Милован Джилас. Земля без справедливости. Глава 3
Милован Джилас
ЗЕМЛЯ БЕЗ СПРАВЕДЛИВОСТИ
- 3 -
Жестокая смерть Алексы Джиласа привела в ужас всю Черногорию в то время, хотя это была не единственная такая смерть и даже не самая отвратительная. Каждый Джилас еще долго наблюдал, как мужчины из других кланов смотрели на них с сочувствием, не смея оказать поддержку, не смея стыдиться или даже просто жалеть. Джиласы, с которыми я жил, как будто были отлучен от церкви как люди, отмеченные каким-то несмываемым позором, который нельзя было
ни искупить, ни забыть, тем более что не было равноценной вражды, чтобы стереть его. Поднять руку на
члена правящей династии Петровичей означало не только лишиться собственной головы, но также навлечь разрушение
на весь клан и несчастье на государство и его народ. В своем суеверном подчинении черногорцы считали дом Петровичей священным. Они едва ли думали о мести, даже в своих самых сокровенных мыслях.
Правление князя Данило и войводы Мирко* отличалось безграничной жестокостью; долгое правление
князя Николы, однако, отличалось большей хитростью и расчетливой щедростью. Принц Никола лучше, чем
кто-либо другой, знал хорошие и плохие стороны не только черногорцев в целом, но и каждого клана и каждого
черногорца из любого общественного слоя. Его правление было чем-то вроде руководства хитрого и жесткого патриарха в непослушной и разношерстной семье.
-------------------------------------------------------------------
Примечание
* Войвода означает вождь или дворянин. Войвода Мирко, человек дикого темперамента и высокой храбрости, был братом князя Данилы. Он был предан не только своему брату, но и его сыну, князю Николе. Его сильная воля и бесстрашие подходили ему для военного командования - он руководил черногорцами в многочисленных кампаниях с
1851 по 1878 год, - но, как он сам признавал, не для гражданского администрирования.
------------------------------------------------------------------------------------------------
Князь-епископ Негош и князь Данило никогда не думали об исправлении своих ошибок и несправедливостей; они были заняты непосредственными задачами порядка и власти. Князь Никола мог позволить себе быть другим, заглаживать обиды, не только свои собственные и своих родственников, но даже те, что остались после
его предшественников. Он хорошо знал и всегда помнил, что, хотя черногорцы не могут простить или забыть
обиды и несправедливости, они всегда готовы поддаться благодеянию и великодушию даже со стороны самого
отчаянного преступника.
Когда через много лет после смерти Алексы Джиласа происходил отбор кандидатов в первую кадетскую школу, князь
приказал обязательно выбрать одного из сыновей Алексы. Это мог быть только мой отец, Никола. Он единственный из
детей закончил начальную школу, и он был умнее и способнее своих братьев. У его старшего брата Мирко,
помимо того, что он был неграмотен, была иссохшая правая рука с тех пор, как дедушка неосторожно вывернул ее, поднимая его на плечо. Лазарь также был неграмотен и вообще малоспособный.
Так на долю моего отца выпало поступить в школу, которая готовила первых черногорских офицеров. Эти офицеры позже заменили лидеров так называемой Народной армии, которые получили свои должности либо благодаря личным
заслугам, либо, что чаще всего, по наследству, и, в любом случае, без какого-либо образования.
Но отцу не удалось спокойно завершить свое образование. Он отличился в школе на беговой дорожке и в прыжках в высоту. В состязании, проводимом перед князем на Обиличском поле в Цетинье он перепрыгнул через жеребца. Князь
восхитился прыжком и приказал ему повторить его. Пока отец набирал скорость, князь подал знак, чтобы лошадь развернули вдоль. Продолжая бежать, отец был застигнут врасплох. Он рухнул на землю, и кровь хлынула у него из носа и ушей. Его унесли полумертвого. Позже он выздоровел, но хотя князь сделал ему подарок, чтобы исправить положение, это только еще больше оскорбило озлобленного парня.
Смерть отца постоянно угнетала Николу, как боль, так и как неоплатный стыд. Жажда мести становилась все сильнее и невыносимее во время пребывания в Цетинье, где он оказался рядом с теми, кто, как он знал, обмакнул
пальцы в кровь его отца. Внутри него медленно созревала мысль, намерение, цель - принести
мир и спокойствие самому себе через удовлетворение мести.
Только в преклонном возрасте Никола намекнул, что намеревался убить Вукотича, одного из родственников принца по
браку. Даже тогда он добавил, что никогда бы не поднял руку на священный дом Петровичей, и уж тем более на кого-то княжеской крови. Но он действительно говорил неправду, хотя мог бы
в это поверить. Это было так, как если бы он пытался убедить самого себя, что никогда не думал о мести.
Никто так и не узнал, как подозрение пало на отца. Однажды его обвинили в намерении
отомстить одному из сыновей князя. Его заковали в цепи и бросили в темницу. Его братья, которых он отправил
в Болгарию, были доставлены обратно под охраной и заключены в тюрьму. Но их задержали ненадолго. Отец же оставался закованным в тяжелые кандалы в течение года и одного дня. Годы спустя шрамы
над его лодыжками все еще были видны. Сырость высосала из него силу и цвет лица. Но его ловкий ум не
был утрачен.
Во время расследования голова моего отца висела на волоске. Черногорский суд обладал небольшой юрисдикцией,
но когда перед ним предстал обвиняемый, он проявил уважение к истине. Дважды его приводили ночью во дворец
для переговоров с князем, и в этих случаях с него снимали оковы.
О чем его спрашивал князь? В чем признался отец?
Отец сказал только следующее: князь поклялся, что ничего не знал об убийстве Алексы - в противном случае, объявил князь, пусть я съем своих жареных детей на Рождество. Отец верил в невиновность князя или, возможно, просто хотел в нее верить. Клятва князя, возможно, была хорошим способом для моего отца оправдаться перед самим собой и перед другими, почему он навсегда отказался от мести - той самой ужасной и самой сладкой на вкус страсти, которая все еще в те дни волновала душу каждого черногорца.
Князь Никола не был кровожадным. Он предпочитал ломать людей, а не убивать их. Похоже, мой отец
в чем-то все же признался - то ли в своем желании, то ли в горечи, - и принц отдал ему жизнь в обмен на
торжественную клятву верности. Отец пообещал князю забыть о мысли о мести. Мой старший брат и я
глубоко сожалели об этом примирении.
Когда отца выпустили из тюрьмы, он был восстановлен в звании, и князь даже сделал ему подарок, как и подобает
милости государя. Он даровал земли как ему, так и его братьям. Земли находились на самой границе с Турцией,
на равнинах Колашина, в деревне Подбищче, где все еще продолжалось кровопролитие. Отца также сделали офицером-пограничником. Таким образом, материальное положение семьи улучшилось. Однако на самом деле это было всего лишь добровольное и оплачиваемое изгнание.
Братья отца, которые уже были женаты, построили дерновые дома на новой земле, когда-то бывшей поместьем бека, и
начали новую жизнь. Но в самой деревне отцу не хватало земли. Деревенская земля уже была
распределена между новыми поселенцами, которые после войны 1875-1877 годов спустились с горных склонов на мусульманские владения, как голодные волки на овечий загон. Отцу дали участок за деревней,
в уединенном месте, на целине посреди леса. Это было чуть меньше часа ходьбы по грязной тропинке через лес к отдаленным домам деревни.
Перво-наперво нужно было расчистить землю и построить дом.
Отец сначала построил дерновый дом, просто как место, где можно было приклонить голову. В течение многих лет, каким бы бережливым он ни был, отец копил и, когда у него что-то наконец появилось, построил прочный каменный дом, двухэтажный, как дома там, где он рос. Этот дом стоял и стоит посреди утеса Подово, в очень ветреном
месте, но с великолепным видом.
Главной заботой отца было то, чтобы его дымоход был виден отовсюду, со всех дорог и холмов. Но
у матери, которая работала с отарой и по хозяйству, были проблемы с ветром, и ее мало заботил
вид. Она всегда проклинала отца за то, что он построил дом именно на этом месте. Думая, что она была права, мы, дети, все же были искренне рады возможности увидеть дом издалека, на вершине холма, откуда бы мы ни приехали. Крепкий и серый посреди утеса, он приветствовал нас издалека.
Там он лежал на зеленом лугу между реками Тарой и Ситара, среди скал и холмов,ожидая того, когда можно будет дать приют усталым и замерзшим путникам.
Кажется невозможным в жизни иметь что-то одновременно полезное и красивое. Так ведь разделены и люди. Некоторые предназначены для полезного, некоторые - для прекрасного. Я встал на сторону красоты.
(Продолжение следует.)
_
ЗЕМЛЯ БЕЗ СПРАВЕДЛИВОСТИ
- 3 -
Жестокая смерть Алексы Джиласа привела в ужас всю Черногорию в то время, хотя это была не единственная такая смерть и даже не самая отвратительная. Каждый Джилас еще долго наблюдал, как мужчины из других кланов смотрели на них с сочувствием, не смея оказать поддержку, не смея стыдиться или даже просто жалеть. Джиласы, с которыми я жил, как будто были отлучен от церкви как люди, отмеченные каким-то несмываемым позором, который нельзя было
ни искупить, ни забыть, тем более что не было равноценной вражды, чтобы стереть его. Поднять руку на
члена правящей династии Петровичей означало не только лишиться собственной головы, но также навлечь разрушение
на весь клан и несчастье на государство и его народ. В своем суеверном подчинении черногорцы считали дом Петровичей священным. Они едва ли думали о мести, даже в своих самых сокровенных мыслях.
Правление князя Данило и войводы Мирко* отличалось безграничной жестокостью; долгое правление
князя Николы, однако, отличалось большей хитростью и расчетливой щедростью. Принц Никола лучше, чем
кто-либо другой, знал хорошие и плохие стороны не только черногорцев в целом, но и каждого клана и каждого
черногорца из любого общественного слоя. Его правление было чем-то вроде руководства хитрого и жесткого патриарха в непослушной и разношерстной семье.
-------------------------------------------------------------------
Примечание
* Войвода означает вождь или дворянин. Войвода Мирко, человек дикого темперамента и высокой храбрости, был братом князя Данилы. Он был предан не только своему брату, но и его сыну, князю Николе. Его сильная воля и бесстрашие подходили ему для военного командования - он руководил черногорцами в многочисленных кампаниях с
1851 по 1878 год, - но, как он сам признавал, не для гражданского администрирования.
------------------------------------------------------------------------------------------------
Князь-епископ Негош и князь Данило никогда не думали об исправлении своих ошибок и несправедливостей; они были заняты непосредственными задачами порядка и власти. Князь Никола мог позволить себе быть другим, заглаживать обиды, не только свои собственные и своих родственников, но даже те, что остались после
его предшественников. Он хорошо знал и всегда помнил, что, хотя черногорцы не могут простить или забыть
обиды и несправедливости, они всегда готовы поддаться благодеянию и великодушию даже со стороны самого
отчаянного преступника.
Когда через много лет после смерти Алексы Джиласа происходил отбор кандидатов в первую кадетскую школу, князь
приказал обязательно выбрать одного из сыновей Алексы. Это мог быть только мой отец, Никола. Он единственный из
детей закончил начальную школу, и он был умнее и способнее своих братьев. У его старшего брата Мирко,
помимо того, что он был неграмотен, была иссохшая правая рука с тех пор, как дедушка неосторожно вывернул ее, поднимая его на плечо. Лазарь также был неграмотен и вообще малоспособный.
Так на долю моего отца выпало поступить в школу, которая готовила первых черногорских офицеров. Эти офицеры позже заменили лидеров так называемой Народной армии, которые получили свои должности либо благодаря личным
заслугам, либо, что чаще всего, по наследству, и, в любом случае, без какого-либо образования.
Но отцу не удалось спокойно завершить свое образование. Он отличился в школе на беговой дорожке и в прыжках в высоту. В состязании, проводимом перед князем на Обиличском поле в Цетинье он перепрыгнул через жеребца. Князь
восхитился прыжком и приказал ему повторить его. Пока отец набирал скорость, князь подал знак, чтобы лошадь развернули вдоль. Продолжая бежать, отец был застигнут врасплох. Он рухнул на землю, и кровь хлынула у него из носа и ушей. Его унесли полумертвого. Позже он выздоровел, но хотя князь сделал ему подарок, чтобы исправить положение, это только еще больше оскорбило озлобленного парня.
Смерть отца постоянно угнетала Николу, как боль, так и как неоплатный стыд. Жажда мести становилась все сильнее и невыносимее во время пребывания в Цетинье, где он оказался рядом с теми, кто, как он знал, обмакнул
пальцы в кровь его отца. Внутри него медленно созревала мысль, намерение, цель - принести
мир и спокойствие самому себе через удовлетворение мести.
Только в преклонном возрасте Никола намекнул, что намеревался убить Вукотича, одного из родственников принца по
браку. Даже тогда он добавил, что никогда бы не поднял руку на священный дом Петровичей, и уж тем более на кого-то княжеской крови. Но он действительно говорил неправду, хотя мог бы
в это поверить. Это было так, как если бы он пытался убедить самого себя, что никогда не думал о мести.
Никто так и не узнал, как подозрение пало на отца. Однажды его обвинили в намерении
отомстить одному из сыновей князя. Его заковали в цепи и бросили в темницу. Его братья, которых он отправил
в Болгарию, были доставлены обратно под охраной и заключены в тюрьму. Но их задержали ненадолго. Отец же оставался закованным в тяжелые кандалы в течение года и одного дня. Годы спустя шрамы
над его лодыжками все еще были видны. Сырость высосала из него силу и цвет лица. Но его ловкий ум не
был утрачен.
Во время расследования голова моего отца висела на волоске. Черногорский суд обладал небольшой юрисдикцией,
но когда перед ним предстал обвиняемый, он проявил уважение к истине. Дважды его приводили ночью во дворец
для переговоров с князем, и в этих случаях с него снимали оковы.
О чем его спрашивал князь? В чем признался отец?
Отец сказал только следующее: князь поклялся, что ничего не знал об убийстве Алексы - в противном случае, объявил князь, пусть я съем своих жареных детей на Рождество. Отец верил в невиновность князя или, возможно, просто хотел в нее верить. Клятва князя, возможно, была хорошим способом для моего отца оправдаться перед самим собой и перед другими, почему он навсегда отказался от мести - той самой ужасной и самой сладкой на вкус страсти, которая все еще в те дни волновала душу каждого черногорца.
Князь Никола не был кровожадным. Он предпочитал ломать людей, а не убивать их. Похоже, мой отец
в чем-то все же признался - то ли в своем желании, то ли в горечи, - и принц отдал ему жизнь в обмен на
торжественную клятву верности. Отец пообещал князю забыть о мысли о мести. Мой старший брат и я
глубоко сожалели об этом примирении.
Когда отца выпустили из тюрьмы, он был восстановлен в звании, и князь даже сделал ему подарок, как и подобает
милости государя. Он даровал земли как ему, так и его братьям. Земли находились на самой границе с Турцией,
на равнинах Колашина, в деревне Подбищче, где все еще продолжалось кровопролитие. Отца также сделали офицером-пограничником. Таким образом, материальное положение семьи улучшилось. Однако на самом деле это было всего лишь добровольное и оплачиваемое изгнание.
Братья отца, которые уже были женаты, построили дерновые дома на новой земле, когда-то бывшей поместьем бека, и
начали новую жизнь. Но в самой деревне отцу не хватало земли. Деревенская земля уже была
распределена между новыми поселенцами, которые после войны 1875-1877 годов спустились с горных склонов на мусульманские владения, как голодные волки на овечий загон. Отцу дали участок за деревней,
в уединенном месте, на целине посреди леса. Это было чуть меньше часа ходьбы по грязной тропинке через лес к отдаленным домам деревни.
Перво-наперво нужно было расчистить землю и построить дом.
Отец сначала построил дерновый дом, просто как место, где можно было приклонить голову. В течение многих лет, каким бы бережливым он ни был, отец копил и, когда у него что-то наконец появилось, построил прочный каменный дом, двухэтажный, как дома там, где он рос. Этот дом стоял и стоит посреди утеса Подово, в очень ветреном
месте, но с великолепным видом.
Главной заботой отца было то, чтобы его дымоход был виден отовсюду, со всех дорог и холмов. Но
у матери, которая работала с отарой и по хозяйству, были проблемы с ветром, и ее мало заботил
вид. Она всегда проклинала отца за то, что он построил дом именно на этом месте. Думая, что она была права, мы, дети, все же были искренне рады возможности увидеть дом издалека, на вершине холма, откуда бы мы ни приехали. Крепкий и серый посреди утеса, он приветствовал нас издалека.
Там он лежал на зеленом лугу между реками Тарой и Ситара, среди скал и холмов,ожидая того, когда можно будет дать приют усталым и замерзшим путникам.
Кажется невозможным в жизни иметь что-то одновременно полезное и красивое. Так ведь разделены и люди. Некоторые предназначены для полезного, некоторые - для прекрасного. Я встал на сторону красоты.
(Продолжение следует.)
_