БЕГСТВО ОТ ЛИРИКИ. ИГОРЬ БЕЛЫЙ
Что ни говори, а за десять лет своего существования творческая ассоциация «32 августа» сумела освоить пространство авторской песни, закрепиться если не в умах, то в ушах публики и приобрести некоторый авторитет. Нельзя сказать, что ассоциацию признали, но к ней привыкли - стало быть, и до признания недалеко. Таким образом, еще раз была подтверждена старая как мир мысль, варьирующаяся где-то в пределах от «один в поле не воин» до «вместе мы - сила». Мысль эта абсолютно неверна в применении к творчеству, зато работает на все сто тогда, когда встает необходимость что-то организовать и куда-то продвинуть - и примеров тому множество.
Как известно, для успешного продвижения в творческой группе должно быть несколько действительных талантов, остальные же участники создают ощущение массовости, утяжеляют наносимое группой впечатление - то есть, играют роль кирпича в боксерской перчатке. «32-е» в этом смысле не исключение. Лично я для себя - сообразно отсутствующему вкусу - выделяю из творческой ассоциации нескольких интересных авторов (Пучко, Королева, Макеева) и не выделяю неинтересных (практически все остальные) - может, и не плохих, но каких-то обычных, не запоминающихся, типичных (рискну предположить, что «32 августа» создало свой тип автора, но об этом как-нибудь потом).
Лишь один человек все никак не укладывается в стройную, хотя и не особенно сложную, систему моего знания о «32-м» - это Игорь Белый.
________________________________
По отношению к моим устоявшимся вкусам Белый ведет себя так же, как вымышленный кот Янкель по отношению к вымышленной квартире вымышленного автора-персонажа - то есть разрушительно. Он хаотично мечется по довольно узкому пространству, отведенному моему сознанию, сшибая на пути заботливо воздвигнутые переборки и оставляя плохо смываемые пятна, с которыми надо что-то делать. (Для непонятливых: это аллегория; в действительности Белый никаких пятен не оставляет.) Если коротко, то суть проблемы сводится к следующему: то, что делает Игорь, мне по большей части не нравится, однако что-то заставляет меня с надеждой всматриваться, вслушиваться и ожидать от фигуранта чего-то хорошего. Покуда фигурант, как ему и положено, кажет фигу. Говорят даже, что он почти не пишет. Не знаю, благо ли это для авторской песни, а вот по отношению ко мне нехорошо - я же надеюсь!
Такова отправная точка мох писаний. И если непонятливые решат, что цель этой статьи - принизить скромные достижения способного автора, так таки нет; тут не до автора - с собой бы разобраться.
Песни Игоря Белого - а именно «Бабушку Этл» и «Железную сказку» - я услышал примерно десять лет назад в непрофессиональном, но весьма милом исполнении - и они мне понравились. Причем понравились настолько, что нравятся до сих пор - даже после того, как я познакомился с исполнением авторским. Не останавливаясь на достигнутом, я, помнится, отыскал кассету Белого… и на следующий день не смог вспомнить оттуда ни одной песни, кроме «Львиной морды», поразившей меня в какую-то особенно худшую сторону. Так с тех пор и повелось: слышу симпатичную «белую» песенку на каких-нибудь посиделках - вроде, ничего песенка; слушаю автора - охватывает труднообъяснимая тоска. Однако объяснить придется, чем и занимаюсь.
Тут самое время честно признаться: практически все немногие нравящиеся мне песни Игоря Белого далеко не гениальны. Они цепляют мою почти не существующую душу, но я не считаю их вершинами авторской песни. И, думаю, даже среди поклонников Белого найдется немного таких, которые возьмутся утверждать, что Игорь - автор уровня Окуджавы или Щербакова. Если же среди поклонников Белого такие все-таки найдутся в достаточном количестве, то, пожалуйста, не говорите мне об этом: пусть я еще хотя бы некоторое время буду верить в разумность и адекватность ценителей авторской песни.
Обозначим несколько главных моментов - сиречь моих претензий к Игорю Белому.
ТЕКСТЫ
Игорь Белый не то чтобы не поэт (поэтами, на мой вкус, в авторской песне являются лишь Новелла Матвеева и Александр Галич - и потому упрекать бардов в том, что они не поэты, нельзя), но весьма посредственный текстовик.
И вот что интересно: в лесах нашей словесности, да и в примыкающих к ним кустах авторской песни, довольно много посредственных, но профессиональных текстовиков (язык не поворачивается и, соответственно, пальцы не шевелятся назвать их поэтами), от которых при всей гладкости изложения слова интересного не допросишься. Так вот, Игорь Белый не таков: у него есть здорово сделанные образы, рифмы, созвучия - то есть возможность писать хорошо налицо. И при этом он лажает на самом что ни на есть банальном уровне. Все мое существо вздрагивает, когда я слышу «нАчался», «ни Аза», «истОнчится» и кое-что еще из этой серии. Мое существо вздрагивает еще сильнее, когда дело доходит до употребления таких не известных русскому языку слов, как «монстыр», «литыр», «журавыль», «ибын» (не то, что вы подумали, а Сина - ну, в смысле Авицена), «Пётыр». Я даже перестал ходить на концерты Белого, чтобы окружающие не косились - а то сидит дядечка и вздрагивает посреди едва ли ни каждой песни; окружающих это нервирует. А вздрагивать приходится и в других случаях - например, тогда, когда слышишь, что, мол, «иголки повстречали иголок» (подсказать правильную падежную форму? Нет? Ну то-то) или наткнувшись на загадочное «аз есть» (если уж «аз», то «есмь»).
Ошибки идут и на более сложном тропном уровне. Речь Игоря, как писалось выше, образна (что, правда, не мешает ему иногда использовать такие мрачнейшие штампы, что просто мама не горюй!), но языка он не чувствует, поэтому появляется такое:
На фига тебе беречь свою фигуру?
Ты и так, куда ни глянь, как мерин сивый…
До сих пор не знаю, какое отношение сивый мерин имеет к телосложению лирического героя, и могу только догадываться, зачем вообще здесь появился сивый мерин, естественным занятием которого является разве что несение бреда. Вчитайтесь в такие фразы: «у камня спит человек от пьянства…», «мышь сгрызает Данте вместе с Кьеркегором…» (тут дело не только в том, что непонятно, кто кого «сгрызает», но и в самом этом «сгрызает» - нелепом и ужасном), «в кольца Мебиуса свернута дорога…» (надо бы в «ленту Мебиуса»), «не стоит и разговору…», «стрелки пляшут гавот» (гавот - медленный танец, поэтому его не пляшут, а танцуют, да и к мечущимся стрелкам, на что пытался намекнуть автор, гавот не может иметь никакого отношения) и так далее. Все это косноязычное богатство написано человеком, как бы учившемся на как бы филфаке. Да в том ли дело, кто где учился? Печально, что тексты Игоря Белого грязны, заражены не только малозаметными неловкостями, но и явными несуразностями.
Если приглядеться, то основу стихотворной речи Белого составляет не слово, не предложение, не образ, а фишка. Она же мулечка. Она же недоизюминка. Игорь ориентируется на то, чтобы в какой-то момент поразить слушателя некой оригинальностью: нестандартным сюжетным ходом, ракурсом подачи привычного образа. В результате во многие его тексты вкрадывается этакая наивная шутейность, долженствующая расположить слушателя, понравиться ему. Некоторые такие мулечки удачны, некоторые - нет. Далеко не всякая фишка у Белого превращается в изюминку - многие висят себе в тексте невыстрелившими хлопушками. Ну, висят себе и висят. Плохо другое: сосредоточив внимание на спецэффектах, Белый не выстраивает остальной текст. Даже удачные мулечки не смогут вытащить песню - они мерцают посреди банальности или речевой невнятности. Но возникает привыкание к ситуации, уверенность в том, что пара блесток могут «вытащить» песню. И как результат - Белый не умеет писать хорошие, плотные тексты.
Как работает фишка-мулечка? Она работает так (на примере песни «Иван-Царевич»). В песне говорится о том, как некая героиня провожает Ивана-Царевича на известные подвиги, как она при этом весьма неподдельно горюет, переживает предстоящую разлуку, ревнует к спасенным в будущем девицам и даже думает, а не родить ли ей от этого самого царевича какого-нибудь Иваныча. Текст песенки на удивление (для Игоря) проработан: здесь есть и замечательный, образующий композиционную основу рефрен, и хорошие внутренние рифмы («Иван-Царевич на Сивку влез, / Дался ему этот лес чудес…»), и такие великолепные строки, как «Он будет, конечно, драконов бить, / Он будет бить, а драконы - выть…», «Сколько еще он спасет девиц, / Холодных лягушек и жарких птиц…» (в последнем случае мулечка как нельзя более уместна: она хороша и сама по себе, и отлично гармонирует с темой текста). Но вот появляются строки, говорящие об обилии в неких сказочных местах драконов: «Там, как известно, куда ни плюнь, - / Какой-то сплошной Кунь Лунь…». Эта мулечка не имеет к тексту никакого отношения, поскольку напрочь выпадает из его стилистики, она не что иное, как обращение к слушателю: приколись, ты-то ловишь кайф от эклектики и, стало быть, оценишь фишку. Слушатель, вероятно, оценивает, но тексту от того не легче. И вот финал - повторение первых строк с некоторым изменением в конце: «Иван-Царевич седлает коня / И несколько раз целует меня. / И говорит: Я вернусь, вернусь… / (тут Белый делает многозначительную паузу, потому что сейчас пойдет Главная Фишка) Ты не скучай, бабусь». Так-то! Ловко он нас, а?! Мы-то думали, что это какая-то Марья-Василиса, а это ж, блин, бабка Ёжка! В общем, купившись на эффект, Белый не раздумывая зачеркнул всю лирику… и в песне просто ничего не осталось, потому что что-либо новое эта мулечка создать не смогла - только отменила те действительные переживания, которые уже охватили слушателя.
И это особенно обидно, потому что хорошей лирики у Игоря Белого практически нет. Однако об этом - ниже.
ИНТОНАЦИЯ
В юности Игорь Белый хотел стать Михаилом Щербаковым. Однако это у него не вышло, потому что, во-первых, уровень поэтического дарования, мягко говоря, оказался не тот, а во-вторых, очень мешало наличие самого Щербакова. Впрочем, Игорь понял это не сразу, а тогда, когда значительный корпус песен уже был записан и вошел в альбом «Привет Ньютону». В память о юношеских мечтах Белому осталось музыкальное либо тематическое влияние Михаила Константиновича в некоторых ранних песнях (наиболее явный случай и того и другого - песня «О мирах и воображении»).
Однако в скором времени Игорь подпал под некоторое влияние Алексея Иващенко и Георгия Васильева. Это проявилось в тематике и интонации многих песен: разнообразные игры с транспортом, полеты на метлах и просто так - от них. Им же Белый обязан мягкими такими джазухами. Вообще, «Иваси» производили обманчивое впечатление легкости, свежести, ненапряженности - только впечатление, потому что их легкими, светлыми голосами спето немало трагического и серьезного. Но Игорь Белый воспринял только легкость и шуточность: безобидный бытовой анекдот, необременительное чудачество, некоторые фортели а ля дворник Степанов.
Конечно, были и другие, но менее явные заимствования. В результате создалось странная и не очень хорошая ситуация: Игорь не создал своей характерной песенной интонации, что, кстати, отличает его от лучших коллег по «32-му»: и у Пучко, и у Макеевой собственная интонация есть (у Королевой тоже есть, но менее оригинальная). С музыкальностью у Белого все в порядке: его мелодии запоминаются, они разнообразны и интересны. Но вот с интонацией как-то не задалось.
Вообще-то, Игорю Белому не повезло еще и с голосом: у него такой приятственный, неплохо поставленный баритон. А не повезло, потому что он со своим баритоном угодил ровненько между двумя крайностями. С одной стороны остались редкие вокалисты от Бога (Фролова, Вера Матвеева, Луферов, Высоцкий), которые могли многое сделать одним лишь звучанием голоса; допустим, у Фроловой довольно слабые собственные стихи, но как она их поет! Сам ее вокал глубок и много богаче тех слов, что она произносит. С другой стороны расположились различные барды, которых отсутствие голоса толкнуло на освоение глубин интонационных: тут вам и Визбор, и Кукин, и многие другие. Голос Белого интонационно беден. Когда Игорь поет, то получается неглубоко, когда Игорь пытается интонировать (в основном, в жанровых песнях) - выходит что-то на уровне заводского драмкружка («Ангел смерти»). В результате он выбрал второе: почти во всех песнях, даже лирических, Белый немного играет - и лирики не получается. В самом голосе слышен неслабый оптимизм, им управляет победительная баритонность, прорывающаяся даже там, где никакой победительности не нужно. Какая уж тут лирика, с такими-то интонациями!
Впрочем, меня давно мучает вопрос: автор песен творит так, как диктует ему голос, или внутренний мир автора подбирает голос под себя? Есть о чем поразмышлять как-нибудь на досуге.
АВТОРСКАЯ ПОЗИЦИЯ
В авторской песне всегда было два течения: направленность на искусство и направленность на попсу. Естественно, границы смазаны - и далеко не сразу можно было разглядеть попсовость в Дольском, Розенбауме, Митяеве, Кирееве. Вообще, попсовость - категория не песенная, а авторская, поскольку именно отношение автора к песне и ее исполнению подразумевает наличие той или иной конъюнктуры, жлобства, халтуры, пошлости. Песня может быть всего лишь плохой.
С конца 80-х-начала 90-х попса в авторской песне приобрела некий почти узаконенный статус: многие люди перестали напрягать мозги и душу, стали находить кайф в необременительности песенного материала, и некоторые авторы бросились удовлетворять возникшую потребность. Слушатель авторской песни либо всеяден, либо по привычке прощает за самый факт присутствия «в жанре» то, что по сути жанру противоположно (хотя самые явственные случаи - Розенбаум, Митяев, Шаов - все-таки оказались если не за пределами авторской песни, то где-то недалеко от этих пределов, и расцениваются многими как маргинальные). Спасением от попсы является либо сильный текст, который сам по себе обладает сопротивляемостью по отношению к массовой культуре, либо абсолютная искренность - не сыгранная, а действительно присутствующая. Лирика (под лирикой я понимаю в данном случае отнюдь не любовную тематику, а глубину переживаний, нашедшую адекватное выражение в слове и интонации) - тест на непопсовость.
«32 августа» легко вписалось в возникшее у публики желание слышать легкое и необременительное. Большая и худшая часть творческой ассоциации достаточно попсова, некоторые ходят по краю, немногие занимаются искусством. Важный момент: попсовость абсолютно не означает сознательную запроданность - просто это недотяг эмоции, недонапряжение себя и публики, различные способы выхода в тираж, минуя качество написанного. В «32-м» любят исполнительский лоск. Сам по себе этот лоск вовсе не плох, важно только что покрываешь лаком - красное дерево или какашку.
А что наш герой? Наш герой, напомню, страдает отсутствием лирики. И это тревожно.
Игорь Белый всеми силами избегает сильных чувств, лирики - и как следствие, трагичности. Почему лирика должна быть трагичной? Не должна, не беспокойтесь. Но мир несовершенен, и столкновение искреннего чувства с различными проявлениями мира часто болезненно. Поэтому все-таки беспокойтесь: лирика должна быть иногда трагична. Возьмите всех - всех! - хоть сколько-нибудь значительных бардов (раз уж мы взялись говорить об авторской песне), у кого из них нет трагической, мрачной, рефлективной лирики?
Один из наиболее освоенных Игорем Белым жанров - анекдот, то есть незатейливая история со смешным концом или потугой на него (тут следует отметить, что притча, не дотянувшая до мудрости, тоже становится анекдотом - лишь бы в финале был хэппи-энд). Возьмем для примера альбом «Персонаж» и посчитаем анекдоты: «Баллада о том, что все люди умеют летать» (почему-то посвященная Михаилу Анчарову, хотя ни крупинки, не отблеска анчаровского в этой недопритче нет), «Иван-Царевич» (как мы помним, эту милую лирическую песенку превратила в анекдот финальная мулька), «Рыбаки и карась», «Наблюдение за природой» (анекдот про кота и ворону), «Домой после посошка» (анекдот про наивное вранье подвыпившего супруга), «Бегемот и журавль» (несколько сюрреалистический анекдот в духе Льюиса Кэрролла - тонкий английский юмор), «Баллада о Графе» (анекдот о межнациональных отношениях в постсоветской России), «Компьютерные советы» (анекдот про баклана), «Посвящение единомышленникам» (просто анекдот!). Девять явных анекдотов на двадцать три песни!
К сожалению, анекдоты от Белого намеренно незубасты и призваны всеми силами избежать эмоций, выходящих за отведенное автором пространство песни. Вот возьмем «Балладу о Графе». Сейчас перескажу. «У одного лирического героя был приятель по кличке Граф. Кстати, он и был графом и работал в какой-то охранной конторе. Раз стоят они на Тушинской (а это - всей Москве известно - прибежище всякой антисемитствующей мрази), и точно - рядышком стоит мужик (Петро его зовут) и толкает антисемитскую газетку: типа, читайте, как явреи русский народ спаивают. Какой-то прохожий, понимаешь, уже прислушиваться стал, и тут этот нехилый граф подходит к мужику и так с пол-оборота: «Шалом, мужики, а зохн вей! Сообразим на троих». Ну, Петро просто припух: кинул свои газетки - и тикать! И теперь жена лирического героя зовет графа полиглотом». Все, просмеялись? Какой милый анекдотец: враг разбит и посрамлен, у нас отличные друзья в охранных структурах - все хорошо! Только непонятно, кто же тогда поджигает синагогу в Марьиной Роще, кто опять раввина ножиком порезал, что такое значит «смейся», если на дворе орда в таких повязках? Ничего этого ни в одной песне Игоря Белого нет и не будет - табу на страх, остроту, боль. Зато баржа - ля-ля-ля, жу-жу-жу!
- Минуточку! - откуда-то выбирается девочка с тремя фенечками на левой руке. - Вот вы говорите, что у Игоря Белого нет трагических песен. А как же «Прадед»?
- А никак, - отвечаю я мрачно (между прочим, девочка очень даже ничего).
- Что, совсем никак?
- Совсем. Видишь ли, красавица, трагедия и подвиг Игорю не дались. Он впал в такой пафос, будто рассказывает о маленьком трубаче, юном барабанщике, Зое Космодемьянской и Хане Сенеш - в одном флаконе. Отличная пионерская песня! Белый не смог уйти от победительной интонации, от бронзы, от красивой позы, от лакировки. Никакой психологической проработки образа - только общие фразы, скользкие как мыло. Финал намеренно неконкретный: автор уводит нас из барака, показывая крупные планы: пароходы плывут - привет мальчишу! - потом на миг возвращает обратно, чтобы мы еще раз увидели монументальную фигуру Нафтула на фоне молчащего острога (какой острог в 39-м году? Лагеря тогда были, лагеря - слушай, девочка, Галича, читай Шаламова) и уводит в на что-то многозначительно намекающую ночь. Тебя как зовут? Пойдем, я тебе кой-чего скажу (уходят).
Вся остальная лирика Игоря Белого излишне туманна, неконкретна, неярка, полна мулечек и нелирического авторского баритона.
Но, к счастью, есть песня, которую мне удалось воспринять от самого Игоря, с его голосом, с его интонациями - это «Магический круг», который не испортило даже уродливое «аз есть». Шикарная песня - и не только потому, что мне близки ее национальные истоки; в ней отразилось то, что Белый думал и чувствовал. Ему удалось пронести сквозь текст и исполнение глубинное переживание и заставить меня ему поверить. Жаль, что песня старая. Вдвойне жаль, что она такая одна.
И все-таки я жду от Игоря Белого какого-то прорыва. В нем есть что-то, что заставляет ждать и надеяться. Что? Во-первых, практически все его песни юношеские - и по времени написания, и по мировидению. Я надеюсь на зрелость, которой нелепо (как хочется, чтобы автор это почувствовал!) будет рядиться в бездумную отроческую веселость. Говорят, Белый почти не пишет? Ничего, Мандельштам не писал пять лет, а потом выдал стихи гениальные. Во-вторых, как ни парадоксально, боязнь глубокой лирики привела к тому, что Белый не врал - он не говорил правды, но не врал. Мне кажется, что на авторе можно ставить крест, когда он начал симулировать, опошлять чувства и при этом утверждать, будто они высокие и чистые. Такие авторы продаются с потрохами. Белого не купят - для этого в «32-м» есть Щербина.
А значит, у Игоря Белого есть шанс.
Как известно, для успешного продвижения в творческой группе должно быть несколько действительных талантов, остальные же участники создают ощущение массовости, утяжеляют наносимое группой впечатление - то есть, играют роль кирпича в боксерской перчатке. «32-е» в этом смысле не исключение. Лично я для себя - сообразно отсутствующему вкусу - выделяю из творческой ассоциации нескольких интересных авторов (Пучко, Королева, Макеева) и не выделяю неинтересных (практически все остальные) - может, и не плохих, но каких-то обычных, не запоминающихся, типичных (рискну предположить, что «32 августа» создало свой тип автора, но об этом как-нибудь потом).
Лишь один человек все никак не укладывается в стройную, хотя и не особенно сложную, систему моего знания о «32-м» - это Игорь Белый.
________________________________
По отношению к моим устоявшимся вкусам Белый ведет себя так же, как вымышленный кот Янкель по отношению к вымышленной квартире вымышленного автора-персонажа - то есть разрушительно. Он хаотично мечется по довольно узкому пространству, отведенному моему сознанию, сшибая на пути заботливо воздвигнутые переборки и оставляя плохо смываемые пятна, с которыми надо что-то делать. (Для непонятливых: это аллегория; в действительности Белый никаких пятен не оставляет.) Если коротко, то суть проблемы сводится к следующему: то, что делает Игорь, мне по большей части не нравится, однако что-то заставляет меня с надеждой всматриваться, вслушиваться и ожидать от фигуранта чего-то хорошего. Покуда фигурант, как ему и положено, кажет фигу. Говорят даже, что он почти не пишет. Не знаю, благо ли это для авторской песни, а вот по отношению ко мне нехорошо - я же надеюсь!
Такова отправная точка мох писаний. И если непонятливые решат, что цель этой статьи - принизить скромные достижения способного автора, так таки нет; тут не до автора - с собой бы разобраться.
Песни Игоря Белого - а именно «Бабушку Этл» и «Железную сказку» - я услышал примерно десять лет назад в непрофессиональном, но весьма милом исполнении - и они мне понравились. Причем понравились настолько, что нравятся до сих пор - даже после того, как я познакомился с исполнением авторским. Не останавливаясь на достигнутом, я, помнится, отыскал кассету Белого… и на следующий день не смог вспомнить оттуда ни одной песни, кроме «Львиной морды», поразившей меня в какую-то особенно худшую сторону. Так с тех пор и повелось: слышу симпатичную «белую» песенку на каких-нибудь посиделках - вроде, ничего песенка; слушаю автора - охватывает труднообъяснимая тоска. Однако объяснить придется, чем и занимаюсь.
Тут самое время честно признаться: практически все немногие нравящиеся мне песни Игоря Белого далеко не гениальны. Они цепляют мою почти не существующую душу, но я не считаю их вершинами авторской песни. И, думаю, даже среди поклонников Белого найдется немного таких, которые возьмутся утверждать, что Игорь - автор уровня Окуджавы или Щербакова. Если же среди поклонников Белого такие все-таки найдутся в достаточном количестве, то, пожалуйста, не говорите мне об этом: пусть я еще хотя бы некоторое время буду верить в разумность и адекватность ценителей авторской песни.
Обозначим несколько главных моментов - сиречь моих претензий к Игорю Белому.
ТЕКСТЫ
Игорь Белый не то чтобы не поэт (поэтами, на мой вкус, в авторской песне являются лишь Новелла Матвеева и Александр Галич - и потому упрекать бардов в том, что они не поэты, нельзя), но весьма посредственный текстовик.
И вот что интересно: в лесах нашей словесности, да и в примыкающих к ним кустах авторской песни, довольно много посредственных, но профессиональных текстовиков (язык не поворачивается и, соответственно, пальцы не шевелятся назвать их поэтами), от которых при всей гладкости изложения слова интересного не допросишься. Так вот, Игорь Белый не таков: у него есть здорово сделанные образы, рифмы, созвучия - то есть возможность писать хорошо налицо. И при этом он лажает на самом что ни на есть банальном уровне. Все мое существо вздрагивает, когда я слышу «нАчался», «ни Аза», «истОнчится» и кое-что еще из этой серии. Мое существо вздрагивает еще сильнее, когда дело доходит до употребления таких не известных русскому языку слов, как «монстыр», «литыр», «журавыль», «ибын» (не то, что вы подумали, а Сина - ну, в смысле Авицена), «Пётыр». Я даже перестал ходить на концерты Белого, чтобы окружающие не косились - а то сидит дядечка и вздрагивает посреди едва ли ни каждой песни; окружающих это нервирует. А вздрагивать приходится и в других случаях - например, тогда, когда слышишь, что, мол, «иголки повстречали иголок» (подсказать правильную падежную форму? Нет? Ну то-то) или наткнувшись на загадочное «аз есть» (если уж «аз», то «есмь»).
Ошибки идут и на более сложном тропном уровне. Речь Игоря, как писалось выше, образна (что, правда, не мешает ему иногда использовать такие мрачнейшие штампы, что просто мама не горюй!), но языка он не чувствует, поэтому появляется такое:
На фига тебе беречь свою фигуру?
Ты и так, куда ни глянь, как мерин сивый…
До сих пор не знаю, какое отношение сивый мерин имеет к телосложению лирического героя, и могу только догадываться, зачем вообще здесь появился сивый мерин, естественным занятием которого является разве что несение бреда. Вчитайтесь в такие фразы: «у камня спит человек от пьянства…», «мышь сгрызает Данте вместе с Кьеркегором…» (тут дело не только в том, что непонятно, кто кого «сгрызает», но и в самом этом «сгрызает» - нелепом и ужасном), «в кольца Мебиуса свернута дорога…» (надо бы в «ленту Мебиуса»), «не стоит и разговору…», «стрелки пляшут гавот» (гавот - медленный танец, поэтому его не пляшут, а танцуют, да и к мечущимся стрелкам, на что пытался намекнуть автор, гавот не может иметь никакого отношения) и так далее. Все это косноязычное богатство написано человеком, как бы учившемся на как бы филфаке. Да в том ли дело, кто где учился? Печально, что тексты Игоря Белого грязны, заражены не только малозаметными неловкостями, но и явными несуразностями.
Если приглядеться, то основу стихотворной речи Белого составляет не слово, не предложение, не образ, а фишка. Она же мулечка. Она же недоизюминка. Игорь ориентируется на то, чтобы в какой-то момент поразить слушателя некой оригинальностью: нестандартным сюжетным ходом, ракурсом подачи привычного образа. В результате во многие его тексты вкрадывается этакая наивная шутейность, долженствующая расположить слушателя, понравиться ему. Некоторые такие мулечки удачны, некоторые - нет. Далеко не всякая фишка у Белого превращается в изюминку - многие висят себе в тексте невыстрелившими хлопушками. Ну, висят себе и висят. Плохо другое: сосредоточив внимание на спецэффектах, Белый не выстраивает остальной текст. Даже удачные мулечки не смогут вытащить песню - они мерцают посреди банальности или речевой невнятности. Но возникает привыкание к ситуации, уверенность в том, что пара блесток могут «вытащить» песню. И как результат - Белый не умеет писать хорошие, плотные тексты.
Как работает фишка-мулечка? Она работает так (на примере песни «Иван-Царевич»). В песне говорится о том, как некая героиня провожает Ивана-Царевича на известные подвиги, как она при этом весьма неподдельно горюет, переживает предстоящую разлуку, ревнует к спасенным в будущем девицам и даже думает, а не родить ли ей от этого самого царевича какого-нибудь Иваныча. Текст песенки на удивление (для Игоря) проработан: здесь есть и замечательный, образующий композиционную основу рефрен, и хорошие внутренние рифмы («Иван-Царевич на Сивку влез, / Дался ему этот лес чудес…»), и такие великолепные строки, как «Он будет, конечно, драконов бить, / Он будет бить, а драконы - выть…», «Сколько еще он спасет девиц, / Холодных лягушек и жарких птиц…» (в последнем случае мулечка как нельзя более уместна: она хороша и сама по себе, и отлично гармонирует с темой текста). Но вот появляются строки, говорящие об обилии в неких сказочных местах драконов: «Там, как известно, куда ни плюнь, - / Какой-то сплошной Кунь Лунь…». Эта мулечка не имеет к тексту никакого отношения, поскольку напрочь выпадает из его стилистики, она не что иное, как обращение к слушателю: приколись, ты-то ловишь кайф от эклектики и, стало быть, оценишь фишку. Слушатель, вероятно, оценивает, но тексту от того не легче. И вот финал - повторение первых строк с некоторым изменением в конце: «Иван-Царевич седлает коня / И несколько раз целует меня. / И говорит: Я вернусь, вернусь… / (тут Белый делает многозначительную паузу, потому что сейчас пойдет Главная Фишка) Ты не скучай, бабусь». Так-то! Ловко он нас, а?! Мы-то думали, что это какая-то Марья-Василиса, а это ж, блин, бабка Ёжка! В общем, купившись на эффект, Белый не раздумывая зачеркнул всю лирику… и в песне просто ничего не осталось, потому что что-либо новое эта мулечка создать не смогла - только отменила те действительные переживания, которые уже охватили слушателя.
И это особенно обидно, потому что хорошей лирики у Игоря Белого практически нет. Однако об этом - ниже.
ИНТОНАЦИЯ
В юности Игорь Белый хотел стать Михаилом Щербаковым. Однако это у него не вышло, потому что, во-первых, уровень поэтического дарования, мягко говоря, оказался не тот, а во-вторых, очень мешало наличие самого Щербакова. Впрочем, Игорь понял это не сразу, а тогда, когда значительный корпус песен уже был записан и вошел в альбом «Привет Ньютону». В память о юношеских мечтах Белому осталось музыкальное либо тематическое влияние Михаила Константиновича в некоторых ранних песнях (наиболее явный случай и того и другого - песня «О мирах и воображении»).
Однако в скором времени Игорь подпал под некоторое влияние Алексея Иващенко и Георгия Васильева. Это проявилось в тематике и интонации многих песен: разнообразные игры с транспортом, полеты на метлах и просто так - от них. Им же Белый обязан мягкими такими джазухами. Вообще, «Иваси» производили обманчивое впечатление легкости, свежести, ненапряженности - только впечатление, потому что их легкими, светлыми голосами спето немало трагического и серьезного. Но Игорь Белый воспринял только легкость и шуточность: безобидный бытовой анекдот, необременительное чудачество, некоторые фортели а ля дворник Степанов.
Конечно, были и другие, но менее явные заимствования. В результате создалось странная и не очень хорошая ситуация: Игорь не создал своей характерной песенной интонации, что, кстати, отличает его от лучших коллег по «32-му»: и у Пучко, и у Макеевой собственная интонация есть (у Королевой тоже есть, но менее оригинальная). С музыкальностью у Белого все в порядке: его мелодии запоминаются, они разнообразны и интересны. Но вот с интонацией как-то не задалось.
Вообще-то, Игорю Белому не повезло еще и с голосом: у него такой приятственный, неплохо поставленный баритон. А не повезло, потому что он со своим баритоном угодил ровненько между двумя крайностями. С одной стороны остались редкие вокалисты от Бога (Фролова, Вера Матвеева, Луферов, Высоцкий), которые могли многое сделать одним лишь звучанием голоса; допустим, у Фроловой довольно слабые собственные стихи, но как она их поет! Сам ее вокал глубок и много богаче тех слов, что она произносит. С другой стороны расположились различные барды, которых отсутствие голоса толкнуло на освоение глубин интонационных: тут вам и Визбор, и Кукин, и многие другие. Голос Белого интонационно беден. Когда Игорь поет, то получается неглубоко, когда Игорь пытается интонировать (в основном, в жанровых песнях) - выходит что-то на уровне заводского драмкружка («Ангел смерти»). В результате он выбрал второе: почти во всех песнях, даже лирических, Белый немного играет - и лирики не получается. В самом голосе слышен неслабый оптимизм, им управляет победительная баритонность, прорывающаяся даже там, где никакой победительности не нужно. Какая уж тут лирика, с такими-то интонациями!
Впрочем, меня давно мучает вопрос: автор песен творит так, как диктует ему голос, или внутренний мир автора подбирает голос под себя? Есть о чем поразмышлять как-нибудь на досуге.
АВТОРСКАЯ ПОЗИЦИЯ
В авторской песне всегда было два течения: направленность на искусство и направленность на попсу. Естественно, границы смазаны - и далеко не сразу можно было разглядеть попсовость в Дольском, Розенбауме, Митяеве, Кирееве. Вообще, попсовость - категория не песенная, а авторская, поскольку именно отношение автора к песне и ее исполнению подразумевает наличие той или иной конъюнктуры, жлобства, халтуры, пошлости. Песня может быть всего лишь плохой.
С конца 80-х-начала 90-х попса в авторской песне приобрела некий почти узаконенный статус: многие люди перестали напрягать мозги и душу, стали находить кайф в необременительности песенного материала, и некоторые авторы бросились удовлетворять возникшую потребность. Слушатель авторской песни либо всеяден, либо по привычке прощает за самый факт присутствия «в жанре» то, что по сути жанру противоположно (хотя самые явственные случаи - Розенбаум, Митяев, Шаов - все-таки оказались если не за пределами авторской песни, то где-то недалеко от этих пределов, и расцениваются многими как маргинальные). Спасением от попсы является либо сильный текст, который сам по себе обладает сопротивляемостью по отношению к массовой культуре, либо абсолютная искренность - не сыгранная, а действительно присутствующая. Лирика (под лирикой я понимаю в данном случае отнюдь не любовную тематику, а глубину переживаний, нашедшую адекватное выражение в слове и интонации) - тест на непопсовость.
«32 августа» легко вписалось в возникшее у публики желание слышать легкое и необременительное. Большая и худшая часть творческой ассоциации достаточно попсова, некоторые ходят по краю, немногие занимаются искусством. Важный момент: попсовость абсолютно не означает сознательную запроданность - просто это недотяг эмоции, недонапряжение себя и публики, различные способы выхода в тираж, минуя качество написанного. В «32-м» любят исполнительский лоск. Сам по себе этот лоск вовсе не плох, важно только что покрываешь лаком - красное дерево или какашку.
А что наш герой? Наш герой, напомню, страдает отсутствием лирики. И это тревожно.
Игорь Белый всеми силами избегает сильных чувств, лирики - и как следствие, трагичности. Почему лирика должна быть трагичной? Не должна, не беспокойтесь. Но мир несовершенен, и столкновение искреннего чувства с различными проявлениями мира часто болезненно. Поэтому все-таки беспокойтесь: лирика должна быть иногда трагична. Возьмите всех - всех! - хоть сколько-нибудь значительных бардов (раз уж мы взялись говорить об авторской песне), у кого из них нет трагической, мрачной, рефлективной лирики?
Один из наиболее освоенных Игорем Белым жанров - анекдот, то есть незатейливая история со смешным концом или потугой на него (тут следует отметить, что притча, не дотянувшая до мудрости, тоже становится анекдотом - лишь бы в финале был хэппи-энд). Возьмем для примера альбом «Персонаж» и посчитаем анекдоты: «Баллада о том, что все люди умеют летать» (почему-то посвященная Михаилу Анчарову, хотя ни крупинки, не отблеска анчаровского в этой недопритче нет), «Иван-Царевич» (как мы помним, эту милую лирическую песенку превратила в анекдот финальная мулька), «Рыбаки и карась», «Наблюдение за природой» (анекдот про кота и ворону), «Домой после посошка» (анекдот про наивное вранье подвыпившего супруга), «Бегемот и журавль» (несколько сюрреалистический анекдот в духе Льюиса Кэрролла - тонкий английский юмор), «Баллада о Графе» (анекдот о межнациональных отношениях в постсоветской России), «Компьютерные советы» (анекдот про баклана), «Посвящение единомышленникам» (просто анекдот!). Девять явных анекдотов на двадцать три песни!
К сожалению, анекдоты от Белого намеренно незубасты и призваны всеми силами избежать эмоций, выходящих за отведенное автором пространство песни. Вот возьмем «Балладу о Графе». Сейчас перескажу. «У одного лирического героя был приятель по кличке Граф. Кстати, он и был графом и работал в какой-то охранной конторе. Раз стоят они на Тушинской (а это - всей Москве известно - прибежище всякой антисемитствующей мрази), и точно - рядышком стоит мужик (Петро его зовут) и толкает антисемитскую газетку: типа, читайте, как явреи русский народ спаивают. Какой-то прохожий, понимаешь, уже прислушиваться стал, и тут этот нехилый граф подходит к мужику и так с пол-оборота: «Шалом, мужики, а зохн вей! Сообразим на троих». Ну, Петро просто припух: кинул свои газетки - и тикать! И теперь жена лирического героя зовет графа полиглотом». Все, просмеялись? Какой милый анекдотец: враг разбит и посрамлен, у нас отличные друзья в охранных структурах - все хорошо! Только непонятно, кто же тогда поджигает синагогу в Марьиной Роще, кто опять раввина ножиком порезал, что такое значит «смейся», если на дворе орда в таких повязках? Ничего этого ни в одной песне Игоря Белого нет и не будет - табу на страх, остроту, боль. Зато баржа - ля-ля-ля, жу-жу-жу!
- Минуточку! - откуда-то выбирается девочка с тремя фенечками на левой руке. - Вот вы говорите, что у Игоря Белого нет трагических песен. А как же «Прадед»?
- А никак, - отвечаю я мрачно (между прочим, девочка очень даже ничего).
- Что, совсем никак?
- Совсем. Видишь ли, красавица, трагедия и подвиг Игорю не дались. Он впал в такой пафос, будто рассказывает о маленьком трубаче, юном барабанщике, Зое Космодемьянской и Хане Сенеш - в одном флаконе. Отличная пионерская песня! Белый не смог уйти от победительной интонации, от бронзы, от красивой позы, от лакировки. Никакой психологической проработки образа - только общие фразы, скользкие как мыло. Финал намеренно неконкретный: автор уводит нас из барака, показывая крупные планы: пароходы плывут - привет мальчишу! - потом на миг возвращает обратно, чтобы мы еще раз увидели монументальную фигуру Нафтула на фоне молчащего острога (какой острог в 39-м году? Лагеря тогда были, лагеря - слушай, девочка, Галича, читай Шаламова) и уводит в на что-то многозначительно намекающую ночь. Тебя как зовут? Пойдем, я тебе кой-чего скажу (уходят).
Вся остальная лирика Игоря Белого излишне туманна, неконкретна, неярка, полна мулечек и нелирического авторского баритона.
Но, к счастью, есть песня, которую мне удалось воспринять от самого Игоря, с его голосом, с его интонациями - это «Магический круг», который не испортило даже уродливое «аз есть». Шикарная песня - и не только потому, что мне близки ее национальные истоки; в ней отразилось то, что Белый думал и чувствовал. Ему удалось пронести сквозь текст и исполнение глубинное переживание и заставить меня ему поверить. Жаль, что песня старая. Вдвойне жаль, что она такая одна.
И все-таки я жду от Игоря Белого какого-то прорыва. В нем есть что-то, что заставляет ждать и надеяться. Что? Во-первых, практически все его песни юношеские - и по времени написания, и по мировидению. Я надеюсь на зрелость, которой нелепо (как хочется, чтобы автор это почувствовал!) будет рядиться в бездумную отроческую веселость. Говорят, Белый почти не пишет? Ничего, Мандельштам не писал пять лет, а потом выдал стихи гениальные. Во-вторых, как ни парадоксально, боязнь глубокой лирики привела к тому, что Белый не врал - он не говорил правды, но не врал. Мне кажется, что на авторе можно ставить крест, когда он начал симулировать, опошлять чувства и при этом утверждать, будто они высокие и чистые. Такие авторы продаются с потрохами. Белого не купят - для этого в «32-м» есть Щербина.
А значит, у Игоря Белого есть шанс.