Callistus adversus Thomam
Каллист Ангеликуд и его сочинение «Против Фомы Аквинского».
Небольшое вступление и перевод одной главы.
Сочинение Фомы Аквинского Сумма против язычников (SCG) была переведена на греч. язык известным дипломатом и интеллектуалом при дворе византийского императора Иоанна Кантакузена Димитрием Кидонисом. Димитрий очень молодым начал со страстью изучать Платона и Демосфена. Рано почувствовав желание выучить латынь, он нашел в Константинополе доминиканского монаха, который в качестве учебного текста дал ему Сумму против язычников Фомы Аквинского. В своей длинной апологии (Ἀπολογία πρὸς τοὺς ὀρθοδόξους) Кидонис рассказывает, что он решился перевести отрывки из этого сочинения, чтобы показать их своим скептически настроенным друзьям, считавшим, что у латинян в принципе не может быть ничего хорошего. В то время, говорит Кидонис, «мы причисляли латинян к варварам». Изучив SCG, Кидонис взялся за Сумму теологии. После этого Кидонис обратился к изучению Августина (перевел несколько небольших сочинений), а также Фульгенция, Ансельма и др. (из всех этих авторов перевел достаточное количество текстов). Димитрий Кидонис, занимаясь переводами, путешествуя по дипломатическим делам на Запад, имея там множество друзей, как никто другой способствовал взаимному знакомству Востока и Запада. Можно сказать, что благодаря переводам Кидониса, византийцы впервые серьезно обратили внимание на то, что на Западе вообще есть какое-то богословие.
Здесь следует добавить, однако, что первым в ряду активных переводчиков с латыни был все-таки не Кидонис, а другой византийский интеллектуал и ученый - Максим Плануд (1260-1310). Его по большей части интересовали классические сочинения (Овидия, Цицерона, Катона - всех их он переводил). Он перевел очень важное сочинение Августина - трактат О Троице, а также Утешение философией Боэция. Кроме того, Плануд первым начал переводить и Фому (отрывки из Суммы теологии). И тем не менее, переводы Плануда не произвели такого шокирующего эффекта, каковой произвели переводы Кидониса. Вероятнее всего, это объясняется тем обстоятельством, что цель Плануда была скорее научная, а цель Кидониса - полемическая. Смысл переводческой деятельности Кидониса как раз состоял в том, чтобы заменить отставшее, по его мнению, византийское богословие на латинское, которое, как он считал, далеко ушло вперед.
Кидонис работал над переводом всего корпуса SCG около года (в период между 1347 и 1354). Сделав перевод, он показал его императору Иоанну Кантакузену, который посчитал текст настолько важным, что тут же повелел сделать копию в императорской канцелярии. По-видимому текст широко читался в интеллектуальных кругах Византии, так как сохранилось множество рукописных копий (Пападопулос перечисляет 36 дошедших до нас рукописей; сам текст перевода пока не издан).
Рецепция западных идей в Византии - отдельная тема. Здесь только упомянем, что появление сочинений Фомы в Византии вызвало разделение богословов на два, как минимум, лагеря: сторонников и противников томистского богословия. И те, и другие оставили сочинения.
А. Сторонники томизма:
1. Димитрий Кидонис (1324-1397/8)
2. Прохор Кидонис (1330-1368/9)
3. Мануил Калека (+1410)
4. Андрей Хрисоверг (+ок.1451)
5. Максим Хрисоверг (15 в.)
6. Виссарион (+1472)
7. Анонимный автор опровержения «Силлогистических глав» св. Марка Эфесского
Б. Противники томизма:
1. Варлаам Калабрийский (1290-1350)
2. св. Нил Кавасила (+1363)
3. Матфей Ангел Панарет (14 в.)
4. Макарий Анкирский (14 в.)
5. Каллист Ангеликуд (кон. 14 в.)
6. Иосиф Вриенний (ок.1350-1431/2)
7. Димитрий Хрисолор (15 в.)
8. св. Марк Эфесский (1392/3-1444)
* Отдельно стоит патриарх Геннадий Схоларий, который принимал некоторые богословские положения Фомы, а некоторые отвергал.
***
Здесь я помещаю перевод отрывка из сочинения Каллиста Ангеликуда «Против Фомы Аквинского». Каллист был знаком с сочинением Фомы в переводе Кидониса. Сам Кидонис, переводя текст, решил дать ему более актуальное, с его точки зрения, полемическое название. На греческом это сочинение фигурирует под названием «Против греков». Не исключено, что под именем «греков», Кидонис имел в виду просто «язычников». Однако по мнению Пападопулоса, Кидонис считал, что посредством перевода SCG он вносит некоторый вклад в полемику против учения Григория Паламы о различении сущности и энергии в Боге. Поэтому отвечая Фоме, Каллист реагирует и на антипаламитскую коннотацию, сознательно внесенную Кидонисом при переводе.
Надо еще добавить, что ответ Каллиста был издан по единственной дошедшей до нас рукописи Иверского монастыря (337) профессором Афинского университета С. Пападопулосом в 1970 г.
О самом Каллисте известно очень мало. Основные сведения о нем собраны С. Пападопулосом и А. Риго. Поскольку у меня здесь не научная статья, я ограничусь только двумя словами. Пападопулос считал, что Каллист родился около 1328 г., подвизался в селении Меленикон (болг. Мелник), недалеко от Сереза в Македонии, а затем основал недалеко от Меленика, в Росине (болг. Рожан) монастырь в честь Пресвятой Богородицы. Территории эти принадлежали Серрскому княжеству, которым управлял в то время деспот Иоанн Углеша. После смерти Стефана Душана Сербское королевство распалось, но деспот Сереза сумел сохранить единство своего княжества. Более того, он наладил дипломатический контакт с патриархом Филофеем, который в свою очередь посылал к деспоту посольство во главе с митрополитом Феофаном Никейким (1367 г.), благодаря чему Серезское княжество восстановило церковное общение с Константинополем, а несколькими годами позже анафемы были сняты и со всей Сербии.
Каллист Ангеликуд дважды упоминается в патриарших посланиях патриарха Филофея Коккина: в «Сигиллии» от 1371 г. и «Энталме» также от 1371 г. (дата установлена Риго). Первое послание написано в ответ на несохранившееся письмо самого Каллиста, адресованное патриарху, в котором он, по-видимому, просил благословения на переименование кафизмы, где он подвизался, в монастырь. В ответном послании дается патриаршее благословение на основание мужского монастыря, и говорится, что монастырь этот должен подчиняться не местному митрополиту Меленика, а патриарху, т.е. ему сообщается статус ставропигиального монастыря. Каллист именуется «возлюбленным сыном во Святом Духе нашей мерности». Упоминается, что он построил храм. Во втором послании говорится о духовном руководстве братии, в частности, о том, чтобы монахи исповедовались у него как у игумена монастыря. В письме этом Каллист называется «нашим духовным сыном», а также «духовным, и добродетельным, и исихастом». По мнению Пападопулоса, Каллист умер предположительно в 1368 г.
Роженский монастырь был подворьем Иверского монастыря на Афоне. Этим Пападопулос объясняет наличие рукописи с сочинением Каллиста "Против Фомы" в библиотеке Иверского монастыря. Однако иерусалимская рукопись 238 (Пападопуло-Керамевс, Ἱεροσολυμιτικὴ Βιβλιοθήκη, СПб, 1894, с. 368) упоминает некоего Каллиста Роженского, родом из Трапезунда. Пападопулос предполагает, что возможно речь идет об одном и том же Каллисте, поэтому и Трапезунд может быть местом рождения Каллиста.
С точки зрения А. Риго, версия Пападопулоса об отождествелнии двух Каллистов не выдерживает критики, поэтому теория о трапезундском происхождении Каллиста отпадает. Однако Риго вносит существенные уточнения и дополнения к биографии Каллиста. Во-первых, Риго доказывает, что три Каллиста, упоминаемые в Добротолюбии, суть одно и то же лицо. В Добротолюбии речь идет о Каллисте Катафигиоте, Каллисте Тиликуде и Каллисте Ксанфопуле. Риго доказывает, что все это один и тот же Каллист, а именно: Каллист Ангеликуд, Катафигиот, Меленикиотский. Во-вторых, на основании анализа источников он определяет название монастыря Каллиста. В окресностях Меленика в 13 в. уже было два монастыря, посвященных Божией Матери: Богородицы Спилеотиссы и Богородицы Пантанассы. Но документы еще указывают третий монастырь Богородицы Катафигис, или Катафигион. Однако, поскольку Каллист Ангеликуд называется еще и Катафигиотом, можно сделать вывод, что он основал этот третий монастырь, который находился в горах на юг от Меленика. Таким образом, теория о Рожанском монастыре также отпадает.
***
Изданные сочинения Каллиста представляют собой лишь малую часть основного корпуса его сочинений. Большая их часть остается неизданной. Более-менее полный перечень изданных сочинений Каллиста есть в Аннотированной библиографии по исихазму под ред. А. Г. Дунаева. [В скобках отмечу, что сведения в Аннотированной библиографии очень сбивчивы и ненадежны - надо все тщательно проверять]. В целом, можно говорить, что у Каллиста было три основных сочинения: Исихастское обучение (утеряно или дошло в виде разрозн. слов); Исихастское утешение (30 слов, нек-рые из которых являются обширными соч. из мн. глав, относящихся к аскетической жизни) и Против Фомы Аквинского (наиболее полное опровержение томизма в Византийской литературе).
Сочинения Каллиста разбросаны по нескольким рукописным сборникам, основные из которых следующие (составлено на основе исследования А. Риго):
Содержание трактата «Против Фомы»:
-------------------------------------------
О мудрости
(Из трактата Каллиста Ангеликуда «Против Фомы Аквинского»).
21. Желание двум [различным], хотя и одноименным, вещам дать одно определение свойственно людям неправедным и решившимся лгать, видимо, по собственной воле: дело в том, что само понятие числа сразу вводит различие, а никак не единство. Хотя Фома, безусловно, об этом знает, однако, имея намерение говорить ложь и вывести логически то, чего не существует, он дает в качестве одной предпосылки сразу две вещи. Вот что он говорит: «стремление к мудрости есть совершеннейшее, высшее, полезнейшее и приятнейшее из всех занятий». Есть ли еще такой человек, даже из греков, кто бы так явно бесчинствовал? О какой мудрости говоришь ты, что она - полезнейшее занятие? Ведь мудрость не одна, но две под одним именем.
22. Божественнейший Павел говорит об этом так: Премудрость же глаголем в совершенных, премудрость же не века сего, ни князей века сего престающих, но глаголем премудрость Божию, в тайне сокровенную, юже предустави Бог прежде век в славу нашу, юже никтоже от князей века сего разуме (1 Кор. 2, 6-8). Стало быть, как ты сам слышишь, есть два вида мудрости: тот, кто любит истину и опирается на нее, как и следует, собираясь сказать что-либо о мудрости, рассудительно использует определение (как святой Павел, который, сказав в только что приведенном отрывке премудрость глаголем, тут же пояснил, какую мудрость он имеет в виду. Также и Богослов Григорий, сказав «Мудрость первая состоит в том, чтобы презирать [иную] мудрость», сразу же дает определение, уточняя, о какой [иной] мудрости он говорит: «которая заключается в одних словах и оборотах речи, в обманчивых и излишних противоположениях» ); тот же, кто находит удовольствие в заблуждении и прилежит лжи, не желает давать определения и не говорит ясно: ведь он естественным образом ненавидит свет и истину и не идет по направлению к истине, чтобы его домыслы не были уличены [в несостоятельности], потому что они сказаны исходя из лжи.
23. «Стремление к мудрости», говорит он [Фома], «есть совершеннейшее, высшее, полезнейшее и приятнейшее из всех занятий». Итак, во-первых, то, что он оставляет предмет своего рассуждения неопределенным, обнаруживает его невежество и невоспитанность, как уже сказано. Во-вторых, я спрошу тебя: о какой мудрости ты говоришь? Если о мудрости века сего и князей века сего престающих, то твое утверждение - это явная ложь: потому что [такая мудрость] не только совсем не полезнее всех других занятий, но она и просто не полезна наряду с другими занятиями. Ведь из того, что сказано, ты и сам понимаешь, что это занятие - из числа тех, которые свойственны князьям века сего престающим.
24. А устремляющиеся к тому, что пребывает вечно, и это [вечное] делающие предметом своего усердия, считают мудрость века сего ненужным бременем и отбрасывают ее далеко от себя, потому что «мудрость первая состоит в том, чтобы презирать мудрость, которая заключается в одних словах и оборотах речи, в обманчивых и излишних противоположениях», как ты слышал от Богослова. Если же ты говоришь о премирной мудрости, что «стремление к ней есть полезнейшее из всех занятий», то твое утверждение совершенно бессмысленно, да к тому же еще и ложно. Ибо каждому наиболее полезно то, что нужно [ему]; но изучение премирной мудрости полезно не всем: поэтому-то высказывание сделано Фомой не с [должным] рассуждением.
25. Вот что говорит великий Григорий: «Говорить о Боге - великое дело; но гораздо больше - очищать себя для Бога» . Также и великий Василий говорит: «Сперва нужно исправить действия телесные, чтобы совершались согласно со словом Божиим, а потом уже восходить к созерцанию умопостигаемого» . Что дело обстоит именно так, подтверждает и предстоятель Нисской кафедры: говоря по-разному о Боге и о божественном учении, он подчеркивает, что ни в коем случае не подобает неспособным и не очистившимся, а также тем, кто изо всех сил бежит прочь от любви Божией и не удостоился еще причастия божественной благодати, быть многословными в изложении божественных догматов, но [им следует] произносить устами своими только то исповедание, которое передано учителями Церкви.
26. Однако же Фома и латиняне, как, впрочем, и [древние] греки, думают, что таковые слова истины имеют иное происхождение. О святой Василий и божественные Григории! Эти несчастные, по всей видимости, полагают, что Бог не погубил премудрость мудрых и не отверг разум разумных (1 Кор. 1, 19), как предвещали божественные пророчества, но что те слова просто были пустыми угрозами. По этой-то причине Фома, доверяя во всем Аристотелю и иже с ним грекам и следуя им, не только без различия говорит о мудрости, но скорее обе их почитает одним и тем же: ведь он отождествляет мудрость божественную и человеческую и одинаково говорит о премирной и мирской мудрости, когда пишет, что «стремление к мудрости есть совершеннейшее, высшее, полезнейшее и приятнейшее из всех занятий». И далее: «Насколько человек прилежит упражнению в мудрости, настолько он становится уже обладателем некоторой части истинного блаженства». И снова: «стремление к мудрости более всего связывает человека любовью с Богом». Кто из греков, которые, согласно Павлу, премудрости ищут (1 Кор. 1, 22), сказал или написал бы такое о мудрости, чтобы доказать [как это делает Фома], что премирная [мудрость] есть одна и та же [c мирской мудростью]? А он еще, явным образом обнажая свое злое намерение, присовокупляет к этому, что «аподиктическая истина согласуется с христианской верой».
27. Вот так он безумствует и говорит несуразности в своих доказательствах; при этом же он еще явно противоречит истине и святым, а грекам и Аристотелю следует со всем усердием. Поэтому-то, следуя тем, кто имеет превратные мнения, он и сам лжет; лжет же он и в том, что стоит на позициях греков и очевидным образом принимает их идеи, хотя сам вначале объявил, что собирается говорить против греков. Послушайте, прошу вас, какое бесчувствие и какая глупость содержится в словах человека ученого, который решился философствовать и думает, что верит Христу, Который есть Сама Истина: «Стремление к мудрости есть совершеннейшее, высшее, полезнейшее и приятнейшее из всех занятий».
28. Все у него неопределенно. Он не объясняет не только то, какую он имеет в виду мудрость, но и то, кому она полезна. А ведь если, как он сам говорит, эта мудрость есть самое совершенное из всех занятий, то ясно, что и полезна она не сама по себе и не всем, но только совершенным, как сказал святой Павел: Премудрость глаголем не саму по себе, но в совершенных (1 Кор. 2, 6). Совершенным же свойственна твердая пища, которая, согласно Богослову, «не полезна для слабых и требующих молока» . Значит, и здесь лжет Фома, говоря, будто мудрость, предназначенная для совершенных, полезна всегда [и для всех].
29. И ведь от Фомы не укрылись вышеприведенные слова апостолов и учителей, однако их слова его не убеждают: по этой причине все то, что он говорит в отношении Церкви и прославленных богоносцев, является извращенным и ошибочным; что же касается Аристотеля и мысливших в его духе греков, то он согласен с ними и единодушен с их ересью. «Насколько человек прилежит упражнению в мудрости, настолько он становится уже обладателем некоторой части истинного блаженства». Видите греческое мудрование, которое не просто бесстыдно произносится вслух, но и запечатлено в письменном виде тем [человеком], который обещал писать против греков?
30. И если ты полагаешь, что та мудрость, о которой ты говоришь, имеет таковую силу, так что чем больше ею обладаешь, тем более становишься блаженным и святым, то совершенно ясно [следует из твоих слов], что все множество добродетелей пропадает понапрасну, и тщетно написаны наставления о делании заповедей Христовых, с усердием составленные духоносными [Отцами], которые отбрасывали далеко прочь греческую мудрость как суетную, и презренную, и совершенно несоизмеримую с добродетелью и истиной.
31. Ведь и Великий Василий говорит, что человеческая мудрость и разум напрасно превозносятся и что они возводят на обманчивую высоту. Также и Златоуст [говорит]: «Внешняя мудрость, подобно презренной служанке, не была допущена войти внутрь и заглянуть в тайны Владыки». И еще: «Внешняя мудрость не только не научила нас божественным таинствам, но мешала и препятствовала». Так они [Отцы] высказываются о греческой мудрости. Что же касается мудрости божественной и премирной, то они учат, что ее никоим образом невозможно достичь без законного, посредством Христовых заповедей, очищения, а также пребывания в душе святого и животворного и боготворящего Духа. Ибо Он, то есть Утешитель, направляет и наставляет чистых [сердцем] ко всякой истине и приготовляет их к видению Бога. Потому что блажени, - говорит Он, - чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8).
32. Они-то и есть, таким образом, причастники премирной мудрости в Духе Святом, сверхсущностно направляющем к истине, и созерцающие божественные [предметы] и Самого Бога. Однако Фома, не будучи в состоянии даже и во сне приобщиться к таковой мудрости, - ибо он недоверчив к ней, - настолько от нее отстоит, насколько небо отстоит от земли; желая же обладать греческой мудростью, он, поскольку целиком сам обладаем ею и, откровенно сказать, не находит выше нее ничего в Церкви Божией, безрассудно подражает ворам. И как они, будучи дружественны тьме, любят облекаться во тьму, чтобы под ее покровом тайно и безбоязненно обижать прохожих, так и он, безумный, желая у тех, кто идет по самому простому пути, украсть веру, [т.е. их] священную одежду, вступает в [область] лжи, как во тьму: ведь, притворно говоря о мудрости, он имеет в виду греческую мудрость, хотя и говорит это неявно, и прикидывается, что якобы позабыл и умалчивает [об этом], так что, сказав многое о мудрости, он, тем не менее, уклоняется пояснить, о какой именно мудрости он говорит.
33. Затем он уже открыто извергает свой яд порока и ереси, и, начав с незаметного, старается до конца довести то, что таким образом замыслил с самого начала. «Аподиктическая истина, - говорит он, - согласна с христианской верой». И еще: «Невозможно, чтобы истина веры противоречила естественно познаваемым принципам». И еще: «То, что верой познано из божественного откровения, не может противоречить естественному познанию». Еще [он говорит]: «Ни одному человеку Бог не влагает такие представления и такую веру, которые бы противоречили естественному познанию». Высказываясь таким вот образом, [человек этот], убежденный, что пишет против греков, доказывает, будто естественное соответствует сверхъестественному, и отгоняет от [своих] слушателей всякое [понятие] о нетварной реальности. «Насколько человек прилежит упражнению в мудрости, настолько он становится уже обладателем некоторой части истинного блаженства». И еще: «Стремление к мудрости более всего связывает человека любовью с Богом».
34. Ох, в какое безбожие впадает этот несчастный! Безумнейший, если мудрецам свойственны блаженство и высшая любовь к Богу, то Аристотель и Платон и другие греческие мудрецы более блаженны и посредством любви - увы этому безумию! - более соединены с Богом, нежели ученики Спасителя Петр и Павел, а также и все прочие апостолы Христовы. Так что пусть возрадуются греческие дети, потому что посредством мудрости, которую, как говорит Павел, Бог обратил в безумие (1 Кор. 1, 20), они наследуют Царство Божие. И еще более нелепо [в его глазах должно выглядеть то], что наш единственный Учитель говорит о блаженных здесь на земле, указывая нам на некоторых из них: на нищих духом, на плачущих, на кротких, на алчущих и жаждущих правды, на милостивых, на чистых сердцем, на миротворцев, и на других, кого он там перечисляет (Мф. 5, 3-10). Мудрость же Он здесь вообще не упомянул. Более того, Он благодарит Бога Отца за то, что Тот утаил таинства веры от мудрых и разумных и открыл эти таинства младенцам (Лк. 10, 21). И тех, кто желает наследовать Царство Небесное, Он учит обратиться и стать как дети (Мф. 18, 3). И безумное мира, - говорит Павел, - избрал Бог, да посрамит премудрых (1 Кор. 1, 27).
35. Итак, разве не вопреки словам Христа и христоносного Павла мыслит и пишет этот явный богопротивник Фома? Ведь все то, что Христос и Павел - не в премудрости слова вышедший на проповедь веры, чтобы не упразднить креста Христова (1 Кор. 1, 7) - всеми силами ниспровергают, он безумно пытается соединить и посредством силлогизмов бесстыдно упраздняет таинство домостроительства воплощения [Сына Божия]. И правда, если к этому [упразднению Креста] ведет даже одно только иудейское обрезание, хотя оно и было дано Богом, то насколько более, думаешь ты, - ведет к этому мудрость князей века сего преходящих (1 Кор. 2, 6), которую Бог пообещал погубить (1 Кор. 1, 19)? Вот и великий Павел проповедует, что Бог ее сделал безумной (1 Кор. 1, 20) и, по словам богоносных [Отцов], отверг ее как неразумную и бесчестную служанку. Эту премудрость [следует назвать] не только погубленной и превращенной в безумие - и это Самим Богом, - не только бесчестной служанкой и не только преходящей, но и злостной похитительницей истины, как и Павел, опять-таки, говорит Колоссянам: Смотрите, как бы кто не увлек вас пустой мудростью и обольщением (Кол. 2, 8). Ибо нет такого вора, который не был бы и обманщиком: значит, этой внешней мудрости - обезумевшей, погубленной, бесчестной, преходящей и отвергнутой, подобно служанке, - свойственно, совершив воровство, еще и обманывать.
36. Поэтому-то и Иаков, Брат Господень, называет земную мудрость душевной и бесовской (Иак. 3, 15), не останавливаясь ни перед каким, даже чрезмерным, порицанием. Ибо что может быть хуже эпитета «бесовский»? Она же [мудрость], будучи бесовской, злостно завладела и Фомой, и [теперь] понуждает его высказывать многие еретические греческие [суждения], которые в свою очередь в его устах [выглядят] убогими и смешными. Убогими [они выглядят], потому что он говорит вещи, несоответствующие словам Христа и христоносных [мужей]; смешными же, потому что, желая быть христианином и [в то же время] безумно цепляясь за греческую премудрость, он все время пытается смешивать то, что не может быть смешано, и без страха доказывает то, что чуждо общему хору святых. Так что если кто внимательно прочтет все, им написанное, о мудрости и других вещах, о которых я в ближайшее время напомню, а затем обратится к тому, что говорит Христос с апостолами и богоносными [мужами], то обнаружит, что между тем и другим есть серьезные противоречия.
37. И если бы он не любил неведение или ложь, состоящую в том, что он прославляет якобы слова Христа и святых, то он так явно не отступал бы от них, впадая в противоречия. И точно также, если бы он не был верен тому, что сочинили греки, он никогда не стал бы во всех своих сочинениях и, особенно, когда речь идет о богословии, использовать Аристотеля как своего руководителя и свидетеля. Вот и Господь наш изрек Свои заповеди, потому что они делают нас совершенными - [совершенными] настолько, что чудесным и непознаваемым образом соединяют нас с Богом, с Отцом и Сыном, истинно в Духе. Так, [Господь] говорит: Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, возлюблен будет Отцом Моим (Ин. 14, 21). И Я и Отец приидем и обитель у него сотворим (Ин. 14, 23).
38. Сей же нечестивый, попирая божественные глаголы и следуя грекам и Аристотелю, говорит: «Насколько человек прилежит упражнению в мудрости, настолько он становится уже обладателем некоторой части истинного блаженства». Итак, с кем он здесь явно соглашается и кому противостоит, пусть об этом судят добросовестные слушатели; я же скажу, что насколько верные Богу люди предписывали следовать учению Христа, а учение Аристотеля и греков предавать анафеме, настолько же сей гнусный [человек] постарался явиться противником учения Христова и восхвалить учение Аристотеля и греков.
39. Настолько он обезумел и лишился подобающего образа мыслей, пропитавшись аристотелевыми дурными идеями, что дернул написать: «Философ в 20-ой книге Этики говорит, что о тех, кто любит разум, Бог печется в высшей степени, как о Своих друзьях». Чьи еще уста злостно изрекали такую несправедливость, направленную против высоты истины учения Христова? Чье сердце, научившись таким образом, изрекло слова лукавые, слова греческого сборища, почитавшего бесов и думавшего, что после Бога они [бесы] тоже боги? И в самом деле, если Бог настолько печется о тех, кто любит разум, вполне ясно, что вместе с греками и бесы - лучшие друзья Бога.
40. Ибо кто одержим самолюбием и кто посредством любви, которую вследствие этого [самолюбия] он имеет к своему уму, привязался к своим идеям, тот естественным образом удалился от любви к Богу. И если бы он не любил своего разума, он очень скоро сделал бы его рабом Бога; но самолюбие далеко отгоняет желание исполнить это и покориться. По этой причине такие люди стали врагами добра и истины, возлюбив разум и подчинившись своим мыслям. Что же касается греков, то по своему самолюбию и любви к разуму, то есть к тому, чтобы мыслить по-своему, они ввергли себя в тысячи зол.
41. Скажи же мне, почему Бог не печется как о Своих друзьях о тех, кто любит Христа и Его заповеди, но печется о тех, кто любит разум? Кто из святых научил тебя этому? Из какого [места] Священного Писания ты почерпнул таковые [идеи]? Но увы столь ужасному своенравию! Восприняв и это из аристотелевского пустословия о природе, ты нечестиво переносишь это на божественные [предметы]. Ведь, хотя это и не подобает, но умом называется и дьявол и великий ум ассирийский (Ис. 10, 12). Ведь если «о тех, кто любит разум, Бог печется в высшей степени, как о Своих друзьях», то из этого следует, что и о тех, кто любит дьявола, Бог печется так же и настолько же. Стало быть еще нет порицания бесовским жертвоприношениям, совершаемым из любви к бесам!
42. Если же сказать, что из всего, имеющего любовь к своему разуму, самолюбие есть самое сильное, то и бесы, как я говорил раньше, оказались бы друзьями Бога. Ведь нет никого, кто был бы более самолюбивым и гордым, чем бесы и вместе с ними греки, страдающие непослушанием Священному Писанию и по необходимости питающие страсть и любовь к своим мыслям и разуму.
43. Так в действительности и Фома, этот несчастный, без необходимости презрев учение истинного Бога Слова и Его учеников и последовав своему разуму, стал самолюбивым и своенравным, и привязался к подобным ему бесам и друзьям бесов грекам. Поэтому-то он, как и греки, под влиянием бесов страшно повредившись умом, будучи по нраву их другом, пишет, говорит и доказывает теперь все то, что никогда бы не пришло на ум христианину. Он, безумец, посредством болтовни и искусства софистики - чтобы не сказать спорливости - думает превзойти божественное попечение и любовь. Но пусть услышит этот суетный [человек], что не тот, кто любит разум, скорее сподобится попечения у Бога, но, как говорит святой Павел: Аще кто не любит Господа нашего Иисуса Христа, да будет анафема (1 Кор. 16, 22).
***
Примечание: Библиографию не печатаю. Она будет, когда дело дойдет до печатного издания перевода.
Копирайт перевода: монах Диодор (Ларионов)
Небольшое вступление и перевод одной главы.
Сочинение Фомы Аквинского Сумма против язычников (SCG) была переведена на греч. язык известным дипломатом и интеллектуалом при дворе византийского императора Иоанна Кантакузена Димитрием Кидонисом. Димитрий очень молодым начал со страстью изучать Платона и Демосфена. Рано почувствовав желание выучить латынь, он нашел в Константинополе доминиканского монаха, который в качестве учебного текста дал ему Сумму против язычников Фомы Аквинского. В своей длинной апологии (Ἀπολογία πρὸς τοὺς ὀρθοδόξους) Кидонис рассказывает, что он решился перевести отрывки из этого сочинения, чтобы показать их своим скептически настроенным друзьям, считавшим, что у латинян в принципе не может быть ничего хорошего. В то время, говорит Кидонис, «мы причисляли латинян к варварам». Изучив SCG, Кидонис взялся за Сумму теологии. После этого Кидонис обратился к изучению Августина (перевел несколько небольших сочинений), а также Фульгенция, Ансельма и др. (из всех этих авторов перевел достаточное количество текстов). Димитрий Кидонис, занимаясь переводами, путешествуя по дипломатическим делам на Запад, имея там множество друзей, как никто другой способствовал взаимному знакомству Востока и Запада. Можно сказать, что благодаря переводам Кидониса, византийцы впервые серьезно обратили внимание на то, что на Западе вообще есть какое-то богословие.
Здесь следует добавить, однако, что первым в ряду активных переводчиков с латыни был все-таки не Кидонис, а другой византийский интеллектуал и ученый - Максим Плануд (1260-1310). Его по большей части интересовали классические сочинения (Овидия, Цицерона, Катона - всех их он переводил). Он перевел очень важное сочинение Августина - трактат О Троице, а также Утешение философией Боэция. Кроме того, Плануд первым начал переводить и Фому (отрывки из Суммы теологии). И тем не менее, переводы Плануда не произвели такого шокирующего эффекта, каковой произвели переводы Кидониса. Вероятнее всего, это объясняется тем обстоятельством, что цель Плануда была скорее научная, а цель Кидониса - полемическая. Смысл переводческой деятельности Кидониса как раз состоял в том, чтобы заменить отставшее, по его мнению, византийское богословие на латинское, которое, как он считал, далеко ушло вперед.
Кидонис работал над переводом всего корпуса SCG около года (в период между 1347 и 1354). Сделав перевод, он показал его императору Иоанну Кантакузену, который посчитал текст настолько важным, что тут же повелел сделать копию в императорской канцелярии. По-видимому текст широко читался в интеллектуальных кругах Византии, так как сохранилось множество рукописных копий (Пападопулос перечисляет 36 дошедших до нас рукописей; сам текст перевода пока не издан).
Рецепция западных идей в Византии - отдельная тема. Здесь только упомянем, что появление сочинений Фомы в Византии вызвало разделение богословов на два, как минимум, лагеря: сторонников и противников томистского богословия. И те, и другие оставили сочинения.
А. Сторонники томизма:
1. Димитрий Кидонис (1324-1397/8)
2. Прохор Кидонис (1330-1368/9)
3. Мануил Калека (+1410)
4. Андрей Хрисоверг (+ок.1451)
5. Максим Хрисоверг (15 в.)
6. Виссарион (+1472)
7. Анонимный автор опровержения «Силлогистических глав» св. Марка Эфесского
Б. Противники томизма:
1. Варлаам Калабрийский (1290-1350)
2. св. Нил Кавасила (+1363)
3. Матфей Ангел Панарет (14 в.)
4. Макарий Анкирский (14 в.)
5. Каллист Ангеликуд (кон. 14 в.)
6. Иосиф Вриенний (ок.1350-1431/2)
7. Димитрий Хрисолор (15 в.)
8. св. Марк Эфесский (1392/3-1444)
* Отдельно стоит патриарх Геннадий Схоларий, который принимал некоторые богословские положения Фомы, а некоторые отвергал.
***
Здесь я помещаю перевод отрывка из сочинения Каллиста Ангеликуда «Против Фомы Аквинского». Каллист был знаком с сочинением Фомы в переводе Кидониса. Сам Кидонис, переводя текст, решил дать ему более актуальное, с его точки зрения, полемическое название. На греческом это сочинение фигурирует под названием «Против греков». Не исключено, что под именем «греков», Кидонис имел в виду просто «язычников». Однако по мнению Пападопулоса, Кидонис считал, что посредством перевода SCG он вносит некоторый вклад в полемику против учения Григория Паламы о различении сущности и энергии в Боге. Поэтому отвечая Фоме, Каллист реагирует и на антипаламитскую коннотацию, сознательно внесенную Кидонисом при переводе.
Надо еще добавить, что ответ Каллиста был издан по единственной дошедшей до нас рукописи Иверского монастыря (337) профессором Афинского университета С. Пападопулосом в 1970 г.
О самом Каллисте известно очень мало. Основные сведения о нем собраны С. Пападопулосом и А. Риго. Поскольку у меня здесь не научная статья, я ограничусь только двумя словами. Пападопулос считал, что Каллист родился около 1328 г., подвизался в селении Меленикон (болг. Мелник), недалеко от Сереза в Македонии, а затем основал недалеко от Меленика, в Росине (болг. Рожан) монастырь в честь Пресвятой Богородицы. Территории эти принадлежали Серрскому княжеству, которым управлял в то время деспот Иоанн Углеша. После смерти Стефана Душана Сербское королевство распалось, но деспот Сереза сумел сохранить единство своего княжества. Более того, он наладил дипломатический контакт с патриархом Филофеем, который в свою очередь посылал к деспоту посольство во главе с митрополитом Феофаном Никейким (1367 г.), благодаря чему Серезское княжество восстановило церковное общение с Константинополем, а несколькими годами позже анафемы были сняты и со всей Сербии.
Каллист Ангеликуд дважды упоминается в патриарших посланиях патриарха Филофея Коккина: в «Сигиллии» от 1371 г. и «Энталме» также от 1371 г. (дата установлена Риго). Первое послание написано в ответ на несохранившееся письмо самого Каллиста, адресованное патриарху, в котором он, по-видимому, просил благословения на переименование кафизмы, где он подвизался, в монастырь. В ответном послании дается патриаршее благословение на основание мужского монастыря, и говорится, что монастырь этот должен подчиняться не местному митрополиту Меленика, а патриарху, т.е. ему сообщается статус ставропигиального монастыря. Каллист именуется «возлюбленным сыном во Святом Духе нашей мерности». Упоминается, что он построил храм. Во втором послании говорится о духовном руководстве братии, в частности, о том, чтобы монахи исповедовались у него как у игумена монастыря. В письме этом Каллист называется «нашим духовным сыном», а также «духовным, и добродетельным, и исихастом». По мнению Пападопулоса, Каллист умер предположительно в 1368 г.
Роженский монастырь был подворьем Иверского монастыря на Афоне. Этим Пападопулос объясняет наличие рукописи с сочинением Каллиста "Против Фомы" в библиотеке Иверского монастыря. Однако иерусалимская рукопись 238 (Пападопуло-Керамевс, Ἱεροσολυμιτικὴ Βιβλιοθήκη, СПб, 1894, с. 368) упоминает некоего Каллиста Роженского, родом из Трапезунда. Пападопулос предполагает, что возможно речь идет об одном и том же Каллисте, поэтому и Трапезунд может быть местом рождения Каллиста.
С точки зрения А. Риго, версия Пападопулоса об отождествелнии двух Каллистов не выдерживает критики, поэтому теория о трапезундском происхождении Каллиста отпадает. Однако Риго вносит существенные уточнения и дополнения к биографии Каллиста. Во-первых, Риго доказывает, что три Каллиста, упоминаемые в Добротолюбии, суть одно и то же лицо. В Добротолюбии речь идет о Каллисте Катафигиоте, Каллисте Тиликуде и Каллисте Ксанфопуле. Риго доказывает, что все это один и тот же Каллист, а именно: Каллист Ангеликуд, Катафигиот, Меленикиотский. Во-вторых, на основании анализа источников он определяет название монастыря Каллиста. В окресностях Меленика в 13 в. уже было два монастыря, посвященных Божией Матери: Богородицы Спилеотиссы и Богородицы Пантанассы. Но документы еще указывают третий монастырь Богородицы Катафигис, или Катафигион. Однако, поскольку Каллист Ангеликуд называется еще и Катафигиотом, можно сделать вывод, что он основал этот третий монастырь, который находился в горах на юг от Меленика. Таким образом, теория о Рожанском монастыре также отпадает.
***
Изданные сочинения Каллиста представляют собой лишь малую часть основного корпуса его сочинений. Большая их часть остается неизданной. Более-менее полный перечень изданных сочинений Каллиста есть в Аннотированной библиографии по исихазму под ред. А. Г. Дунаева. [В скобках отмечу, что сведения в Аннотированной библиографии очень сбивчивы и ненадежны - надо все тщательно проверять]. В целом, можно говорить, что у Каллиста было три основных сочинения: Исихастское обучение (утеряно или дошло в виде разрозн. слов); Исихастское утешение (30 слов, нек-рые из которых являются обширными соч. из мн. глав, относящихся к аскетической жизни) и Против Фомы Аквинского (наиболее полное опровержение томизма в Византийской литературе).
Сочинения Каллиста разбросаны по нескольким рукописным сборникам, основные из которых следующие (составлено на основе исследования А. Риго):
- Vat. gr. 736 - 450 страниц. Наиболее полное собрание аскетических сочинений Каллиста, объединенных в Слова (всего 30 слов).
- Karakallou 72 (1585) - главы О созерцательной жизни.
- Arnudel 520 (Британский музей) - коллекция, подобная сборнику Vat. gr. 736.
- Barberinus gr. 592 - три слова Каллиста, и фрагмент другого сочинения.
- Barberinus gr. 420 - черновая копия сочинений и др. черновые записи с собственными исправлениями автора.
- Atheniensis 534 - соч. О безмолвнической жизни
- Mosq. Syn. 327 - соч. О безмолвнической жизни
- Patmos 690 - соч. О безмолвнической жизни
- Iviron 337 (4457) - соч. Против Фомы Аквинского
- Iviron 506 (4626) - соч. О том, что рай есть образ внутреннего человека
Содержание трактата «Против Фомы»:
- [Вводная часть. О противоречиях в сочинении] (1-15).
- Περὶ τῆς τοῦ βιβλίου ἐπιγραφῆς (16-20). - О надписании сочинения
- Περὶ σοφίας (21-43). - О мудрости
- Περὶ προνοίας (44-62). - О Промысле
- Ἔτι περὶ προνοίας (63-96). - Еще о Промысле.
- Φυσιολογία μερική (97-99). - Немного о естествознании.
- Περὶ κινήσεως (100-142). - О движении.
- Περὶ τοῦ ὅτι ἄψυχός ἐστιν ὁ οὐρανός (143-186). - О том, что небо неодушевленно.
- Περὶ τοῦ ἐσχάτου τέλους καὶ τῆς κατ’ αὐτὸ ἀεικινησίας (187-210). - О конечной цели и о соответствующем ей вечном движении.
- [Περὶ θείας ἁπλότητος καὶ διαφορᾶς οὐσίας καὶ ἐνεργείας] (211-531). - О Божественной простоте и о различении сущности и энергии.
- [Περὶ τῆς ἐκπορεύσεως τοῦ Ἁγίου Πνεύματος καὶ τῆς σχέσεως τῶν θείων προσώπων] (532-607). - Об исхождении Святого Духа и об отношениях Божественных Лиц.
- APPENDIX [Σύνοψις τῶν εἰρημένων] (608-641). - Краткое изложение сказанного (резюме).
-------------------------------------------
О мудрости
(Из трактата Каллиста Ангеликуда «Против Фомы Аквинского»).
21. Желание двум [различным], хотя и одноименным, вещам дать одно определение свойственно людям неправедным и решившимся лгать, видимо, по собственной воле: дело в том, что само понятие числа сразу вводит различие, а никак не единство. Хотя Фома, безусловно, об этом знает, однако, имея намерение говорить ложь и вывести логически то, чего не существует, он дает в качестве одной предпосылки сразу две вещи. Вот что он говорит: «стремление к мудрости есть совершеннейшее, высшее, полезнейшее и приятнейшее из всех занятий». Есть ли еще такой человек, даже из греков, кто бы так явно бесчинствовал? О какой мудрости говоришь ты, что она - полезнейшее занятие? Ведь мудрость не одна, но две под одним именем.
22. Божественнейший Павел говорит об этом так: Премудрость же глаголем в совершенных, премудрость же не века сего, ни князей века сего престающих, но глаголем премудрость Божию, в тайне сокровенную, юже предустави Бог прежде век в славу нашу, юже никтоже от князей века сего разуме (1 Кор. 2, 6-8). Стало быть, как ты сам слышишь, есть два вида мудрости: тот, кто любит истину и опирается на нее, как и следует, собираясь сказать что-либо о мудрости, рассудительно использует определение (как святой Павел, который, сказав в только что приведенном отрывке премудрость глаголем, тут же пояснил, какую мудрость он имеет в виду. Также и Богослов Григорий, сказав «Мудрость первая состоит в том, чтобы презирать [иную] мудрость», сразу же дает определение, уточняя, о какой [иной] мудрости он говорит: «которая заключается в одних словах и оборотах речи, в обманчивых и излишних противоположениях» ); тот же, кто находит удовольствие в заблуждении и прилежит лжи, не желает давать определения и не говорит ясно: ведь он естественным образом ненавидит свет и истину и не идет по направлению к истине, чтобы его домыслы не были уличены [в несостоятельности], потому что они сказаны исходя из лжи.
23. «Стремление к мудрости», говорит он [Фома], «есть совершеннейшее, высшее, полезнейшее и приятнейшее из всех занятий». Итак, во-первых, то, что он оставляет предмет своего рассуждения неопределенным, обнаруживает его невежество и невоспитанность, как уже сказано. Во-вторых, я спрошу тебя: о какой мудрости ты говоришь? Если о мудрости века сего и князей века сего престающих, то твое утверждение - это явная ложь: потому что [такая мудрость] не только совсем не полезнее всех других занятий, но она и просто не полезна наряду с другими занятиями. Ведь из того, что сказано, ты и сам понимаешь, что это занятие - из числа тех, которые свойственны князьям века сего престающим.
24. А устремляющиеся к тому, что пребывает вечно, и это [вечное] делающие предметом своего усердия, считают мудрость века сего ненужным бременем и отбрасывают ее далеко от себя, потому что «мудрость первая состоит в том, чтобы презирать мудрость, которая заключается в одних словах и оборотах речи, в обманчивых и излишних противоположениях», как ты слышал от Богослова. Если же ты говоришь о премирной мудрости, что «стремление к ней есть полезнейшее из всех занятий», то твое утверждение совершенно бессмысленно, да к тому же еще и ложно. Ибо каждому наиболее полезно то, что нужно [ему]; но изучение премирной мудрости полезно не всем: поэтому-то высказывание сделано Фомой не с [должным] рассуждением.
25. Вот что говорит великий Григорий: «Говорить о Боге - великое дело; но гораздо больше - очищать себя для Бога» . Также и великий Василий говорит: «Сперва нужно исправить действия телесные, чтобы совершались согласно со словом Божиим, а потом уже восходить к созерцанию умопостигаемого» . Что дело обстоит именно так, подтверждает и предстоятель Нисской кафедры: говоря по-разному о Боге и о божественном учении, он подчеркивает, что ни в коем случае не подобает неспособным и не очистившимся, а также тем, кто изо всех сил бежит прочь от любви Божией и не удостоился еще причастия божественной благодати, быть многословными в изложении божественных догматов, но [им следует] произносить устами своими только то исповедание, которое передано учителями Церкви.
26. Однако же Фома и латиняне, как, впрочем, и [древние] греки, думают, что таковые слова истины имеют иное происхождение. О святой Василий и божественные Григории! Эти несчастные, по всей видимости, полагают, что Бог не погубил премудрость мудрых и не отверг разум разумных (1 Кор. 1, 19), как предвещали божественные пророчества, но что те слова просто были пустыми угрозами. По этой-то причине Фома, доверяя во всем Аристотелю и иже с ним грекам и следуя им, не только без различия говорит о мудрости, но скорее обе их почитает одним и тем же: ведь он отождествляет мудрость божественную и человеческую и одинаково говорит о премирной и мирской мудрости, когда пишет, что «стремление к мудрости есть совершеннейшее, высшее, полезнейшее и приятнейшее из всех занятий». И далее: «Насколько человек прилежит упражнению в мудрости, настолько он становится уже обладателем некоторой части истинного блаженства». И снова: «стремление к мудрости более всего связывает человека любовью с Богом». Кто из греков, которые, согласно Павлу, премудрости ищут (1 Кор. 1, 22), сказал или написал бы такое о мудрости, чтобы доказать [как это делает Фома], что премирная [мудрость] есть одна и та же [c мирской мудростью]? А он еще, явным образом обнажая свое злое намерение, присовокупляет к этому, что «аподиктическая истина согласуется с христианской верой».
27. Вот так он безумствует и говорит несуразности в своих доказательствах; при этом же он еще явно противоречит истине и святым, а грекам и Аристотелю следует со всем усердием. Поэтому-то, следуя тем, кто имеет превратные мнения, он и сам лжет; лжет же он и в том, что стоит на позициях греков и очевидным образом принимает их идеи, хотя сам вначале объявил, что собирается говорить против греков. Послушайте, прошу вас, какое бесчувствие и какая глупость содержится в словах человека ученого, который решился философствовать и думает, что верит Христу, Который есть Сама Истина: «Стремление к мудрости есть совершеннейшее, высшее, полезнейшее и приятнейшее из всех занятий».
28. Все у него неопределенно. Он не объясняет не только то, какую он имеет в виду мудрость, но и то, кому она полезна. А ведь если, как он сам говорит, эта мудрость есть самое совершенное из всех занятий, то ясно, что и полезна она не сама по себе и не всем, но только совершенным, как сказал святой Павел: Премудрость глаголем не саму по себе, но в совершенных (1 Кор. 2, 6). Совершенным же свойственна твердая пища, которая, согласно Богослову, «не полезна для слабых и требующих молока» . Значит, и здесь лжет Фома, говоря, будто мудрость, предназначенная для совершенных, полезна всегда [и для всех].
29. И ведь от Фомы не укрылись вышеприведенные слова апостолов и учителей, однако их слова его не убеждают: по этой причине все то, что он говорит в отношении Церкви и прославленных богоносцев, является извращенным и ошибочным; что же касается Аристотеля и мысливших в его духе греков, то он согласен с ними и единодушен с их ересью. «Насколько человек прилежит упражнению в мудрости, настолько он становится уже обладателем некоторой части истинного блаженства». Видите греческое мудрование, которое не просто бесстыдно произносится вслух, но и запечатлено в письменном виде тем [человеком], который обещал писать против греков?
30. И если ты полагаешь, что та мудрость, о которой ты говоришь, имеет таковую силу, так что чем больше ею обладаешь, тем более становишься блаженным и святым, то совершенно ясно [следует из твоих слов], что все множество добродетелей пропадает понапрасну, и тщетно написаны наставления о делании заповедей Христовых, с усердием составленные духоносными [Отцами], которые отбрасывали далеко прочь греческую мудрость как суетную, и презренную, и совершенно несоизмеримую с добродетелью и истиной.
31. Ведь и Великий Василий говорит, что человеческая мудрость и разум напрасно превозносятся и что они возводят на обманчивую высоту. Также и Златоуст [говорит]: «Внешняя мудрость, подобно презренной служанке, не была допущена войти внутрь и заглянуть в тайны Владыки». И еще: «Внешняя мудрость не только не научила нас божественным таинствам, но мешала и препятствовала». Так они [Отцы] высказываются о греческой мудрости. Что же касается мудрости божественной и премирной, то они учат, что ее никоим образом невозможно достичь без законного, посредством Христовых заповедей, очищения, а также пребывания в душе святого и животворного и боготворящего Духа. Ибо Он, то есть Утешитель, направляет и наставляет чистых [сердцем] ко всякой истине и приготовляет их к видению Бога. Потому что блажени, - говорит Он, - чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8).
32. Они-то и есть, таким образом, причастники премирной мудрости в Духе Святом, сверхсущностно направляющем к истине, и созерцающие божественные [предметы] и Самого Бога. Однако Фома, не будучи в состоянии даже и во сне приобщиться к таковой мудрости, - ибо он недоверчив к ней, - настолько от нее отстоит, насколько небо отстоит от земли; желая же обладать греческой мудростью, он, поскольку целиком сам обладаем ею и, откровенно сказать, не находит выше нее ничего в Церкви Божией, безрассудно подражает ворам. И как они, будучи дружественны тьме, любят облекаться во тьму, чтобы под ее покровом тайно и безбоязненно обижать прохожих, так и он, безумный, желая у тех, кто идет по самому простому пути, украсть веру, [т.е. их] священную одежду, вступает в [область] лжи, как во тьму: ведь, притворно говоря о мудрости, он имеет в виду греческую мудрость, хотя и говорит это неявно, и прикидывается, что якобы позабыл и умалчивает [об этом], так что, сказав многое о мудрости, он, тем не менее, уклоняется пояснить, о какой именно мудрости он говорит.
33. Затем он уже открыто извергает свой яд порока и ереси, и, начав с незаметного, старается до конца довести то, что таким образом замыслил с самого начала. «Аподиктическая истина, - говорит он, - согласна с христианской верой». И еще: «Невозможно, чтобы истина веры противоречила естественно познаваемым принципам». И еще: «То, что верой познано из божественного откровения, не может противоречить естественному познанию». Еще [он говорит]: «Ни одному человеку Бог не влагает такие представления и такую веру, которые бы противоречили естественному познанию». Высказываясь таким вот образом, [человек этот], убежденный, что пишет против греков, доказывает, будто естественное соответствует сверхъестественному, и отгоняет от [своих] слушателей всякое [понятие] о нетварной реальности. «Насколько человек прилежит упражнению в мудрости, настолько он становится уже обладателем некоторой части истинного блаженства». И еще: «Стремление к мудрости более всего связывает человека любовью с Богом».
34. Ох, в какое безбожие впадает этот несчастный! Безумнейший, если мудрецам свойственны блаженство и высшая любовь к Богу, то Аристотель и Платон и другие греческие мудрецы более блаженны и посредством любви - увы этому безумию! - более соединены с Богом, нежели ученики Спасителя Петр и Павел, а также и все прочие апостолы Христовы. Так что пусть возрадуются греческие дети, потому что посредством мудрости, которую, как говорит Павел, Бог обратил в безумие (1 Кор. 1, 20), они наследуют Царство Божие. И еще более нелепо [в его глазах должно выглядеть то], что наш единственный Учитель говорит о блаженных здесь на земле, указывая нам на некоторых из них: на нищих духом, на плачущих, на кротких, на алчущих и жаждущих правды, на милостивых, на чистых сердцем, на миротворцев, и на других, кого он там перечисляет (Мф. 5, 3-10). Мудрость же Он здесь вообще не упомянул. Более того, Он благодарит Бога Отца за то, что Тот утаил таинства веры от мудрых и разумных и открыл эти таинства младенцам (Лк. 10, 21). И тех, кто желает наследовать Царство Небесное, Он учит обратиться и стать как дети (Мф. 18, 3). И безумное мира, - говорит Павел, - избрал Бог, да посрамит премудрых (1 Кор. 1, 27).
35. Итак, разве не вопреки словам Христа и христоносного Павла мыслит и пишет этот явный богопротивник Фома? Ведь все то, что Христос и Павел - не в премудрости слова вышедший на проповедь веры, чтобы не упразднить креста Христова (1 Кор. 1, 7) - всеми силами ниспровергают, он безумно пытается соединить и посредством силлогизмов бесстыдно упраздняет таинство домостроительства воплощения [Сына Божия]. И правда, если к этому [упразднению Креста] ведет даже одно только иудейское обрезание, хотя оно и было дано Богом, то насколько более, думаешь ты, - ведет к этому мудрость князей века сего преходящих (1 Кор. 2, 6), которую Бог пообещал погубить (1 Кор. 1, 19)? Вот и великий Павел проповедует, что Бог ее сделал безумной (1 Кор. 1, 20) и, по словам богоносных [Отцов], отверг ее как неразумную и бесчестную служанку. Эту премудрость [следует назвать] не только погубленной и превращенной в безумие - и это Самим Богом, - не только бесчестной служанкой и не только преходящей, но и злостной похитительницей истины, как и Павел, опять-таки, говорит Колоссянам: Смотрите, как бы кто не увлек вас пустой мудростью и обольщением (Кол. 2, 8). Ибо нет такого вора, который не был бы и обманщиком: значит, этой внешней мудрости - обезумевшей, погубленной, бесчестной, преходящей и отвергнутой, подобно служанке, - свойственно, совершив воровство, еще и обманывать.
36. Поэтому-то и Иаков, Брат Господень, называет земную мудрость душевной и бесовской (Иак. 3, 15), не останавливаясь ни перед каким, даже чрезмерным, порицанием. Ибо что может быть хуже эпитета «бесовский»? Она же [мудрость], будучи бесовской, злостно завладела и Фомой, и [теперь] понуждает его высказывать многие еретические греческие [суждения], которые в свою очередь в его устах [выглядят] убогими и смешными. Убогими [они выглядят], потому что он говорит вещи, несоответствующие словам Христа и христоносных [мужей]; смешными же, потому что, желая быть христианином и [в то же время] безумно цепляясь за греческую премудрость, он все время пытается смешивать то, что не может быть смешано, и без страха доказывает то, что чуждо общему хору святых. Так что если кто внимательно прочтет все, им написанное, о мудрости и других вещах, о которых я в ближайшее время напомню, а затем обратится к тому, что говорит Христос с апостолами и богоносными [мужами], то обнаружит, что между тем и другим есть серьезные противоречия.
37. И если бы он не любил неведение или ложь, состоящую в том, что он прославляет якобы слова Христа и святых, то он так явно не отступал бы от них, впадая в противоречия. И точно также, если бы он не был верен тому, что сочинили греки, он никогда не стал бы во всех своих сочинениях и, особенно, когда речь идет о богословии, использовать Аристотеля как своего руководителя и свидетеля. Вот и Господь наш изрек Свои заповеди, потому что они делают нас совершенными - [совершенными] настолько, что чудесным и непознаваемым образом соединяют нас с Богом, с Отцом и Сыном, истинно в Духе. Так, [Господь] говорит: Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, возлюблен будет Отцом Моим (Ин. 14, 21). И Я и Отец приидем и обитель у него сотворим (Ин. 14, 23).
38. Сей же нечестивый, попирая божественные глаголы и следуя грекам и Аристотелю, говорит: «Насколько человек прилежит упражнению в мудрости, настолько он становится уже обладателем некоторой части истинного блаженства». Итак, с кем он здесь явно соглашается и кому противостоит, пусть об этом судят добросовестные слушатели; я же скажу, что насколько верные Богу люди предписывали следовать учению Христа, а учение Аристотеля и греков предавать анафеме, настолько же сей гнусный [человек] постарался явиться противником учения Христова и восхвалить учение Аристотеля и греков.
39. Настолько он обезумел и лишился подобающего образа мыслей, пропитавшись аристотелевыми дурными идеями, что дернул написать: «Философ в 20-ой книге Этики говорит, что о тех, кто любит разум, Бог печется в высшей степени, как о Своих друзьях». Чьи еще уста злостно изрекали такую несправедливость, направленную против высоты истины учения Христова? Чье сердце, научившись таким образом, изрекло слова лукавые, слова греческого сборища, почитавшего бесов и думавшего, что после Бога они [бесы] тоже боги? И в самом деле, если Бог настолько печется о тех, кто любит разум, вполне ясно, что вместе с греками и бесы - лучшие друзья Бога.
40. Ибо кто одержим самолюбием и кто посредством любви, которую вследствие этого [самолюбия] он имеет к своему уму, привязался к своим идеям, тот естественным образом удалился от любви к Богу. И если бы он не любил своего разума, он очень скоро сделал бы его рабом Бога; но самолюбие далеко отгоняет желание исполнить это и покориться. По этой причине такие люди стали врагами добра и истины, возлюбив разум и подчинившись своим мыслям. Что же касается греков, то по своему самолюбию и любви к разуму, то есть к тому, чтобы мыслить по-своему, они ввергли себя в тысячи зол.
41. Скажи же мне, почему Бог не печется как о Своих друзьях о тех, кто любит Христа и Его заповеди, но печется о тех, кто любит разум? Кто из святых научил тебя этому? Из какого [места] Священного Писания ты почерпнул таковые [идеи]? Но увы столь ужасному своенравию! Восприняв и это из аристотелевского пустословия о природе, ты нечестиво переносишь это на божественные [предметы]. Ведь, хотя это и не подобает, но умом называется и дьявол и великий ум ассирийский (Ис. 10, 12). Ведь если «о тех, кто любит разум, Бог печется в высшей степени, как о Своих друзьях», то из этого следует, что и о тех, кто любит дьявола, Бог печется так же и настолько же. Стало быть еще нет порицания бесовским жертвоприношениям, совершаемым из любви к бесам!
42. Если же сказать, что из всего, имеющего любовь к своему разуму, самолюбие есть самое сильное, то и бесы, как я говорил раньше, оказались бы друзьями Бога. Ведь нет никого, кто был бы более самолюбивым и гордым, чем бесы и вместе с ними греки, страдающие непослушанием Священному Писанию и по необходимости питающие страсть и любовь к своим мыслям и разуму.
43. Так в действительности и Фома, этот несчастный, без необходимости презрев учение истинного Бога Слова и Его учеников и последовав своему разуму, стал самолюбивым и своенравным, и привязался к подобным ему бесам и друзьям бесов грекам. Поэтому-то он, как и греки, под влиянием бесов страшно повредившись умом, будучи по нраву их другом, пишет, говорит и доказывает теперь все то, что никогда бы не пришло на ум христианину. Он, безумец, посредством болтовни и искусства софистики - чтобы не сказать спорливости - думает превзойти божественное попечение и любовь. Но пусть услышит этот суетный [человек], что не тот, кто любит разум, скорее сподобится попечения у Бога, но, как говорит святой Павел: Аще кто не любит Господа нашего Иисуса Христа, да будет анафема (1 Кор. 16, 22).
***
Примечание: Библиографию не печатаю. Она будет, когда дело дойдет до печатного издания перевода.
Копирайт перевода: монах Диодор (Ларионов)