Я - НАЦИСТ
Игорёк давеча говорит: «Я обычно как напьюсь, головой об стенку бьюсь». И здесь мне нечего возразить или, тем более, противопоставить - сам, бывало, по молодости этим баловался.
Сейчас скромнее - голова созрела уже, размякла и не бьётся, а лишь размазывается, оставляя некрасивый след на весёленьких обоях. Остаётся только осторожно каяться, придерживая перезрелую головушку двумя руками, чтобы она сама обо что-нибудь не ударилась. Так вот и живу - выпью, покаюсь. Затем несколько дней каюсь, что выпил.
Потом вроде уже ничего, отпускает, и я в огород выкатываю телегу собрать урожай. И собираю его, пока снова время выпить не придёт.
А сейчас как раз урожай я уже собрамши. Стало быть, каяться время.
Так вот, должен вам признаться, что ещё пару лет назад я был нацистом. Я обожал одну нацию и с презрением относился к другой. Это был выношенный всей жизнью и вполне осознанный выбор. Те, кого я любил больше остальных, казались мне честнее, преданнее и просто даже красивее всех других. И глаза у них такие, что всегда можно положиться. И запах изо рта не такой вонючий.
Мне сейчас очень стыдно, но другие, не любимые мною, были скользкие, ненадёжные, жадные и подлые. И даже глаза у них были какие-то не наши, шпионские, и даже светились в темноте.
Многие, наверное, меня поймут. Но сам я уже не такой. Пару лет назад представители нелюбимой мною нации без объявления войны оккупировали мою жилплощадь. Я, вообще-то, не борец и быстро сдавал одну позицию за другой. Моя любимая представительница антагонистической им нации тоже оказалась не Брюсом Ли и даже лаять перестала.
Они меня сделали таки. Теперь я сплю чутко, и если примостившаяся под боком захватчица шевельнёт недовольно конечностью, я, не просыпаясь, спешу почесать ей грудку или за ушком. Тогда она успокаивается.
А когда я выхожу в сад, они все бегут за мной, стараясь перехватить мой взгляд - кто преданным и тёплым, а кто холодным и шпионским взглядами. Но я уже не различаю их. Я их всех одинаково люблю.
Почти вылечился от нацизма. У меня ненависть осталась только к некоторым людям. Всего к двум нациям - Равнодушным и Самодовольным.
Надо бы, наверное, избавиться мне и от этого недостатка. Или не надо… У меня их, недостатков, так много - одним больше, одним меньше…
Сейчас скромнее - голова созрела уже, размякла и не бьётся, а лишь размазывается, оставляя некрасивый след на весёленьких обоях. Остаётся только осторожно каяться, придерживая перезрелую головушку двумя руками, чтобы она сама обо что-нибудь не ударилась. Так вот и живу - выпью, покаюсь. Затем несколько дней каюсь, что выпил.
Потом вроде уже ничего, отпускает, и я в огород выкатываю телегу собрать урожай. И собираю его, пока снова время выпить не придёт.
А сейчас как раз урожай я уже собрамши. Стало быть, каяться время.
Так вот, должен вам признаться, что ещё пару лет назад я был нацистом. Я обожал одну нацию и с презрением относился к другой. Это был выношенный всей жизнью и вполне осознанный выбор. Те, кого я любил больше остальных, казались мне честнее, преданнее и просто даже красивее всех других. И глаза у них такие, что всегда можно положиться. И запах изо рта не такой вонючий.
Мне сейчас очень стыдно, но другие, не любимые мною, были скользкие, ненадёжные, жадные и подлые. И даже глаза у них были какие-то не наши, шпионские, и даже светились в темноте.
Многие, наверное, меня поймут. Но сам я уже не такой. Пару лет назад представители нелюбимой мною нации без объявления войны оккупировали мою жилплощадь. Я, вообще-то, не борец и быстро сдавал одну позицию за другой. Моя любимая представительница антагонистической им нации тоже оказалась не Брюсом Ли и даже лаять перестала.
Они меня сделали таки. Теперь я сплю чутко, и если примостившаяся под боком захватчица шевельнёт недовольно конечностью, я, не просыпаясь, спешу почесать ей грудку или за ушком. Тогда она успокаивается.
А когда я выхожу в сад, они все бегут за мной, стараясь перехватить мой взгляд - кто преданным и тёплым, а кто холодным и шпионским взглядами. Но я уже не различаю их. Я их всех одинаково люблю.
Почти вылечился от нацизма. У меня ненависть осталась только к некоторым людям. Всего к двум нациям - Равнодушным и Самодовольным.
Надо бы, наверное, избавиться мне и от этого недостатка. Или не надо… У меня их, недостатков, так много - одним больше, одним меньше…