Вверх, до самого неба. - Псков, часть 1
…а я помню, приехал из Новгорода, с его ясной белой строгостью, и текст так легко сложился! А рассказ про Псков никак не клеится, не собрать его, не структурировать, и я валю на ковид, на свою помутневшую башку, на обстоятельства… а может, не в том дело-то, а в самом Пскове: нет таких полочек, чтобы его распихать, и нет такой структуры, чтобы он в нее увязался. И чем дольше думаю, тем больше оно запутывается, переворачивается с ног на голову, и не собрать в единый фокус, как будто картину сотворения мира мельком показали, да не понял ничего.
Вот в этом-то, подумал я, и соль. Про это и напишу.
Когда сел в электричку, расстроился: место оказалось рядом с наглухо запотевшим окном. Тут же выяснил, что сослепу залез не в свой вагон, и обрадовался. Побежал в свой, а там… а там то же самое. Именно эти места именно в этих вагонах - у запотевших (так за всю дорогу и не распотевших) окон! Как так…
А вот так: как сквозь тусклое стекло. Through a glass darkly, истина ускользает, остается смятение, неразгаданная загадка, нераскрытая тайна, неистолкованное чудо.
С вокзала почему-то решил идти пешком, такие специальные понты закоснелого путешественника: такси для слабаков, если по карте мерещится, что можно дойти, значит, непременно пёхом. Гладко было на бумаге, а нужная улица перекопана до полной непроходимости, надо в обход, по страшненькой послевоенной застройке… Вот и гостиница, - а тут же двор жилого дома, мусорные баки во всей красе, в помещении пахнет дезинфекцией, воду из крана набирать не советуют, от чайника разит химическим производством… что это, люди, почему я здесь, заберите меня в Новгород!..
Но из окошка - вид с холма на набережную, а под холмом скамеечка-качелька. И призрачное, нездешнее здание белеет слева, не то на острове, не то на мысу… А чайник - что чайник, у меня свой есть, в последний момент пихнул в сумку по привычке. Дезинфекция выветрится, воду куплю в канистре, на скамейке буду качаться! Вышел во двор, а там толстые спокойные коты… и прямо тут же, ага, среди котов и баков, в жилой застройке - маленькая белая церковь.
Про английский город Норвич говорят: там куда ни встань - увидишь очередную церковь. В Пскове увидишь две! Одна прямо перед тобой, другая позади… не, какие две, вот еще белеет слева по курсу, и справа наискосок виден купол, а за ним еще и еще, и Троицкий собор всегда на горизонте. А что за храмы, вы вчитайтесь, что за храмы: Николы со Усохи, Петра и Павла с Буя, Василия на Горке! Анастасии Узорешительницы, Успения с Полонища, Успения с Парома, Николы от Каменной Ограды, Монастырь Трех Святителей с Болота… Образская с Жабьей Лавицы! Покрова и Рождества от Пролома! -
- и колокола звонят, и медведя прямо разрывает на части, бежится одновременно во все стороны: к этой церкви и к той, и на набережную, к стенам и башням Окольного города, и, конечно, к Кремлю!...
Вот это первое впечатление: немыслимость всего, улетающая в небо с белыми колокольнями карусель котов, убогой привокзальной застройки, прекрасной современной набережной, фасадиков хоть тебе барокко, хоть ар нуво, чайников, развалин, буйной сирени, такого же буйного повсеместного ремонта и непредставимого, невозможного, непередаваемого никакими фотографиями Кремля, - это любовь с первого взгляда, огромное счастье открытия, не исчерпанное за неделю и неисчерпываемое вообще.
Там есть… всё. Много сохранилось старого, много реставрируется (хотя много лежит в руинах), и архитектура самая разная, застройка всех эпох одновременно, и куда ни пойди, всё отзывается миллионом отголосков, отсюда и неотсюда, вдруг накатывает странное, как будто портал приоткрыли: не в Праге ли я, не спустился ли на Кампу? Нет, это я слез с Ольгина моста. Не в Латинском квартале? Нет, на бульваре напротив театра сижу на лавочке, кофе пью. Не в Эдинбурге? Нет, просто пролез дворами. Не в Кэмдене? Нет, иду по Запсковью вдоль Псковы.
И церкви, церкви везде, это маяки, они не дают пропасть, потеряться в этом первичном бульоне цивилизаций, на ярмарке миров. Храмы задают сетку координат: здесь начинается Россия.
Вот, на башню Клиффорда набрел … но это же Михайловская башня, я же не в Йорке (правда? А почему такое чувство странное, как будто я везде одновременно, и всё каким-то непостижимым образом увязано воедино?)
Башня эта - вещий камень: налево пойдешь - попадешь в совсем другой хронотоп, в жутковатый парк культуры и отдыха с заброшенными советскими аттракционами. Прямо пойдешь - будет тебе Северная Европа, деревянные шезлонги и парк Куопио; и туда надо, и сюда надо, а важнее всего - направо, через речку, на Гремячую гору.
Но впервые это мелькнет как раз из парка: видением, миражом на пригорке, совершенно недосягаемым, потому как на другом берегу. Да и не в этом дело, а - понятно же, что фантом, просто не может быть такого, особенно когда смотришь из ухоженного европейства с деревянными дорожками, клумбочками, уточками и мостиками.
…А когда добрался - новое наваждение: эта поляна на вершине холма, с развалинами настоящей, никогда не тронутой руками реконструкторов (и даже реставраторов) башни и с маленькой, как лампадка, церковью Косьмы и Дамиана - тайная, не кремлевская, не туристическая сердцевина Пскова - волшебным образом отзывается Новгородом, как будто маленький храмик перекликается с церковью Андрея Стратилата.
А долез я туда, на гору-то, вечером дня, который ничего не обещал: я чрезвычайно неудачно съездил в Печоры, то есть до такой степени неудачно (расскажу отдельно), что в Изборск после этого решил не ехать вовсе. В некотором унынии и растерянности брел по Пскову, усталый и замороченный… и в этот момент зазвонили колокола.
Я не сразу сообразил записывать, и записал, конечно, косолапо, по-медвежьи… но чудо же чудное, бабушка эта на колокольне, ее твердая рука (в отличие от моей дрожащей лапы) и рожденная под этой рукой небесная музыка. И тут я возрадовался: я не еду, не еду в Изборск, а значит, у меня будет целый лишний день на Псков. То есть не два дня у меня осталось, а целых три, три прекрасных, бесконечных, вечных! Сейчас полезу на гору (и полез), а завтра пойду наконец посмотрю, что за видение белое слева-то было с самого начала, куда я каждый день смотрю-то, когда иду по набережной.
А это Мирожский монастырь, отныне самое дорогое моему сердцу место в Пскове и одно из самых драгоценных на свете: вот где оказалось место медвежьей силы, совсем рядом и в другой стороне. Приходил рано утром, и вечером тоже приходил, сидел в садике, лазал по отвесной деревянной лестнице в храм (церковь Стефана Надвратная)… и, конечно, смотрел фрески в соборе.
Такой собор… неприметный. Купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал, но псковские-то церкви, понял я, он и так замечает. Нет там никакого золота, особого изыска архитектурного тоже нет, стоят себе белые, простые, шестнадцатого века, четырнадцатого, на пригорке, на берегу, в тупике, в переулке, во дворике, друг напротив друга, перекликаются через реку, через улицу, или вот, во дворе монастыря тихо притулился один такой. Двенадцатого века. А в нем фрески домонгольского периода, и я даже заткнусь и миллион своих фотографий не покажу, ужасные они у меня, всем надо ехать и смотреть.
И вот в тот же день, когда после очевидного, открытого всем Пскова на меня свалились мои личные чудеса - бабушка на колокольне, Козьма и Дамиан на поляне, садик Мирожского монастыря - было мне явлено еще одно, после которого я наконец-то хоть что-то понял.
(продолжение следует)