ТРИУМФ ИНСТУМЕНТАЛЬНОГО РАЗУМА И КОНЕЦ ОБЩЕНИЯ
ТРИУМФ ИНСТУМЕНТАЛЬНОГО РАЗУМА И КОНЕЦ ОБЩЕНИЯ
В философии персонализма и экзистенциализма принципиальное значение имело разграничение понятий общения и сообщения - коммунион и коммуникации. Если общение (коммунион) принадлежит экзистенциальному плану или плану существования, то сообщение (коммуникация) относится сугубо к плану объективации - чуждому и враждебному личности. Зачастую это разграничение обосновывалось через обращение к религии. Так происходило, например, у Мартина Бубера в знаменитой работе «Я и Ты» (1923) или у Николая Бердяева в его книге «Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения» (1934).
Общение между людьми объяснялось как диалектическое и диалогическое отношение «Я» и «Ты», изначально свойственное отношениям человека и библейского Бога и проявившееся, например, в пророческой традиции как традиции диалога. Коммуникация же понималась как субъект-объектное отношение или как «Я» и «Оно», вместо преодоления одиночества, наоборот, предполагавшее сугубо утилитаристскую установку (одно становится средством для целей другого) и разобщенность. Порядок объективации здесь полностью затмевал порядок существования. «Общение онтологически реально, сообщение же символично, есть лишь подаваемые условные знаки», - писал русский мыслитель в указанном сочинении [1].
Бердяев связал диалогическое отношение «Я» и «Ты» с учением о творчестве, став автором одной из наиболее интересных концепций христианского модернизма. Лишь через творчество общение реализуется. Как человек одинок в мире и нуждается в Боге, так и Бог одинок и нуждается в человеке, ждет его творческого акта, посредством которого и происходит их мистическое соединение. Оправдание Бога и проблема зла (теодицея) у философа решались через оправдание человека и его творческой активности (антроподицея), что не могло не вызвать множество вопросов у представителей институциональных христианских церквей. Сходным образом Бубер диалогическое общение «Я» и «Ты» считал скорее характерным для хасидизма, с присущим ему культом мирской святости цадиким, чем для традиционного раввинистического иудаизма.
В самом деле, действие оппозиции общения и коммуникации не ограничено строгими рамками конфессиональной религиозности и свойственными ей типами сознания, оно вполне могло быть обнаружено и в сознании секулярном. Дело здесь никоим образом не упирается в веру в потустороннего бога, неприступного в своей трансцендентности. Скорее такое понимание божественного создавало препятствия для становления личности и возможности диалога. История двух последних веков знает немало атеистов, захваченных данной проблемой, чьи поиски и ответы полностью или частично совпадали с ответами религиозных вольнодумцев.
Новизна современной ситуации в том, что эта оппозиция исчезает. Опыт общения, превращавший индивидов в личность, а слова в слова людей их произносивших, уходит в прошлое вместе с языковыми диалектами, поэзией и народной религией, составлявшими основу прежнего культурного многообразия. Остается только бухгалтерская поэзия цифр и прагматическая религия нормативности. Коммуникация поглотила общение, обрекая людей на одиночество и духовную изоляцию - изоляцию посредством коммуникации, иллюзию социальности с зашитыми ртами и неслышащими ушами.
Следует выделить две главные причины данного процесса, предстающие как два аспекта триумфа инструментального разума и принципов операционалистской рациональности, чье повсеместное утверждение в духе маркетингового smash overnight сделало саму дискуссию об иных основаниях рациональности устаревшей и неуместной. Первый аспект - это раскрытие логики разума как логики товара. «Чувственно-сверхчувственная» предметность товара приобретает абсолютную власть, обрекая прочие формы предметности на аннигиляцию. Современная жизнь бойкотирует все то, что не обладает рыночной стоимостью. Второй аспект - это техническая опосредованность всех форм человеческого взаимодействия, включая самые интимные формы. Возможно, первый и второй аспект следовало бы поменять местами, так как именно технический прогресс и сопутствующая ему организация производства создали условия для триумфа предметности товара - описанного еще Дьердом Лукачем как феномен овеществления. На современном этапе, то есть в эпоху третьей индустриальной революции, означающей всеобщую компьютеризацию населения и часто называемую приходом информационного общества, нельзя не заметить решающего влияния обратного: предметность товара задает направление развития технологий. Виртуализация действительности как стратегическая установка современного социума есть прямое развитие логики товара.
Как когда-то с приходом фотографии и техники киномонтажа у произведения искусства исчезла аура или его религиозно-утопический след, так и с повсеместным техническим опосредованием контактов между людьми новыми средствами связи - высокоскоростным интернетом, смартфоном и социальными сетями - исчезает интимное измерение общения. Любовь, страсть, дружба отныне сведены к стандартизированному коммуникативному коду. В эпоху социальных сетей существование оппозиции общения и коммуникации технически невозможно. Amour fou французских символистов или мистический эрос поэтов русского Серебряного века несводимы к языку современной коммуникации. Несводима к нему и дружба. Этому опыту отведено место в музее. Как и нереализованным политическим надеждам XX века. Новая коммуникативная среда работает лучше любой цензуры, делая невозможной память о несбывшемся избавлении. В социальных сетях хорошо писать про «войну», «пусси райт» и другие «модные штучки», но потребность освобождения этот язык неизбежно инвертирует в потребность власти.
Всеохватывающая коммуникация не оставляет индивиду ни единого шанса побыть наедине с самим собой, прозрачность стала императивом повседневности. Создаваемое ей «общее», столь лелеемое «постопераистами» Негри, Хардтом и Вирно, на практике в XXI веке есть общее зачарованности властью. Через декларируемые плюрализм и вседозволенность «виртуального мира» в действительности реализуется идеологическая установка слишком позднего капитализма, обрекающая индивидов на все большую стандартизацию и все большее бессилие... Чтобы не стать амебами нового технократического царства, нужно заново учиться слушать и разговаривать. Учиться забытому человеческому общению, а не технологиям коммуникации с подсчетом просмотров, «лайков» и «перепостов».
[1] Бердяев Н.А. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения// Бердяев Н.А. Философия свободного духа. - М.: Республика, 1994, с.308
Михаил Ларинов
сентябрь 2014
Данные тезисы были опубликованы в сборнике трудов Международной научно-теоретической конференции "Субкультуры и коммуникативные стратегии информационного общества", Санкт-Петербург, 19-22 ноября 2014 года
В философии персонализма и экзистенциализма принципиальное значение имело разграничение понятий общения и сообщения - коммунион и коммуникации. Если общение (коммунион) принадлежит экзистенциальному плану или плану существования, то сообщение (коммуникация) относится сугубо к плану объективации - чуждому и враждебному личности. Зачастую это разграничение обосновывалось через обращение к религии. Так происходило, например, у Мартина Бубера в знаменитой работе «Я и Ты» (1923) или у Николая Бердяева в его книге «Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения» (1934).
Общение между людьми объяснялось как диалектическое и диалогическое отношение «Я» и «Ты», изначально свойственное отношениям человека и библейского Бога и проявившееся, например, в пророческой традиции как традиции диалога. Коммуникация же понималась как субъект-объектное отношение или как «Я» и «Оно», вместо преодоления одиночества, наоборот, предполагавшее сугубо утилитаристскую установку (одно становится средством для целей другого) и разобщенность. Порядок объективации здесь полностью затмевал порядок существования. «Общение онтологически реально, сообщение же символично, есть лишь подаваемые условные знаки», - писал русский мыслитель в указанном сочинении [1].
Бердяев связал диалогическое отношение «Я» и «Ты» с учением о творчестве, став автором одной из наиболее интересных концепций христианского модернизма. Лишь через творчество общение реализуется. Как человек одинок в мире и нуждается в Боге, так и Бог одинок и нуждается в человеке, ждет его творческого акта, посредством которого и происходит их мистическое соединение. Оправдание Бога и проблема зла (теодицея) у философа решались через оправдание человека и его творческой активности (антроподицея), что не могло не вызвать множество вопросов у представителей институциональных христианских церквей. Сходным образом Бубер диалогическое общение «Я» и «Ты» считал скорее характерным для хасидизма, с присущим ему культом мирской святости цадиким, чем для традиционного раввинистического иудаизма.
В самом деле, действие оппозиции общения и коммуникации не ограничено строгими рамками конфессиональной религиозности и свойственными ей типами сознания, оно вполне могло быть обнаружено и в сознании секулярном. Дело здесь никоим образом не упирается в веру в потустороннего бога, неприступного в своей трансцендентности. Скорее такое понимание божественного создавало препятствия для становления личности и возможности диалога. История двух последних веков знает немало атеистов, захваченных данной проблемой, чьи поиски и ответы полностью или частично совпадали с ответами религиозных вольнодумцев.
Новизна современной ситуации в том, что эта оппозиция исчезает. Опыт общения, превращавший индивидов в личность, а слова в слова людей их произносивших, уходит в прошлое вместе с языковыми диалектами, поэзией и народной религией, составлявшими основу прежнего культурного многообразия. Остается только бухгалтерская поэзия цифр и прагматическая религия нормативности. Коммуникация поглотила общение, обрекая людей на одиночество и духовную изоляцию - изоляцию посредством коммуникации, иллюзию социальности с зашитыми ртами и неслышащими ушами.
Следует выделить две главные причины данного процесса, предстающие как два аспекта триумфа инструментального разума и принципов операционалистской рациональности, чье повсеместное утверждение в духе маркетингового smash overnight сделало саму дискуссию об иных основаниях рациональности устаревшей и неуместной. Первый аспект - это раскрытие логики разума как логики товара. «Чувственно-сверхчувственная» предметность товара приобретает абсолютную власть, обрекая прочие формы предметности на аннигиляцию. Современная жизнь бойкотирует все то, что не обладает рыночной стоимостью. Второй аспект - это техническая опосредованность всех форм человеческого взаимодействия, включая самые интимные формы. Возможно, первый и второй аспект следовало бы поменять местами, так как именно технический прогресс и сопутствующая ему организация производства создали условия для триумфа предметности товара - описанного еще Дьердом Лукачем как феномен овеществления. На современном этапе, то есть в эпоху третьей индустриальной революции, означающей всеобщую компьютеризацию населения и часто называемую приходом информационного общества, нельзя не заметить решающего влияния обратного: предметность товара задает направление развития технологий. Виртуализация действительности как стратегическая установка современного социума есть прямое развитие логики товара.
Как когда-то с приходом фотографии и техники киномонтажа у произведения искусства исчезла аура или его религиозно-утопический след, так и с повсеместным техническим опосредованием контактов между людьми новыми средствами связи - высокоскоростным интернетом, смартфоном и социальными сетями - исчезает интимное измерение общения. Любовь, страсть, дружба отныне сведены к стандартизированному коммуникативному коду. В эпоху социальных сетей существование оппозиции общения и коммуникации технически невозможно. Amour fou французских символистов или мистический эрос поэтов русского Серебряного века несводимы к языку современной коммуникации. Несводима к нему и дружба. Этому опыту отведено место в музее. Как и нереализованным политическим надеждам XX века. Новая коммуникативная среда работает лучше любой цензуры, делая невозможной память о несбывшемся избавлении. В социальных сетях хорошо писать про «войну», «пусси райт» и другие «модные штучки», но потребность освобождения этот язык неизбежно инвертирует в потребность власти.
Всеохватывающая коммуникация не оставляет индивиду ни единого шанса побыть наедине с самим собой, прозрачность стала императивом повседневности. Создаваемое ей «общее», столь лелеемое «постопераистами» Негри, Хардтом и Вирно, на практике в XXI веке есть общее зачарованности властью. Через декларируемые плюрализм и вседозволенность «виртуального мира» в действительности реализуется идеологическая установка слишком позднего капитализма, обрекающая индивидов на все большую стандартизацию и все большее бессилие... Чтобы не стать амебами нового технократического царства, нужно заново учиться слушать и разговаривать. Учиться забытому человеческому общению, а не технологиям коммуникации с подсчетом просмотров, «лайков» и «перепостов».
[1] Бердяев Н.А. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения// Бердяев Н.А. Философия свободного духа. - М.: Республика, 1994, с.308
Михаил Ларинов
сентябрь 2014
Данные тезисы были опубликованы в сборнике трудов Международной научно-теоретической конференции "Субкультуры и коммуникативные стратегии информационного общества", Санкт-Петербург, 19-22 ноября 2014 года