая ситуация не изменится, то через некоторое время шансонники столкнутся с конкуренцией в своих рядах: обыватель пережрется этой баланды и станет выделять то, что ярче, умрет наиболее отвратительный шансонный принцип - принцип всепобеждающего клише. Платить будут за оригинальность (в понимании, естественно, обывателя). Шансон пойдет по дороге, которую за сто с лишним лет до него протоптало кантри. Если нас снова загонят в лагеря или в какие-то иные идеологические рамки, то шансон выйдет к тому, с чего уже начинал - к подполью, к необязательности формального развития, к паразитарности.
Действительно, «лагерная» среда 30-50 гг. стимулировала развитие шансона, но причины были не столь явны, как может показаться. Не думаю, чтобы среднестатистический обыватель часто пел блатные песни из-за того, что его окружала лагерная действительность; обывателю было что петь и кроме того. Обыватель не признавал наличие репрессий и пел советские песни, которые по художественному уровню мало превосходили блатняк (разве что музыкально). Блатные песни были под негласным запретом, так как принадлежали тому миру, наличие которого не принято было демонстрировать, а наш герой-обыватель был либо неосведомлен, либо не настолько дурак, чтобы совать голову в пасть идеологическому тигру. Нарушали этот запрет две категории граждан: уголовники (по вполне понятным причинам - принадлежности к блатному миру) и интеллигенция (потому что именно таким образом могла выразить свой протест - блатная песня казалась более свободной, чем официальная). Именно поэтому первые опыты Окуджавы, Анчарова, Высоцкого музыкально, интонационно, а часто и тематически соотносились с городским романсом (как смягченно именовали шансон). Текстово - не соотносились, и по этому принципу пошло размежевание двух жанров. Интеллигенция любила больше не сами блатные песни, а стилизацию: там тексту и, особенно, подтексту было где развернуться.
Ресторанный шансон стал развиваться в семидесятые. И уже тогда он имел коренное отличие и от блатной песни, и от стилизации под нее: ресторанный шансон - средство заработать деньги. Поэтому никакие критерии, по которым мы привыкли оценивать искусство, здесь не проходят - вот отличие от авторской песни и интеллигентских стилизаций. Отличие от «фольклорной» блатной песни в том, что ресторанный шансон плевать хотел на попытку выразить чувства. Помните великолепно показанный в «Интервенции» момент столкновения настоящей блатной песни и ресторанной? «Наша работа, - вольно пересказываю я реплику местного главаря бандитов (Ефим Копелян), - трудная работа. Особенно когда всю ночь работаешь. Поэтому обидно, когда плохо поют. Разве так поют бандиты?!» И далее следовал образец того, как поют бандиты, разительно отличающийся от ресторанного шансона.
Итак, задача шансона - сбить побольше бабла. Потому и вынырнул он из ресторанов, где публика побогаче собиралась. Потому и оккупировал радиостанции и умы (умы ли? Ну, пусть будут «умы», раз так привыкли говорить) широких слоев наших простых граждан. Не потому, что кругом воруют (всегда воровали); да и что за странная точка зрения, будто профессия, или род занятий - что вернее, настолько отражается на исполнении песен? Что, моряки у нас только о море поют, а летчики - только о небе? Киношные моряки и летчики - да, настоящие - нет. Просто сейчас ресторанный шансон превратился в часть поп-индустрии, на этих безликих, мутных образцах ширпотреба можно конкретно подняться.
Но что родило спрос, который принялись удовлетворять жени кемеровские, кати огоньки, любы успенские и шушера помельче?
Во-первых, снятие запрета на блатную тематику. Стало можно, и поэтому значительная часть обывателей наконец воссоединилась с тем материалом, который был для нее предназначен.
Во-вторых, сам принцип неискусства, заложенный в шансоне, является единственно приемлемым для тех, кого искусство не волнует.
Для того, чтобы понимать авторскую песню, нужно определенное культурное развитие (не обязательно образование) - восприимчивость к культуре. Для того, чтобы врубиться в рок, нужно быть в некотором смысле маргиналом: асоциализироваться, уметь воспринимать новое, непривычное, опять же иметь культурные запросы. Обыватель же социализирован абсолютно, его все устраивает; нового ему не нужно, движения души и мысли нежелательны. Поэтому обывателя поделили между собой два мощные шоу-направления: эстрада и шансон. Все у них сходно: и клишированные сюжетные схемы, и психологические штампы, и рекламная основа, и сиюминутный спрос. Разница в том, что эстрада обслуживает домохозяйку, вызывает примитивную сентиментальность и слепит внешним блеском - отсюда и пошел феминный тип эстрадника-мужчины. Шансон, напротив, ориентируется на настоящего, типа, мужика, которому противен голубоватый эстрадный оттенок. И водители маршруток сюда попали отнюдь не случайно: довольно массовая «настоящая мужская» профессия, не требующая особого культурного развития, - профессия дальнобойщика (этакая шоферская белая кость). «Маршруточник» завидует дальнобойщику и рядится под него - и вот уже появился не просто шансон, а шоферский шансон! Есть спрос - будет и предложение.
Как ни парадоксально, но у русского шансона есть брат-близнец - кантри. Кантри - это американский шансон, песни простых парней, так же резко противостоящий эстраде. Социальная опора у них одна. Только музыкальная схема американского шансона интереснее, чем у русского. Русский шансон отказался от фольклорных корней, пошел по пути вопиющего примитивизма, что, впрочем, не удивительно: раз можно стричь капусту с минимальными затратами, так в чем же дело?! Фолк-элемент не вошел в шансон не только потому, что требовал экономически необязательного дарования, но и потому, что народная песня в сталинские времена была полностью приватизирована официозом, который блатного брата не жаловал. В Америке такого противопоставления не было, да и развитие кантри там идет издавна и свободно.
Что ждет наш шансон?
Если социальная и политическая ситуация не изменится, то через некоторое время шансонники столкнутся с конкуренцией в своих рядах: обыватель пережрется этой баланды и станет выделять то, что ярче, умрет наиболее отвратительный шансонный принцип - принцип всепобеждающего клише. Платить будут за оригинальность (в понимании, естественно, обывателя). Шансон пойдет по дороге, которую за сто с лишним лет до него протоптало кантри. Если нас снова загонят в лагеря или в какие-то иные идеологические рамки, то шансон выйдет к тому, с чего уже начинал - к подполью, к необязательности формального развития, к паразитарности.