Истории из подводной лодки
Очередного 23 февраля вспоминаются всякие истории, которые можно отнести к веселым, тогда грустным, теперь веселым, всегда грустным.
Практически все условно веселые истории связаны с выпивкой или другими психоактивными веществами:
Стащили 40-литровый бидон с яблочным соком с камбуза, поставили брагу в казарме, в офицерской каюте, чтобы никто не нашел. Напились и залетели, но литров 20 еще осталось. А тут как раз наш экипаж расформировали. И собрались мы допивать брагу в уже пустой казарме. На построении дивизии комдив возмущается: «Экипажа уже нет, а они снова напились!»
Наши ракетчики нашли способ добывать охладительную жидкость из ракетной шахты, (КСУха), крепостью около 21 градуса. Выпили все, что смогли. Обнаружилось это перед учебными стрельбами, т.к. из этой шахты и должны были стрелять. Обещали всех виновных привлечь за подрыв боеспособности ядерных стратегических сил России. Никого не нашли:)
Турбинисты поставили брагу в отсеке. Чтобы никто не заметил - налили в бочек аварийного запаса пресной воды, на самом виду (им никто не пользуется все равно). В отсеке было жарко, и мичман решил освежиться из бочка, и очень удивился! Пошел вызывать офицеров для разборок. Как только вышел - наши задраили люк и пока все не выпили - не открыли, не смотря на все угрозы и уговоры. Выпив, открыли со словами: «Ну, теперь берите нас!»
И много других в этом роде…
Веселые теперь, а тогда скорее грустные:
Как я попал на службу. Т.к. перед службой я решил принципиально уйти из комсомола, а был это 1987 год, я это ценил, и обозначал. Когда на распределительном пункте под Питером, куда я попал с группой «морская авиация», что важно - 2 года в ботинках, - офицер меня спросил, почему я не член ВЛКСМ, я почти с гордостью сообщил ему о своих принципиальных соображениях. Он со мной не согласился, и почему-то направил к другому столу, где набирали моряков, чтобы держать стратегический щит СССР. Офицер за этим столом весело спросил:
- Ну что морячек, плавать то умеешь?
- Как топор! - я бодро попытался спасти сове положение.
- Ну тогда на северный флот, там плавать не нужно. А качку как переносишь?
- Сразу тошнит!
-Ну тогда в подводники, там качки нет!
Похоже, я был не первый на этой шутке. Так я попал в подводники на северный флот. А в 90 году нам поменяли флаг со звездой на андреевский, а еще чуть позже ВЛКСМ самораспустился.
Парень из моего набора, Коля из Белорусии, очень не любил гладить брюки своему земляку. Но тот доверял свои брюки только Коле, в том числе, наверно потому, что он так не любил это делать. В очередной раз земляк кинул Коле свои брюки за 10 минут до развода, и Коля их успел погладить… но в этот раз он сделал стрелку в виде идеальной спирали! У земляка выбор был не большим: пойти в трусах, или в спиральных брюках. Было смешно и страшно… Коле больше не предлагали гладить брюки. Он был сильно бит. Потом, чуть позже, мы стали полторашниками и Коля частично рассчитался и за это.
Ну и в завершение, совсем грустная история:
Был у нас страрлей (старший лейтенант, торпедист). Один из немногих человечных офицеров, мог и пошутить, и поговорить, с уважением, хоть и с иронией, говорил и с годками, и с карасями, что было большой редкостью. Мы часто хавались в его отсеке, т.к. один моряк нашего набора был его прямым подчиненным, молодым торпедистом. И он нас не сдавал годкам, так что иногда даче можно было там поспать, чтобы догнать суточную норму сна хотя бы до 4 часов. Старлей очень хотел уволиться, или, хотя бы перевестись из Гремихи. Но контракт после военного училища сулил ему еще 2 года из 5. Он решил дело кардинально: на одном из дежурств по кораблю, он отослал матроса осматривать корабль, а сам достал пистолет, выдаваемый дежурному офицеру, и выстрелил себе в голову. Его спасло то, что в этот момент заходил дежурный мичман, и успел толкнуть его, и пуля только оцарапала череп. Я и два моих товарища по набору были впечатлены. Мы нашили пулю, и ей ведь некуда деться с подводной лодки, и отнесли ее в госпиталь к офицеру. Нас не пустили поговорить, но я передал ему одну из книг, присланных мне на службу сестрой, вложив в нее и пулю. Как сейчас помню, это была «Как говорил Заратустра» Ницше. В ответ он написал записку, содержание которой на тот момент показалось мне почти мистическим, выдавая человека у которого действительно поехала крыша, но не просто, а со смыслом: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»…
Только после службы я узнал что это эпиграф к «Путешествию из Петербурга в Москву» Радищева. А офицера комиссовали, и жизнь на флоте стала еще немного серей.
*Фото из добовой газеты "Взгляд", но лодка тчно такая, на которой я служил, и примерно в тех же краях.