Помни обо мне, шепчет прах (цитата, отношение к спектаклю имеет прямое)
"Маленькие трагедии", Русский драматический театр Удмуртии, 04.03.16 на сцене РАМТа
Считайте этот пост первой частью - мыслей у меня ещё немало, но на полноценный текст слишком много времени ушло бы, а хотелось опубликовать что-то по горячим следам.
Для начала лирическое вступление. Так сложилось, что на этой Золотой маске было всего три спектакля, которые я намеревалась посмотреть при любом исходе. Один из них - "Маленькие трагедии" Петра Шерешевского. Возможно, не самый очевидный вариант, но на самом деле всё логично. Когда в пик сезона практически ежедневно бываешь в театре, а то и не по разу, то мало какая постановка остается в сознании надолго. И если спектакль продолжает вспоминаться не только спустя день, но и спустя несколько месяцев - это очень важный показатель. А именно таким оказался "Иванов" Новокузнецкого драматического театра, который показывался год назад в рамках МаскиПлюс.
Поэтому знакомая фамилия режиссера не оставила вариантов.
В этот раз действие цепляло уже с самого начала спектакля, когда становилось ясно, насколько серьезная работа была проведена с пушкинским текстом.
Восхищает она и постфактум. Какие бы мнения ни высказывались в зале, это самый настоящий Пушкин. Лишь одиночные реплики (и стихотворение Бродского) были добавлены к оригинальным стихам, которые при этом были виртуозно превращены в живые реплики и диалоги, а также настолько разобраны, что любое самое странное событие на сцене обретало смысл и ложилось в канву, стоило прозвучать нескольким строкам.
И хотя Сальери в спектакле не слишком долго принимает решение, сама постановка, разъятая и вновь собранная музыка, оказывается железным аргументом в пользу его трактовки искусства. Однако, это тоже лирика и дополнительные рассуждения, вернемся непосредственно к спектаклю, представляющему собой композицию из всех четырех (да-да) пьес Пушкина, переплетающихся и вытекающих друг из друга. В программке дается подробное описание этой структуры, не перечисляющее при этом большей части символов, и, пожалуй, излишнее - все образы и взаимосвязи вполне возможно считать самостоятельно.
Начинаясь, как творческий вечер немолодого композитора, спектакль стремительно развивается, переходя в иное пространство-ситуацию. Весь мир действия, как бы ни был глубок сон - Чистилище. Зал ожидания Страшного суда между жизнью и смертью. Смерть - это неизменный мотив всех "Маленьких трагедий", каковым является и переходное состояние. При всей простоте используемых в действии метафор, они несут в себе множественные смыслы. К примеру, ванна - очищение, ложе, укрытие, витрина, обнаженность и так далее.
Мальчишка Моцарт в шапке и кофте с надписью "А trip for adventure" то ли является к Сальри, то ли воскресает в сознании - не важно. Главное, что он приносит с собой музыку, поэзию. И одним из первых волшебных превращений становится лицо этого юнца, внимающего собственному произведению, становящееся из расслабленно-скучающего взволнованным, как только внутри сюжета праздные беседы соприкасаются с тенью прошлого и любовью. Где-то в Мадриде или в Нигде на вокзале появляются двое. А вокруг них течет чья-то ещё жизнь (или нЕжизнь, ведь именно из этой массы выделяется Инеза, которой уж нет). Но она здесь и целует Гуана, возможно, и любившего её когда-то. Однако прошлое для этого человека намного менее важно, чем настоящее, так что вестник новых забав легко отвлекает его. Тут следует указать, что отдельную важную деталь спектакля составляет смех. Природа его, в первую очередь, драматическая, это следствие существования на грани, соприкасания высокого и низкого, и не так уж и просто отличить одно от другого. Впрочем, та грань рождает не только смех, но и сущность спектакля в целом. Смешон пьющий монах с портретом Командора, но именно он несет с собой рок.
Другая грань режиссерской работы - контакт с труппой. Спектакли, где каждый артист существует на сцене, а любая массовая сцена несет помимо основной сюжетной линии множество событий, далеко не всегда можно увидеть и в Москве. Тем больше восхищает подобная работа с региональными труппами, когда мнение о спектакле и режиссуре проецируется и на театр в целом, как произошло год назад с Новокузнецком и происходит сейчас.
Точная, эмоциональная, выразительная игра. Взгляды, жесты, пластика, которая заслуживает отдельной похвалы, ведь именно за счет пластического построения многие сцены так читаются и вызывают сильнейший эмоциональный отклик. Пример - история Лауры и Дона Карлоса. Сцена на балконе, финал спокойствия, белая маска смерти (которая хрестоматийна, но от того не менее уместна) и отлично решение смерти в жестах. Белое лицо, пистолет у груди - и всё, неподвижность, небытие. Вот только глумящийся убийца способен вновь заставить двигаться свою жертву, сначала как марионетку, а потом и как заводную куклу, вовлекающую Лауру в танец смерти, завершающийся объятиями, тенью той сцены на балконе. И сначала практически шёпотом, а потом всё громче, уже перекрикивая музыку, повторяет она свой прежний монолог.
Перед финалом, с появлением Командора, становится очевидно, что хотя события "Пира во время чумы" не вовлечены в сюжет, весь спектакль - это он и есть. Вот они, мёртвые и умирающие, пирующие в пустоте между двумя гениями, рождённые музыкой и словами старинного католического песнопения (которое столь неизменная часть спектакля, что даже не замечается). И звучат из уст то ли Зла, то ли Рока слова третьего гения, пересекающиеся по смыслу и со спектаклем, и с молитвой и нашими жизнями. Снова можно найти смех, иронию, издёвку - что душе угодно, вот только зачем?
А потом финал, смена градуса, снижение пафоса и просто пьяная истерика. Как говорится, хотите верьте, а хотите нет
Тут уместно процитировать другую пьесу, шедшую в то же время в театре неподалёку:
"Как можно, после <...> задавать такие
Вопросы, господа? Мы разве ищем
Правдоподобья? Или есть оно,
По-вашему, в таких произведеньях,
Где вы его хотели бы найти? <...>
Достаточно! <...>
Нам требовалось испытать, насколько
Фантастика воздействует на душу <...>
Так пусть начнется смех и отлетит
Печальная трагическая важность."
(продолжение следует)
(надеюсь)
Считайте этот пост первой частью - мыслей у меня ещё немало, но на полноценный текст слишком много времени ушло бы, а хотелось опубликовать что-то по горячим следам.
Для начала лирическое вступление. Так сложилось, что на этой Золотой маске было всего три спектакля, которые я намеревалась посмотреть при любом исходе. Один из них - "Маленькие трагедии" Петра Шерешевского. Возможно, не самый очевидный вариант, но на самом деле всё логично. Когда в пик сезона практически ежедневно бываешь в театре, а то и не по разу, то мало какая постановка остается в сознании надолго. И если спектакль продолжает вспоминаться не только спустя день, но и спустя несколько месяцев - это очень важный показатель. А именно таким оказался "Иванов" Новокузнецкого драматического театра, который показывался год назад в рамках МаскиПлюс.
Поэтому знакомая фамилия режиссера не оставила вариантов.
В этот раз действие цепляло уже с самого начала спектакля, когда становилось ясно, насколько серьезная работа была проведена с пушкинским текстом.
Восхищает она и постфактум. Какие бы мнения ни высказывались в зале, это самый настоящий Пушкин. Лишь одиночные реплики (и стихотворение Бродского) были добавлены к оригинальным стихам, которые при этом были виртуозно превращены в живые реплики и диалоги, а также настолько разобраны, что любое самое странное событие на сцене обретало смысл и ложилось в канву, стоило прозвучать нескольким строкам.
И хотя Сальери в спектакле не слишком долго принимает решение, сама постановка, разъятая и вновь собранная музыка, оказывается железным аргументом в пользу его трактовки искусства. Однако, это тоже лирика и дополнительные рассуждения, вернемся непосредственно к спектаклю, представляющему собой композицию из всех четырех (да-да) пьес Пушкина, переплетающихся и вытекающих друг из друга. В программке дается подробное описание этой структуры, не перечисляющее при этом большей части символов, и, пожалуй, излишнее - все образы и взаимосвязи вполне возможно считать самостоятельно.
Начинаясь, как творческий вечер немолодого композитора, спектакль стремительно развивается, переходя в иное пространство-ситуацию. Весь мир действия, как бы ни был глубок сон - Чистилище. Зал ожидания Страшного суда между жизнью и смертью. Смерть - это неизменный мотив всех "Маленьких трагедий", каковым является и переходное состояние. При всей простоте используемых в действии метафор, они несут в себе множественные смыслы. К примеру, ванна - очищение, ложе, укрытие, витрина, обнаженность и так далее.
Мальчишка Моцарт в шапке и кофте с надписью "А trip for adventure" то ли является к Сальри, то ли воскресает в сознании - не важно. Главное, что он приносит с собой музыку, поэзию. И одним из первых волшебных превращений становится лицо этого юнца, внимающего собственному произведению, становящееся из расслабленно-скучающего взволнованным, как только внутри сюжета праздные беседы соприкасаются с тенью прошлого и любовью. Где-то в Мадриде или в Нигде на вокзале появляются двое. А вокруг них течет чья-то ещё жизнь (или нЕжизнь, ведь именно из этой массы выделяется Инеза, которой уж нет). Но она здесь и целует Гуана, возможно, и любившего её когда-то. Однако прошлое для этого человека намного менее важно, чем настоящее, так что вестник новых забав легко отвлекает его. Тут следует указать, что отдельную важную деталь спектакля составляет смех. Природа его, в первую очередь, драматическая, это следствие существования на грани, соприкасания высокого и низкого, и не так уж и просто отличить одно от другого. Впрочем, та грань рождает не только смех, но и сущность спектакля в целом. Смешон пьющий монах с портретом Командора, но именно он несет с собой рок.
Другая грань режиссерской работы - контакт с труппой. Спектакли, где каждый артист существует на сцене, а любая массовая сцена несет помимо основной сюжетной линии множество событий, далеко не всегда можно увидеть и в Москве. Тем больше восхищает подобная работа с региональными труппами, когда мнение о спектакле и режиссуре проецируется и на театр в целом, как произошло год назад с Новокузнецком и происходит сейчас.
Точная, эмоциональная, выразительная игра. Взгляды, жесты, пластика, которая заслуживает отдельной похвалы, ведь именно за счет пластического построения многие сцены так читаются и вызывают сильнейший эмоциональный отклик. Пример - история Лауры и Дона Карлоса. Сцена на балконе, финал спокойствия, белая маска смерти (которая хрестоматийна, но от того не менее уместна) и отлично решение смерти в жестах. Белое лицо, пистолет у груди - и всё, неподвижность, небытие. Вот только глумящийся убийца способен вновь заставить двигаться свою жертву, сначала как марионетку, а потом и как заводную куклу, вовлекающую Лауру в танец смерти, завершающийся объятиями, тенью той сцены на балконе. И сначала практически шёпотом, а потом всё громче, уже перекрикивая музыку, повторяет она свой прежний монолог.
Перед финалом, с появлением Командора, становится очевидно, что хотя события "Пира во время чумы" не вовлечены в сюжет, весь спектакль - это он и есть. Вот они, мёртвые и умирающие, пирующие в пустоте между двумя гениями, рождённые музыкой и словами старинного католического песнопения (которое столь неизменная часть спектакля, что даже не замечается). И звучат из уст то ли Зла, то ли Рока слова третьего гения, пересекающиеся по смыслу и со спектаклем, и с молитвой и нашими жизнями. Снова можно найти смех, иронию, издёвку - что душе угодно, вот только зачем?
А потом финал, смена градуса, снижение пафоса и просто пьяная истерика. Как говорится, хотите верьте, а хотите нет
Тут уместно процитировать другую пьесу, шедшую в то же время в театре неподалёку:
"Как можно, после <...> задавать такие
Вопросы, господа? Мы разве ищем
Правдоподобья? Или есть оно,
По-вашему, в таких произведеньях,
Где вы его хотели бы найти? <...>
Достаточно! <...>
Нам требовалось испытать, насколько
Фантастика воздействует на душу <...>
Так пусть начнется смех и отлетит
Печальная трагическая важность."
(продолжение следует)
(надеюсь)