Милый сердцу Елец
Тихий, уютный, провинциальный городок навсегда запал мне в душу. Елец - город храмов и Ивана Бунина, город воинской славы.
2. Историю город имеет солидную, ведь первое упоминание о нём датируется 1146 годом. Многое пережил он за свою историю - и набеги половцев, и нашествие татаро-монголов, и Гражданскую войну, и Великую Отечественную.
Всё это отражено в памятном знаке 850-летию Ельца. Стоят рядом князь, олицетворяющий доблесть и силу России, ельчанин-ополченец и солдат Великой Отечественной. А за спинами их - Родина-мать.
3. Стела Город воинской славы.
4. Был Елец городком торговым, купеческим. И поныне сохранилось много дореволюционной постройки.
Улица Мира, парадная часть города, елецкий Арбат. Богатые купцы строили здесь свои особняки, а первые этажи отдавали под магазины, лавки и рестораны. Старое название улицы - Торговая. Иван Бунин упоминает эту улицу в своей повести «Деревня».
«Отдых, знакомые, запах пекарен и железных крыш, мостовая на Торговой улице, чай, булки и персидский марш в трактире «Карс»… Политые из чайников полы в лавках, бой знаменитого перепела у дверей Рудакова, запах рыбного ряда, укропа, романовской махорки…»
5. И тут же площадь Ленина.
6. Водонапорную башню построили в 1872 году и долгие годы она снабжала водой центральную часть города. В 1932 году систему водоснабжения усовершенствовали и надобность в этом сооружении отпала. И лишь в 1975 году башня обрела новую жизнь. Знакомьтесь, елецкие куранты!
7. Первая пожарная каланча появилась в Ельце в 1865 году, и была она деревянная. Деньги на её строительство выделили местные купцы Валуйские - Дмитрий и Николай. Они же сформировали первую пожарную команду из рабочих своего завода. Причём тоже выезжали на тушение пожаров. А вот новую кирпичную каланчу, взамен обветшавшей деревянной, строили уже их сыновья. Преемственность?
8. Уроженец Елецкого уезда Михаил Сергеевич Соломенцев. Честно говоря, помню его только по передовицам из газет, когда - и другие официальные лица.
9. А вот этого товарища знают, наверное, все. Иван Алексеевич Бунин, с 1881 по 1886 годы обучался в Елецкой мужской гимназии.
Отрывок из «Жизни Арсеньева».
В гимназии я пробыл четыре года, живя нахлебником у мещанина Ростовцева, в мелкой и бедной среде: попасть в иную среду я не мог, богатые горожане в нахлебниках не нуждались.
Как ужасно было начало этой жизни! Уже одно то, что это был мой первый городской вечер, первый после разлуки с отцом и матерью, первый в совершенно новой и убогой обстановке, в двух тесных комнатках, в среде до нелепости чужой и чуждой мне, с людьми, которых я, барчук, считал, конечно, очень низкими и которые однако вдруг приобрели даже некоторую власть надо мной, - уже одно это было ужасно. У Ростовцевых был и другой нахлебник, мой сверстник и одноклассник, незаконный сын одного батуринского помещика, рыжий мальчик Глебочка; но между нами не было в тот вечер ещё никаких отношений, он дико сидел в углу, как зверёк, попавший в клетку, дико и упорно молчал, со звериной недоверчивостью посматривая на меня исподлобья, да и я не спешил навязываться в дружбу к нему - между прочим и по той причине, что он казался мне не совсем обыкновенным мальчиком, от которого, может, надо было держаться подальше: я ещё в Каменке знал, что он будет жить вместе со мной, и однажды слышал, как нехорошо назвала его наша нянька, разумея его незаконное происхожденье. А на дворе, как нарочно, было сумрачно, к вечеру стало накрапывать, бесконечная каменная улица, на которую я смотрел из окошечка, была мертва, пуста, а на полуголом дереве за забором противоположного дома, горбясь и натуживаясь, не обещая ничего доброго, каркала ворона, на высокой колокольне, поднимавшейся вдали за железными пыльными крышами в ненастное темнеющее небо, каждую четверть часа нежно, жалостно и безнадёжно пело и играло что-то...
Отец в такой вечер тотчас закричал бы зажечь огонь, подать самовар или прежде времени накрывать на стол к ужину, - "терпеть не могу этого чёртового уныния!" Но тут огня не зажигали, за стол когда попало не садились, - тут на всё знали свой час и срок. Так было и теперь: огонь зажгли, когда уже совсем стемнело и воротился из города хозяин. Это был высокий, стройный человек с правильными чертами смуглого лица и сухой чёрной бородой, кое-где тронутой серебристыми волосами, чрезвычайно скупой на слова, неизменно требовательный и назидательный, на всё имевший и для себя и для других твёрдые правила, какой-то "не нами, глупцами, а нашими отцами и дедами" раз навсегда выработанный устав благопристойной жизни, как домашней, так и общественной. Он занимался тем, что скупал и перепродавал хлеб, скотину, и потому часто бывал в разъездах. Но даже и тогда, когда он отсутствовал, в его доме, в его семье (состоявшей из миловидной и спокойной жены, двух тихих отроковиц с голыми круглыми шейками и шестнадцатилетнего сына) неизменно царило то, что было установлено его суровым и благородным духом: безмолвие, порядок, деловитость, предопределённость в каждом действии, в каждом слове... Теперь, в эти грустные сумерки, хозяйка и девочки, сидя каждая за своим рукодельем, сторожко ждали его к ужину. И как только стукнула наружи калитка, у всех у них тотчас же слегка сдвинулись брови.
- Маня, Ксюша, накрывайте, - негромко сказала хозяйка и, поднявшись с места, пошла в кухню.
Он вошёл, снял в маленькой прихожей картуз и чуйку и остался в одной лёгкой серой поддёвке, которая вместе с вышитой косовороткой и ловкими опойковыми сапогами особенно подчёркивала его русскую ладность. Сказав что-то сдержанно-приветливое жене, он тщательно вымыл и туго отжал, встряхнул руки под медным рукомойником, висевшим над лоханью в кухне. Ксюша, младшая девочка, потупив глаза, подала ему чистое длинное полотенце. Он неспеша вытер руки, с сумрачной усмешкой кинул полотенце ей на голову, - она при этом радостно вспыхнула, - и, войдя в комнату, несколько раз точно и красиво перекрестился и поклонился на образничку в угол...
Первый мой ужин у Ростовцевых тоже крепко запомнился мне - и не потому только, что состоял он из очень странных для меня кушаний. Подавали сперва похлёбку, потом, на деревянном круге, серые шершавые рубцы, один вид и запах которых поверг меня в трепет и которые хозяин крошил, резал, беря прямо руками, к рубцам - солёный арбуз, а под конец гречишный крупень с молоком. Но дело было не в этом, а в том, что, так как я ел только похлёбку и арбуз, хозяин раза два слегка покосился на меня, а потом сухо сказал:
- Надо ко всему привыкать, барчук. Мы люди простые, русские, едим пряники неписанные, у нас разносолов нету...
И мне показалось, что последние слова он произнёс почти надменно, особенно полновесно и внушительно, - и тут впервые пахнуло на меня тем, чем я так крепко надышался в городе впоследствии: гордостью.
10. Памятник Николаю Николаевичу Жукову, детские годы которого прошли в Ельце. Живописец и иллюстратор, автор рисунка на пачке папирос «Казбек». И дети рядом не случайны. Девочка - дочка Арина. А мальчик - очень неожиданно - Никита Михалков. Оказывается Михалковы и Жуковы дружили семьями.
11. Река Быстрая Сосна.
12. По пути в гостиницу. В которой мне, кстати, очень понравилось.
13. Елец.
И продолжение следует...