Мамаша Дрю (Астра-Блиц № 109)
Мамаша Дрю была очень, очень расстроена. Ну как, скажите, блюсти равновесие в этом мире, если этих двуногих, хлебом не корми, а дай поубивать хоть кого-нибудь. А если никого из кого-нибудь поблизости не окажется, так нет-нет, они да и пырнут друг дружку. Просто так. За здорово живешь.
Откровенно говоря, Мамаша Дрю знать не знала Того, кто вверил ей все её мамашины полномочия, а кабы знала, непременно написала бы Тому прошение, а быть может и ноту протеста с требованиями…
Тут Мамаша Дрю призадумалась: чего требовать-то? Громы-молнии? Землетрясения-наводнения? Пистолеты-пулеметы?
Вовремя вспомнив, что, хотя письменность она сама же и изобрела, и даже даровала её наиболее сообразительным из двуногих, сама Мамаша Дрю была неграмотная.
- Ну же и бестолковая ты, Дрюша - поругала она сама себя. - Чернила-то в Окияне всё равно же расплывутся.
Тогда Мамаша Дрю всплыла из темноты абиссальных вод, погасила миллионы люминесцентных габаритных огней и выставила над гладью присмиревшего Окияна свой атмосферный глаз на длинном иллиции, больше похожий на выпрыгнувшего из воды кашалота.
- Раз не хотите по-хорошему…
***
Кю как раз околачивал на своём участке покрытые морской солью пальмы; сверху сухопутные креветки так и сыпались в желоба - любимое лакомство всей семьи Кю. Тогда и загрохотал деревенский барабан, сделанный из панциря черепахи-кормилицы Сю-Дрю, пойманной в незапамятные времена на горе Тю.
- Вставайте! Все! К обороне! Вставайте! Все!
Кю кинулся к берегу Окияна. Там уже кипело сражение. Преогромное черное чудище восстало над берегом и разбросало повсюду свои жуткие извивающиеся щупальца, впивающиеся в прибрежный песок. В миле от берега блистал на солнце выпрыгнувший из воды кашалот. Всякий о двух ногах нещадно рубил эти щупальца чем попало: лопатами, серпами, кухонными ножами. Отовсюду слышались стоны раненых. Жутко пахло аммиаком и гниющими водорослями. Один малыш неуверенно поднял свой совочек, но скривил личико и собрался вот-вот заплакать.
- Руби, дитя, не бойся! - ласково сказала Мамаша Дрю.
Отрубленные щупальца прятались в песке, скрывались в прибрежных зарослях и карабкались вверх, на скалы. Убить Мамашу Дрю невозможно.
Когда всё закончилось, разгоряченные битвой Кю и его сосед, обнявшись, как давние друзья, возвращались в свои хижины. Трудно сказать, каким путем сворачивали их мысли и почему они вдруг схватились за ножи. Кю считал несправедливым, что сосед очень уж часто выкапывал из-под корней огромных жемчужниц, а тому не нравилось, как смотрят на его жену.
Оба ударили разом, ножи высекли искры, но Кю оказался удачливее. Противник не успел ещё упасть на землю, как кто-то похлопал Кю по плечу.
Черные щупальца переплелись и, вот перед Кю стоит он сам, с окровавленным ножом в руке. Не успевши удивиться, Кю, ударил ножом, начал падать, увидел перед собой себя и почувствовал, как его похлопали по плечу…
Тут и там мамаша Дрю замыкала время в кольца. Может, когда и одумаются, может, остановятся?
- Не знаю, правильно ли я поступила, - думала Мамаша Дрю, погружаясь в Окиян. - И ведь даже посоветоваться не с кем.
Откровенно говоря, Мамаша Дрю знать не знала Того, кто вверил ей все её мамашины полномочия, а кабы знала, непременно написала бы Тому прошение, а быть может и ноту протеста с требованиями…
Тут Мамаша Дрю призадумалась: чего требовать-то? Громы-молнии? Землетрясения-наводнения? Пистолеты-пулеметы?
Вовремя вспомнив, что, хотя письменность она сама же и изобрела, и даже даровала её наиболее сообразительным из двуногих, сама Мамаша Дрю была неграмотная.
- Ну же и бестолковая ты, Дрюша - поругала она сама себя. - Чернила-то в Окияне всё равно же расплывутся.
Тогда Мамаша Дрю всплыла из темноты абиссальных вод, погасила миллионы люминесцентных габаритных огней и выставила над гладью присмиревшего Окияна свой атмосферный глаз на длинном иллиции, больше похожий на выпрыгнувшего из воды кашалота.
- Раз не хотите по-хорошему…
***
Кю как раз околачивал на своём участке покрытые морской солью пальмы; сверху сухопутные креветки так и сыпались в желоба - любимое лакомство всей семьи Кю. Тогда и загрохотал деревенский барабан, сделанный из панциря черепахи-кормилицы Сю-Дрю, пойманной в незапамятные времена на горе Тю.
- Вставайте! Все! К обороне! Вставайте! Все!
Кю кинулся к берегу Окияна. Там уже кипело сражение. Преогромное черное чудище восстало над берегом и разбросало повсюду свои жуткие извивающиеся щупальца, впивающиеся в прибрежный песок. В миле от берега блистал на солнце выпрыгнувший из воды кашалот. Всякий о двух ногах нещадно рубил эти щупальца чем попало: лопатами, серпами, кухонными ножами. Отовсюду слышались стоны раненых. Жутко пахло аммиаком и гниющими водорослями. Один малыш неуверенно поднял свой совочек, но скривил личико и собрался вот-вот заплакать.
- Руби, дитя, не бойся! - ласково сказала Мамаша Дрю.
Отрубленные щупальца прятались в песке, скрывались в прибрежных зарослях и карабкались вверх, на скалы. Убить Мамашу Дрю невозможно.
Когда всё закончилось, разгоряченные битвой Кю и его сосед, обнявшись, как давние друзья, возвращались в свои хижины. Трудно сказать, каким путем сворачивали их мысли и почему они вдруг схватились за ножи. Кю считал несправедливым, что сосед очень уж часто выкапывал из-под корней огромных жемчужниц, а тому не нравилось, как смотрят на его жену.
Оба ударили разом, ножи высекли искры, но Кю оказался удачливее. Противник не успел ещё упасть на землю, как кто-то похлопал Кю по плечу.
Черные щупальца переплелись и, вот перед Кю стоит он сам, с окровавленным ножом в руке. Не успевши удивиться, Кю, ударил ножом, начал падать, увидел перед собой себя и почувствовал, как его похлопали по плечу…
Тут и там мамаша Дрю замыкала время в кольца. Может, когда и одумаются, может, остановятся?
- Не знаю, правильно ли я поступила, - думала Мамаша Дрю, погружаясь в Окиян. - И ведь даже посоветоваться не с кем.