Максим Исповедник и платонизм
Подготавливая к изданию книгу замечательного богослова митрополита Вселенского патриархата Иоанна (Зизиуласа), я наткнулся на одно очень интересное место, в котором митрополит Иоанн обращает внимание на небольшой отрывок из преп. Максима Исповедника относительно Божественной Литургии, который помогает уяснить общие вопросы, связанные с богословием этого святого Отца. И прежде всего дело касается философского (платоновско-аристотелевского) контекста, в котором его привыкли рассматривать западные ученые (для большинства из которых очки секулярной науки до сих пор - единственное орудие). Зизиулас очень ясно показывает, каким образом дилемма платонизм-аристотелизм преодолевается у Максима благодаря библейскому подходу. Но это, если говорить нечеловеческим (=научным) языком. А если по-человечески, то здесь божественный Максим, исполенный Духа Святого, посредством умозрения и проникновения в Таинство Божественного Домостроительства, разъясняет нам (разъясняемый в свою очередь митрополитом Иоанном), в чем состоит значение Евхаристии как образа будущего, и почему будущее, а не прошлое, есть причина настоящего.
Митрополит Пергамский Иоанн (Зизиулас)
Евхаристия и Царство Божие
(отрывок из готовящейся к печати книги «Божественная Евхаристия и Церквь»).
Из всего богатого наследия святоотеческих свидетельств о связи Евхаристии и Царства Божия мы выделяем поистине драгоценное место у преп. Максима Исповедника, которое, насколько нам известно, до настоящего времени не получило должного внимания со стороны наших богословов. Это место указывает не только на неразрывный союз Евхаристии и Царства, но и в корне пересматривает древнегреческое понятие причины, что, помимо всего прочего, показывает, насколько несправедливо и далеко от реального положения вещей весьма распространенное мнение о зависимости преп. Максима от древнегреческой (платоновской и аристотелевской) философии. Приведем сначала этот отрывок в неизменном виде, чтобы затем прокомментировать его в связи с нашей темой.
В своих Схолиях к сочинению св. Дионисия Ареопагита «О церковной иерархии» преп. Максим пишет:
Образами истинного назвал он ныне совершаемое в собрании... Потому что это символы, а не истина...» (глава 3, §1). Слова Ареопагита: «Войдем от следствий к их причинам» преп. Максим комментирует так: «Т.е. от видимо совершаемого к невидимому и тайному, являющемуся причиной и первообразом воспринимаемого чувствами. И затем говорится, что и то и другое непременно имеет свою причину, [и, таким образом, мы восходим] от следствий к их причинам, т.е. от чувственных символов к мыслимым и умным, или от менее совершенных к более совершенным, как бы от прообраза к образу, а от него - к истине. Ибо тень есть совершаемое в Ветхом Завете, бывшее в Новом Завете есть образ, а истина - состояние будущего (§2).
В этом месте преп. Максим по-своему истолковывает понятие Евхаристии как образ и символ через категорию причинности. Совершаемое в Евхаристии - это образы и символы истинного. При чтении этого отрывка до определенного момента у читателя создается впечатление, что он пребывает в атмосфере платонизма. «Видимо совершаемое» - это образы и символы «невидимого и тайного», чувственные символы - есть образы «мыслимого и умного». Согласно платоническим воззрениям, чувственный и видимый мир - это образ некоего неподвижного и вечного мира, который, как мыслимый и умный, является истиной, подлинным миром. Следовательно, совершаемое на Божественной Литургии изображает и отображает, так сказать, небесную Литургию, совершаемую вечно, которая является первообразом земной Евхаристии. Это, действительно, было бы типично платоновское видение Евхаристии.
Но у преп. Максима в конце этого отрывка есть неожиданный поворот мысли. Божественная Литургия является для него образом некой истинной Евхаристии, которая есть не что иное, как «состояние будущего». «Истина ныне совершаемого в собрании» заключается не в некой платонического типа идеальной действительности, но в действительности будущего, в будущем Царстве. В качестве ключевого элемента, опрокидывающего платоновскую связь между первообразом и образом, выступает категория времени. Чтобы от образа перейти к первообразу, требуется не бегство из времени, а ожидание некоего будущего в хронологическом отношении «события» или состояния. Это переворачивает все платоновское мировоззрение, делая его библейским. Потому что если для платоновской мысли невозможно перейти в рамках времени от образа к первообразу, как будто первообраз находится в конце истории, то для библейского подхода это необходимо. В Евхаристии, в соответствии с библейским видением и воззрениями преп. Максима, изображаются будущие события, Грядущий и Царство, которое Он устроит.
Но это место имеет очень большое значение еще и потому, что ставит вопрос о причинности, опровергая, таким образом, не только платонические, но и аристотелевские представления об «энтелехии» и причинности. Первопричина, говорит преп. Максим, - это то, что не имеет причины своего бытия «ἑκατέρωθεν», т.е. в чем-то ином. Для древнегреческой мысли и западного видения, как и для обычной логики, причина предваряет (логически и хронологически) следствие. Однако в представлении преп. Максима, чем далее мы идем назад в хронологическом отношении, тем более удаляемся от первообраза, от причины: Ветхий Завет это «тень», Новый Завет - «образ», а «состояние будущего» - истина. Иными словами, первообраз, являющийся причиной «совершаемого в собрании», находится в будущем. Евхаристия есть следствие будущего Царствия; будущее Царствие, некое событие будущего («состояние будущего»), будучи причиной Евхаристии, сообщает ей ее истинное бытие.
Все это следует из внимательного изучения преподобного Максима. Бытийное значение этих выводов мы увидим далее, ибо именно оно, в конечном счете, интересует богословие, а не историческое или философское любопытство, обычно единственное, на что хватает энергии у богословствующих в наше время. Теперь же мы отметим, что библейская связь между Евхаристией и Царством не только не ослабела в святоотеческий период, но была поставлена на онтологическое основание: Евхаристия не просто связана с будущим Царством, она черпает в нем свое бытие и свою истинность. Литургическая практика является тем языком, на котором Церковь выражает эту свою позицию. И мы должны обратить на него особое внимание.
Митрополит Пергамский Иоанн (Зизиулас)
Евхаристия и Царство Божие
(отрывок из готовящейся к печати книги «Божественная Евхаристия и Церквь»).
Из всего богатого наследия святоотеческих свидетельств о связи Евхаристии и Царства Божия мы выделяем поистине драгоценное место у преп. Максима Исповедника, которое, насколько нам известно, до настоящего времени не получило должного внимания со стороны наших богословов. Это место указывает не только на неразрывный союз Евхаристии и Царства, но и в корне пересматривает древнегреческое понятие причины, что, помимо всего прочего, показывает, насколько несправедливо и далеко от реального положения вещей весьма распространенное мнение о зависимости преп. Максима от древнегреческой (платоновской и аристотелевской) философии. Приведем сначала этот отрывок в неизменном виде, чтобы затем прокомментировать его в связи с нашей темой.
В своих Схолиях к сочинению св. Дионисия Ареопагита «О церковной иерархии» преп. Максим пишет:
Образами истинного назвал он ныне совершаемое в собрании... Потому что это символы, а не истина...» (глава 3, §1). Слова Ареопагита: «Войдем от следствий к их причинам» преп. Максим комментирует так: «Т.е. от видимо совершаемого к невидимому и тайному, являющемуся причиной и первообразом воспринимаемого чувствами. И затем говорится, что и то и другое непременно имеет свою причину, [и, таким образом, мы восходим] от следствий к их причинам, т.е. от чувственных символов к мыслимым и умным, или от менее совершенных к более совершенным, как бы от прообраза к образу, а от него - к истине. Ибо тень есть совершаемое в Ветхом Завете, бывшее в Новом Завете есть образ, а истина - состояние будущего (§2).
В этом месте преп. Максим по-своему истолковывает понятие Евхаристии как образ и символ через категорию причинности. Совершаемое в Евхаристии - это образы и символы истинного. При чтении этого отрывка до определенного момента у читателя создается впечатление, что он пребывает в атмосфере платонизма. «Видимо совершаемое» - это образы и символы «невидимого и тайного», чувственные символы - есть образы «мыслимого и умного». Согласно платоническим воззрениям, чувственный и видимый мир - это образ некоего неподвижного и вечного мира, который, как мыслимый и умный, является истиной, подлинным миром. Следовательно, совершаемое на Божественной Литургии изображает и отображает, так сказать, небесную Литургию, совершаемую вечно, которая является первообразом земной Евхаристии. Это, действительно, было бы типично платоновское видение Евхаристии.
Но у преп. Максима в конце этого отрывка есть неожиданный поворот мысли. Божественная Литургия является для него образом некой истинной Евхаристии, которая есть не что иное, как «состояние будущего». «Истина ныне совершаемого в собрании» заключается не в некой платонического типа идеальной действительности, но в действительности будущего, в будущем Царстве. В качестве ключевого элемента, опрокидывающего платоновскую связь между первообразом и образом, выступает категория времени. Чтобы от образа перейти к первообразу, требуется не бегство из времени, а ожидание некоего будущего в хронологическом отношении «события» или состояния. Это переворачивает все платоновское мировоззрение, делая его библейским. Потому что если для платоновской мысли невозможно перейти в рамках времени от образа к первообразу, как будто первообраз находится в конце истории, то для библейского подхода это необходимо. В Евхаристии, в соответствии с библейским видением и воззрениями преп. Максима, изображаются будущие события, Грядущий и Царство, которое Он устроит.
Но это место имеет очень большое значение еще и потому, что ставит вопрос о причинности, опровергая, таким образом, не только платонические, но и аристотелевские представления об «энтелехии» и причинности. Первопричина, говорит преп. Максим, - это то, что не имеет причины своего бытия «ἑκατέρωθεν», т.е. в чем-то ином. Для древнегреческой мысли и западного видения, как и для обычной логики, причина предваряет (логически и хронологически) следствие. Однако в представлении преп. Максима, чем далее мы идем назад в хронологическом отношении, тем более удаляемся от первообраза, от причины: Ветхий Завет это «тень», Новый Завет - «образ», а «состояние будущего» - истина. Иными словами, первообраз, являющийся причиной «совершаемого в собрании», находится в будущем. Евхаристия есть следствие будущего Царствия; будущее Царствие, некое событие будущего («состояние будущего»), будучи причиной Евхаристии, сообщает ей ее истинное бытие.
Все это следует из внимательного изучения преподобного Максима. Бытийное значение этих выводов мы увидим далее, ибо именно оно, в конечном счете, интересует богословие, а не историческое или философское любопытство, обычно единственное, на что хватает энергии у богословствующих в наше время. Теперь же мы отметим, что библейская связь между Евхаристией и Царством не только не ослабела в святоотеческий период, но была поставлена на онтологическое основание: Евхаристия не просто связана с будущим Царством, она черпает в нем свое бытие и свою истинность. Литургическая практика является тем языком, на котором Церковь выражает эту свою позицию. И мы должны обратить на него особое внимание.