Актёр в роли. Учебная работа, вторая сессия.

Mar 22, 2016 21:17

Анатомия беса
Сергей Печёнкин в роли Петра Верховенского

Петруша Верховенский - персонаж, неизменно фигурирующий в каждой постановке «Бесов» Достоевского, как бы ни урезался роман. Режиссёры видят его разным: игрок, артист, серый кардинал, бандит или сумасшедший. Он бес, которым одержимы прочие герои романа. Он Сергей Нечаев, уходящий от наказания. Он очень умный человек, каким бы не выглядел со стороны.
   «Шатов. Кириллов. Петр» - камерный спектакль Александра Доронина в РАМТе, роль Верховенского в нем исполняет Сергей Печёнкин. Сценическая редакция соответствует названию - оставлены лишь пересекающиеся линии трёх персонажей, все описанные события составляют незначительную часть романа. Но при этом сюжет цельный и не вызывает вопросов даже у неподготовленных зрителей.
     Спектакль не игрался год, восстановленная версия появится только в апреле. Поэтому следует отметить, что предмет данной работы принадлежит к пространству воображаемого. Воспоминания - материя зыбкая, они могут быть не во всём точны, хотя некоторые факты зафиксированы. Однако именно в преддверии возвращения постановки интересно разобраться - какой же он, Пётр? Или, возможно, каким был ранее?
     Безукоризненный наряд с иголочки - чёрный фрак, брюки и жилетка, часы на цепочке в кармане, белоснежная рубашка, алый шейный платок. Сверху чёрное пальто, бордовый шарф и шляпа-котелок. А еще револьвер в кармане. Сам облик разительно отличает его от прочих персонажей спектакля, чья одежда намного более бедна и не всегда аккуратна. Русые волосы расчёсаны на прямой пробор, пристальный взгляд серых глаз, птичий нос. И пальцы, гибкие паучьи пальцы, так пугающие многих зрителей. Его руки и правда играют важную роль, оказываясь смысловым центром многих сцен в спектакле. Вот лишь часть из них.
     В самом первом эпизоде, когда зажигается свет, зритель внезапно обнаруживает стоящих буквально в метре от себя двух мужчин. Один из них насмешливо и внимательно вглядывается в глаза публике, руки его убраны в карманы пальто. Это человек-загадка, словно бросающий вызов залу. "Пётр Степанович, вы так прямо на всех смотрите…" - комментирует второй (Эркель). Да, смотрит он действительно прямо. Кто-то пугается этого взгляда, кто-то принимает вызов героя, знающего нечто, пока неизвестное другим. Структура спектакля кольцевая - схожая сцена ещё возникнет в финале, но тогда и герои, и наблюдатели в зале станут уже чуть иными.
     Верховенский приходит к Кириллову, чтобы напомнить об обещании, и, ничуть не смущаясь, заимствует у него кожаный мячик, идеально ложащийся в ладонь. "Подарите мне - к чему вам теперь?" В другой раз он со звериной жадностью разрывает руками и ест курицу, которая тоже уже не пригодится Кириллову. Лишь отворачивается, заметив, с каким презрением тот на него смотрит - иначе всё-таки кусок в горло не лезет.
     А в финале спектакля Эркель бинтует Петру окровавленный палец, укушенный всё тем же Кирилловым перед смертью. Это грань - Верховский уже не идеален. Он всё ещё сохраняет власть, но теперь способен и проиграть. И прекрасно понимает это. Поэтому перебрасывает мячик уже Эркелю, отдавая тому главную роль. Настоящим злом вскоре обернется именно белокурый юноша в ученических очках, тогда как сам Пётр намного сложнее.
     Это игрок, верящий в свою игру. Он не боится убивать, но боится смерти, хотя никогда не признается в этом. Его ужасает состояние, в котором пребывает народ, но он готов усугубить ситуацию во много раз ради своих целей. Он не понимает философии Кириллова, но практически искренне пытается в ней разобраться. Практически искренне - ключевая формулировка, описывающая этого противоречивого человека. Пётр мерзавец, способный на преступление и использующий людей, но он мерзавец, который во что-то верит и действует в соответствии со своими принципами и идеалами. Во время хрестоматийного монолога о России и Иване-царевиче в роли Ставрогина оказывается весь зал, которому адресуется речь. В романе этот эпизод довольно смехотворен - Пётр пытается не отстать от стремительно идущего по дороге Николая и лихорадочно, но практически безуспешно убеждает его. У Сергея Печёнкина все намного серьезнее, откровеннее, да и вполне разумно, чего греха таить. Убедительность и некоторая страстность даже пугают - становится ясно, что такому человеку возможно поверить.
     Невысокий мужчина словно становится гигантом среди своих жертв, управляя ими с виртуозностью дирижёра или кукловода. Справиться с честным прямым Шатовым для него и вовсе не составляет никакого труда - немного притворного сочувствия, соврать, надавить на справедливость, чужими руками выманить из дома и самому поставить точку выстрелом. Так просто и так страшно. Петр более материален, чем прочие герои спектакля, и существует всё время в заданном пространстве - соприкасаясь с предметами, передвигая их, усаживаясь в удобных местах, притрагиваясь к собеседникам во время разговора - словно присваивая себе весь мир спектакля. Здесь снова можно упомянуть руки. К примеру, он мгновенно определяет атмосферу в доме, лишь притрагиваясь ладонью к стене - пока печь натоплена, всё идет по плану. Если же всё вверх дном и даже стена холодная, то выводы делаются мгновенно. Но вот неведомое, показывающееся Шатову и Кириллову, от Петра полностью скрыто. За пределами видимого мира и Николай Ставрогин, он не нужен такому Верховенскому. Где-то за границами сюжета и «пятёрка», не считая пары упоминаний, от неё остался один Эркель, который тенью следует за Петром. Охранник, слуга, преемник - все сразу. Возможно, и вовсе инициатор собственной игры.
     Пространство тесно связано с пламенем - потемневшее дерево, стойкий запах гари. Соприкасается с огнем и герой Сергея, для которого это скорее символ, чем просто источник света. Во время монолога он достает из портсигара сигарету, так и не прикуривает, лишь долго смотрит на пламя зажжённой спички. Он светит и Кириллову, пишущему предсмертную записку. Есть что-то знаковое в том, как, зажигая спичку за спичкой, Пётр быстро диктует текст, а полубезумный Кириллов за ним записывает. Словно свершается обряд или ритуал. В этот момент Верховенский для удобства даже встаёт на колени, что в любой другой ситуации диссонировало бы с образом персонажа.
     Сергей Печёнкин показывает своего героя предельно спокойным, бесовщина большую часть времени скрывается в глубине его глаз да в уголках рта. Он как затаившийся хищник - подманивает жертву поближе, лишь иногда выпуская когти. Мягкий вкрадчивый голос, очень внимательные глаза. Он плетёт и плетёт разговоры, прощупывая собеседников и выискивая их слабые места, говорит ни о чём, шутит… и воспринимается в этот момент предельно опасным. Кажется, что значительная часть действий персонажа (не актёра) - импровизация, но почти все они, как и их возможные последствия, очень хорошо продуманы. Это слабая сторона Верховенского, с неожиданностью он может и не успеть справиться. А успев - все равно на какое-то время выпадает из своей брони. Это становится видно незадолго до финала, когда внезапная вспышка агрессии со стороны Кириллова по-настоящему пугает Петра. Он держит лицо, делая вид, что сразу понял, что всё не всерьез. Но как только опасность проходит, залпом выпивает стакан чая в попытке успокоиться. Он боится, ещё как. И тогда, и в дальнейшем.
     Пётр - наиболее статичный из героев спектакля. Не в силу плохо проработанного образа, а именно по сути персонажа. В рамках выбранного для постановки сюжета приходят к кульминации развитие и рост всех прочих действующих лиц, на их пути случаются знаковые события. Для большинства - смерть. В то же время линия Верховенского уходит за рамки сюжета, случившееся слабо изменило его - слишком обыденное дело для такого человека преступление. Но некоторое изменение всё же произошло из-за Кириллова. Точнее, момента его самоубийства. Он со своей логикой, мотивацией и собственными бесами совершенно не ложился в картину мира Петра. Однако тот свидетель всего произошедшего и помнит свой страх. Именно поэтому, судя по всему, Верховенский удаляется из игры - правила изменились, изменился он сам. И отвечая в финале на вопрос Эркеля, Пётр словно пытается убедить в своём скором возвращении не юношу, а себя самого.
Юлия Жданова

театральное, ГИТИС, Шатов, РАМТ

Previous post Next post
Up