Jul 31, 2014 18:36
Сегодня после магазину у Мичурина сидел часа полтора в обсуждении преимуществ мамардики жёлтой перед оранжевой. Он уже было собрался, сменив тему поговорить о засухоустойчивости гуайявы североамериканской, но тут я вспомнил, что мне книгу надо дописывать и засобирался. Мичурин возразил: пиво сегодня хорошее ему удалось взять, жалко будет потом ещё раз его охлаждать. Но я был непреклонен. «Ни дня без строчки» - подгонял ему Юрий Карлович и «Если хочешь написать - надо писать» - вторил ему Анатолий Наумович. Мичурин вцепился за мою больную ногу и волочился до самой машины. Я уже сел за руль, когда он вдруг пронзительно закричал:
- А что это у тебя на крыше?!
Я не скрывая досады, вышел, чтобы объяснить, что это антенны теперь такие спутниковые делаются, тупица! Но поражённый Мичурин смотрел немного в сторону от антенны, куда и мне пришлось. А там… Там лежала литровая коробка белого сухого вина за один евро и шестьдесят семь центов. Увиденным я был поражён даже больше, чем уронивший челюсть на пол Мичурин. Вот оно, думаю, уж как я только не богохульствовал, но он всё равно любит меня. Прямо на крышу машины кидает мне то, что я особенно люблю. Мичурин тут же предложил вернуться к нему в сад, чтобы опробовать подарок - не отравленное ли. Но вино было горячее от долгого лежания на крыше машины, а горячее я себе позволяю не часто, и то, если оно красное. И то, если простуда подступает.
В общем, закинул я божий дар в салон машины и уехал. А дорогой многое успел передумать, благо ехать мне от Мичурина до дому не близко - минут пять. Время от времени я отрывал свои красивые с влажной поволокой глаза от дороги, чтобы убедиться, что коробка всё ещё на пассажирском сиденье. Она лежала смирно, не выказывая беспокойства, безропотная и готовая ко всему…
А думал я, едучи к дому о некоторых своих здешних друзьях. Они всегда смеялись над моими плебейскими вкусами. Они покупали совсем другие сухие вина. Одному нужно было, чтобы бутылка была непременно нумерована. Другому в рот вино не лезло, если он не знал, на какой стороне французского холма рос этот виноградник - на южной или на северной. Третий придирался к качеству пробки. Их вина стоили совсем других денег - я бы на эти деньги месяц бы пил не просыхая. И они посмеивались надо мной, как над каким-то замшелым пролетарием. А я всегда отвечал на их смешки, что моё вино за евро шестьдесят семь за литр много лучше, чем их сорокаевровые за ноль семьдесят пять.
И вот однажды с одним из этих друзей мне случилось в горах на пикнике выпивать. Пафосное вино быстро закончилось, хотя я к нему не притрагивался, и пришлось всей компании перейти на моё коробковое. И вот тут мой друг и сделал для себя открытие:
- Зачем же я, мудак, пятьдесят лет всякую дрянь пил, когда есть такое вино!
Я угодливо поддакнул, дескать, действительно, зачем же ты такой мудак?
Но на днях ещё злей случай случился. Мой самый близкий друг и сосед зовёт меня на отходную. Уезжает он в отпуск, а семья уже несколькими днями раньше выехала. Стало быть, такой небольшой мальчишник у нас будет. Зная мои пристрастия, он мне заранее целую лохань Кровавой Мери приготовил. Со всеми специями, всё как положено - море кровавой субстанции и в ней куски льда, как дельфины, поигрывают. Друг только в протяжении всей ночи беспокоился - не надо ли подлить водки?
Себе же он купил коробку вина в специальном французском винном бутике. Там его давно знают, он почётный клиент (я всё время путаю и меня помывает сказать пациент), поэтому ему вместо сорока четырёх евро за бутылку пришлось заплатить всего двадцать два. Чему он был бесконечно счастлив. И не столько даже сэкономленные евры его окрыляли, сколько уважение лучших виноделов нашей маленькой вселенной.
Бутылку он открывал ритуально - специальным штопором, который стоит немного меньше моего автомобиля. Потом специальной накрахмаленной салфеткой, которая стоит чуть больше, чем весь мой гардероб, он перевязал бутылке горлышко. Чтобы капли вина не скатывались по бутылке. В бокал полилась волшебная влага. Мой друг, мечтательно закатив глаза, стал приближать бокал к своему одухотворённому лицу. Постепенно, чтобы не сойти с ума от неземного аромата. Не дойдя до половины от расстояния вытянутой руки, он вдруг широко раскрыл глаза и с ужасом посмотрел на свою руку. Мне показалось, что это уже перебор и все эти театральные номера неуместны. Меня он всё равно не переубедит.
Но он не играл. Быстро поднеся к носу свой бокал, он втянул в себя воздух, колышащийся над стеклом и обиженно посмотрел на меня:
- По-моему, спиртом пахнет…
Я много лет уже не чувствую никаких запахов, но - мастерство не пропьёшь - этот запах я ещё чувствую. Принюхался - нет никаких сомнений. Сюда влили спирт. Тогда я вздумал пригубить из его бокала, хотя мой друг меня и останавливал. Пригубивши, я понял всё, потому, что я химик вообще-то. Среди сонма моих разнообразных профессий эта была первой. Так вот, пригубивши я понял, что пью уксус. Не может быть таким кислым вино, у которого на этикетке значится 13% спирта. Кислость вина и его градусы находятся в обратной зависимости. И я даже могу без ошибки сказать, сколько в вине градусов, только попробовав его. Если в него, конечно, ничего не подмешали.
Но это как раз был не тот случай. И я рассказал моему дорогому другу историю купленного им вина с красивой этикеткой. Не знаю на каком этапе - у производителя или у одного из торговцев вино скисло. Но эта метаморфоза влечёт за собой ещё и обезалкоголивание напитка. Пришлось им туда немного спирта брызнуть.
Мой друг был совершенно раздавлен последними событиями, но я по доброте своей и человеколюбию не преминул напомнить, что вот в том, что за рубль шестьдесят семь за литр мне такого встречать не доводилось. Он чуть не плакал и я тоже доволен был, что я такой хороший друг.
Тут встал вопрос - а что же сегодня будет пить мой Олежка? Кровавой Мери на двоих будет недостаточно - ночь только начинается. Можно было бы ещё набодяжить - водки, хоть залейся - но томатного сока больше нет. Он купил только три литра, в расчёте на меня.
Пришлось ему пить просто водку. Нет, я настаивал, чтобы наоборот, но и слышать ничего не хотел. Потому, что он очень хороший друг. Очень.
Часа в четыре утра я всё равно покончил с Мери и демократично присоединился к его напитку. А он меня всё просил, чтобы после его отъезда я бы забрал эту коробку вина и бросил бы её им в харю. Он для себя решил, что ноги его больше не будет в этом французском магазине, отныне он будет пить только те вина, что стоят не более двух евро за литр. А если вдруг рука его потянется за тем, что стоит два пятьдесят, просил меня бить его по рукам.
Я выполнил просьбу отъезжающего, правда, не на следующий день. На следующий день я продолжил анализ вкусовых качеств разных вин. А уж после этого и собрался.
Сначала, правда, я попал не в тот магазин. Тоже винный, тоже понтовый и на той же улице. Там внимательно выслушали мои гневные тирады на моём английском языке и объяснили, что для получения удовлетворения мне ещё пару кварталов проехать надо. Однако предложили освежить пересохшее горло перед дальней дорогой. Они мне нальют хорошего вина, настоящего. Я отказался и продолжил путь, с ненавистью закинув обратно в машину обрыдшую мне коробку.
В искомом магазине весь персонал оказался, действительно, французским. Они прохаживались с какими-то лохами и с бокалами вина по лабиринтам ящиков и штабелей. Слава богу, по-английски они тоже говорили. Хотя о чём тут говорить? Чека у меня не было и я сразу взгромоздил им на прилавок их вонючую коробку. Тем не менее, радости их от нашей встречи не было предела. Хозяин бутика заверещал, что у него в загашнике давно хранится бутылочка, которую он сейчас и хочет открыть. Потому, что вот сейчас, он по лицу моему видит, какой и в кои-то веки, к ним зашёл настоящий ценитель и знаток. Я порадовался, что он оценивает меня по лицу, а не по шортам и рванным вьетнамкам на натруженных ногах. Приободрился, живот расправил и гордо отказался от его угощения, заявив, что токмо волей своего друга сюда направляем. И вообще не пью! Он ещё раз посмотрел на моё лицо и не поверил. Предложил мне хотя бы бокальчиком кальвадоса скрасить моё непитиё.
Пока я забавлялся кальвадосом, а весь магазин искал, чем мне заменить мои бутылки, подскочил главный менеджер и извинился. Он извинился, что моему другу Олегу они забыли сказать, что это было особенное вино и вкус у него своеобразный, на любителя. Это очень хорошее вино и он даже рад, что я принёс коробку этого вина обратно, ведь оно уже закончилось, а они не успели хотя бы бутылочку сохранить для коллекции. Я ему предложил выпить стаканчик этого вина, ведь одну бутылку мы с Олегом уже открыли. Он не захотел.
Выходил из магазина я уже с новым коробом, значительно дороже того, что покупал Олег. Уезжая, он просил, чтобы, если мне удастся обменять вино, я бы сам его и выпил. Коробка на заднем сиденье тряслась и позванивала, а я думал - да как же это пить можно! Если только волосы смазывать. По праздникам.
Однако, я не с этого вроде начинал. Надо перечитать, что там было в начале.
Ах, ну да, боженька мне, как вороне сыр, на крышу автомобиля коробку вина свалил. Ну да, приезжаю я домой и первым делом к жене - а где тут у нас поблизости религиозный храм, неважно, какой конфессии? А она мне:
- Да успокойся ты, миленький! Я же вчера, как увидела, что ты за рассказик засел, тут же в магазин кинулась, пока не очень поздно. Купила коробочку и вспомнила, что название твоего нового рассказика - «Я - нацист». Поняла, что мало взяла, побежала за второй, а эту пока на крышу машины положила, да и забыла потом.
Вот и я всё забываю.